R.U.R.

R.U.R. (англ. R.U.R. Rossum's Universal Robots; «Россумские Универсальные Роботы», «Р. У.Р.») — научно-фантастическая пьеса Карела Чапека, написанная в 1920 году.

Цитаты

Пролог

	… на стене прибиты печатные плакаты: «Самый дешёвый труд — роботы Россума!», «Тропические роботы — новинка! 150 долларов штука», «Каждый должен купить себе робота», «Хотите удешевить производство? — Требуйте роботов Россума.»
	… na stěně tištěné plakáty: „Nejlacinější práce: Rossumovi Roboti“ „Tropičtí Roboti, nový vynález. Kus 150 d.“ „Každý si kup svého Robota!“ „Chcete zlevnit svoje výrobky? Objednejte si Rossumovy Roboty.“

Домин. В 1920 году старый Россум великий философ, но тогда ещё молодой учёный отправился на сей отдалённый остров для изучения морской фауны. Точка. Путём химического синтеза он пытался воссоздать живую материю так называемую протоплазму пока вдруг не открыл химическое соединение, которое имело все качества живой материи, хотя и состояло из совершенно других элементов <…>. И тогда, мисс, старик Россум написал посреди своих химических формул следующее: «Природа нашла один только способ организовать живую материю. Но существует другой, более простой, эффективный и быстрый, на который природа так и не натолкнулась. Этот-то второй путь, по которому могло пойти развитие жизни, я и открыл сегодня». Подумайте, мисс: он писал эти великие слова, сидя над хлопьями коллоидального раствора, который даже собака жрать не станет! Представьте себе: вот он сидит над своей пробиркой и мечтает о том, как из этого материала вырастет целое древо жизни, как от него пойдут все животные, начиная какой-нибудь туфелькой и кончая… кончая самим человеком. Человеком из другой материи, чем мы! <…> Теперь нужно было заставить эту материю жить, ускорить её развитие, создать всякие органы, кости, нервы и что там ещё, изобрести ещё какие-то вещества, катализаторы, энзимы, гормоны и так далее <…>. Он, знаете ли, с помощью своих микстурок мог делать, что хотел. Мог, например, соорудить медузу с мозгом Сократа или червяка длиной в пятьдесят метров. Но так как в нём не было ни капли юмора, он забрал себе в голову создать нормальное позвоночное или даже человека. И взялся за это. Елена. За что? Домин. За копирование природы. Сначала он попробовал сделать искусственную собаку. На это ушло несколько лет, и получилось существо вроде недоразвитого телёнка, которое сдохло через несколько дней. Я покажу вам его останки в музее. И уж после этого <…> старый чудак и впрямь решил делать людей! Елена. Но ведь и вы делаете людей?! Домин. Приблизительно, мисс Елена. А старый Россум понимал это буквально. Видите ли, он мечтал как-то там… научно развенчать бога. Он был ужасный материалист и затеял всё исключительно ради этого. Ему нужно было только найти доказательство тому, что никакого господа бога не требуется. <…> Елена. В хрестоматиях об этом рассказывается иначе. Домин. Хрестоматии — платная реклама и вообще бессмыслица. Там, например, говорится, будто роботов изобрёл старый господин. А ведь старик годился, быть может, для университета, но он понятия не имел о промышленном производстве. Он-то думал делать настоящих людей — ну, там каких-нибудь новых индейцев, доцентов или идиотов, понимаете? Только молодому Россуму пришло в голову выпускать живые, наделённые интеллектом, рабочие машины.

Domin: Tak tedy. (sedne si na psací stůl, pozoruje Helenu uchvácen a odříkává rychle) Bylo to roku 1920 kdy se starý Rossum veliký filozof ale tehdy ještě mladý učenec odebral na tento daleký ostrov aby studoval mořské živočišstvo tečka. Přitom se pokoušel napodobit chemickou syntézou živou hmotu řečenou protoplazma až najednou objevil látku která se chovala naprosto jako živá hmota ač byla jiného chemického složení <…>. A tehdy, slečno, starý Rossum napsal mezi své chemické vzorce tohleto: „Příroda našla jeden způsob, jak organizovat živou hmotu. Je však jiný způsob, jednodušší, tvárnější a rychlejší, na nějž příroda vůbec nenarazila. Tuto druhou cestu, po které se mohl brát vývoj života, jsem dnešního dne objevil.“ Představte si, slečno, že tahle veliká slova psal nad chrchlem jakéhosi koloidálního rosolu, který by ani pes nesežral. Představte si ho, že sedí nad zkumavkou a myslí na to, jak z ní vyroste celý strom života, jak z ní budou vycházet všechna zvířata, počínajíc vířníkem a končíc–končíc samotným člověkem. Člověk z jiné látky, než jsme my. <…> Teď šlo o to, dostat život ze zkumavky ven a zrychlit vývoj a utvořit nějaké ty orgány, kosti a nervy a kdesi cosi a nalézt jakési takové látky, katalyzátory, enzymy, hormóny a tak dále <…>. Víte, pomocí těch vodiček mohl dělat, co chtěl. Mohl třeba dostat medúzu se sokratovským mozkem nebo žížalu padesát metrů dlouhou. Ale protože neměl kousku humoru, vzal si do hlavy, že udělá normálního obratlovce nebo snad člověka. A tak se do toho pustil. Helena: Do čeho? Domin: Do napodobení přírody. Nejdřív zkusil udělat umělého psa. Stálo ho to řadu let, vyšlo z toho cosi jako zakrnělé tele a pošlo to za pár dní. Ukážu vám to v muzeu. A pak už se <…> ten starý výstředník chtěl opravdu dělat lidi. Helena: Ale vždyť vy děláte lidi! Domin: Přibližně, slečno Heleno. Ale starý Rossum to mínil doslovně. Víte, chtěl jaksi vědecky sesadit Boha. Byl strašlivý materialista, a proto to všechno dělal. Nešlo mu o nic víc než podat důkaz, že nebylo žádného Pánaboha zapotřebí. <…> Helena: V čítankách je to jinak. Domin: V čítankách je placená reklama a ostatně nesmysl. Stojí tam například, že Roboty vynalezl starý pán. Zatím se starý pán hodil na univerzitu, ale o tovární výrobě neměl ponětí. Myslel, že udělá skutečné lidi, tedy snad nějaké nové Indiány, docenty nebo idioty, víte? A teprve mladý Rossum měl nápad udělat z toho živé a inteligentní pracovní stroje.

Домин. Как вы думаете, какой рабочий практически лучше? Елена. Какой лучше? Наверно, тот, который… ну, который… Если он честный… и преданный… Домин. Нет — тот, который дешевле. Тот, у которого минимум потребностей. Молодой Россум изобрёл рабочего с минимальными потребностями. Ему надо было упростить его. Он выкинул всё, что не служит непосредственно целям работы. Тем самым он выкинул человека и создал робота. <…> Механически они совершеннее нас, они обладают невероятно сильным интеллектом, но у них нет души.

Domin: Co myslíte, jaký dělník je prakticky nejlepší? Helena: Nejlepší? Snad ten, který–který–Když je poctivý–a oddaný. Domin: Ne, ale ten nejlacinější. Ten, který má nejmíň potřeb. Mladý Rossum vynalezl dělníka s nejmenším počtem potřeb. Musel ho zjednodušit. Vyhodil všechno, co neslouží přímo práci. Tím vlastně vyhodil člověka a udělal Robota. <…> Jsou mechanicky dokonalejší než my, mají úžasnou rozumovou inteligenci, ale nemají duši.

д-р Галль. Иной раз робот сам наносит себе вред, оттого что не чувствует боли. Он может сунуть руку в машину, отломить себе палец, разбить голову — ему это всё равно. Мы вынуждены наделить их ощущением боли: это — автоматическая защита от увечья. Елена. Станут ли они счастливее, когда будут ощущать боль? Галль. Наоборот; зато технически они станут совершенней. Елена. Почему вы не создадите им душу? Галль. Это не в наших силах. Фабри. Это не в наших интересах. Бусман. Это удорожит производство. Господи, милая барышня, мы ведь выпускаем их такими дешёвыми!

Dr. Gall: Robot se někdy poškodí sám, protože ho to nebolí; strčí ruku do stroje, ulomí si prst, rozbije si hlavu, to mu je jedno. Musíme jim dát bolest; to je automatická ochrana před úrazem. Helena: Budou šťastnější, když budou cítit bolest? Dr. Gall: Naopak; ale budou technicky dokonalejší. Helena: Proč jim nestvoříte duši? Dr. Gall: To není v naši moci. Fabry: To nyní v našem zájmu. Busman: To by zdražilo výrobu. Propánička, krásná dámo, vždyť my to děláme tak lacino!

Домин. За десять лет Россумские Универсальные Роботы вырастят столько пшеницы, произведут столько тканей, столько всяких товаров, что мы скажем: вещи не имеют больше цены. Отныне пусть каждый берёт, сколько ему угодно. Конец нужде. Да, рабочие окажутся без работы. Но тогда никакая работа не будет нужна. Всё будут делать живые машины. А человек начнёт заниматься только тем, что он любит. Он будет жить для того, чтобы совершенствоваться. <…> Не может быть иначе. Прежде, правда, произойдут, быть может, страшные вещи <…>. Этого просто нельзя предотвратить. Зато потом прекратится служение человека человеку и порабощение человека мёртвой материей. Никто больше не будет платить за хлеб жизнью и ненавистью. Ты уже не рабочий, ты уже не клерк, тебе не надо больше рубить уголь, а тебе — стоять за чужим станком. Тебе не надо уже растрачивать душу свою в труде, который ты проклинал!

Do desíti let nadělají Rossumovi Univerzální Roboti tolik pšenice, tolik látek, tolik všeho, že řekneme: věci už nemají ceny. Nyní ber každý, kolik potřebuješ. Není bídy. Ano, budou bez práce. Ale pak nebude už vůbec žádné práce. Všechno udělají živé stroje. Člověk bude dělat jen to, co miluje. Bude žít jen proto, aby se zdokonaloval. <…> Nemůže to být jinak. Předtím snad přijdou strašlivé věci <…>. Tomu se nedá prostě zabránit. Ale pak přestane služebnictví člověka člověku a otročení člověka hmotě. Nikdo už nebude platit za chléb životem a nenávistí. Ty už nejsi dělník, ty už nejsi písař; ty už nekopeš uhlí a ty nestojíš u cizího stroje. Už nebudeš své duše utrácet v práci, kterou jsi proklínal!

	Домин (кладёт ей обе руки на плечи). Или вы скажете мне в лицо что-нибудь злое, и тогда я вас оставлю. Или… или… Елена. Вы жестокий человек! Домин. Это неплохо. Мужчина должен быть немножко жестоким. Так уж повелось. Елена. Вы сумасшедший! Домин. Человек должен быть слегка сумасшедшим, Елена. Это — самое лучшее, что в нём есть.
	Domin: (položí jí obě ruce na ramena) Ještě jedna minuta. Buďto mně řekněte do očí něco strašně zlého, a pak vás nechám. Nebo–nebo– Helena: Vy jste surovec! Domin: To nic není. Muž má být trochu surovec. To patří k věci. Helena: Vy jste blázen! Domin: Člověk má být trochu blázen, Heleno. To je na něm to nejlepší.

Действие второе

Алквист. Старый Россум думал только о своих безбожных фокусах, а молодой — о миллиардах. И наши акционеры не об этом мечтали. Они мечтали о дивидендах. И вот из-за их дивидендов теперь погибнет человечество. Домин (с возмущением). К чёрту дивиденды! Думаете, стал бы я хоть час работать ради них? (Стучит по столу.) Я для себя работал, слышите? Для собственного удовлетворения! Я хотел, чтобы человек стал владыкой мира! Чтоб он жил не только ради куска хлеба! Я хотел, чтобы ничья душа не тупела за чужими станками, чтобы не осталось ничего, ничего от проклятого социального хлама! О, мне ненавистны унижение и страдание, мне отвратительна бедность! Я хотел создать новое поколение!

Alquist: Starý Rossum myslel na své bezbožné kejkle a mladý na miliardy. A není to sen vašich R.U.R. akcionářů. Jejich sen jsou dividendy. A na jejich dividendy lidstvo zahyne. Domin: (popuzen) Vezmi čert jejich dividendy! Myslíte, že bych jen hodinu dělal pro ně? (tluče do stolu) Pro sebe jsem to dělal, slyšíte? Pro své uspokojení! Chtěl jsem, aby se člověk stal pánem! Aby už nežil jen pro kus chleba! Chtěl jsem, aby žádná duše nepitoměla u cizích strojů, aby už nezbylo nic, nic, nic z toho zatraceného sociálního krámu! Oh, mně se oškliví ponížení a bolest, mně se protiví chudoba! Nové pokolení jsem chtěl!

	Бусман. … мне пришло в голову, что ход истории определяют не великие идеалы, а мелкие потребности всех порядочных, умеренно-хищных, эгоистичных людишек, то есть всех вообще. А эти идеи, страсти, замыслы, героические подвиги и прочие воздушные предметы годятся разве на то, чтобы набить ими чучело человека для музея Вселенной с надписью: «Се — человек. Точка».
	… přišlo mně do hlavy, že historii nedělají veliké sny, ale maličké potřeby všech počestných, mírně zlodějských a sobeckých lidiček, id est všech vůbec. Všecky myšlenky, lásky, plány, heroismy, všecky ty vzdušné věci se hodí leda k tomu, aby se tím dal člověk vycpat pro muzeum Vesmíru, s nápisem Ejhle, člověk. Punktum.

Действие третье

4-й робот. Мы обыскали весь земной шар, господин. Людей нет. Алквист. О-о-о, зачем вы их истребили! 2-й робот. Мы хотели быть, как люди. Хотели стать людьми. Радий. Мы хотели жить. Мы — способнее людей. Мы научились всему. Мы всё можем. 3-й робот. Вы дали нам оружие. Мы не могли не стать господами. 4-й робот. Мы познали ошибки людей, господин. Дамон. Надо убивать и властвовать, если хочешь быть, как люди. Читайте историю! Читайте книги людей! Надо властвовать и убивать, чтобы быть людьми! Алквист. Ах, Дамон, ничто так не чуждо человеку, как его собственный образ. 4-й робот. Мы вымрем, если ты не дашь нам размножиться. Алквист. И подыхайте! Вы — вещи, вы — рабы, вы еще хотите размножаться? Если хотите жить -плодитесь, как животные! 3-й робот. Люди не дали нам этой способности. 4-й робот. Научи нас делать роботов. Дамон. Мы будем родить с помощью машин. Построим тысячи паровых маток. Они начнут извергать потоки жизни. Жизнь! Роботов! Сплошь, одних роботов! Алквист. Роботы — не жизнь. Роботы — машины. 2-й робот. Мы были машинами, господин. Но от ужаса и страданий мы стали… Алквист. Чем? 2-й робот. Мы обрели душу. 4-й робот. Что-то борется в нас. Бывают моменты, когда на нас что-то находит. И мысли являются, каких не бывало прежде. 3-й робот. Слушайте, о, слушайте! Люди — наши отцы! Этот голос, возвещающий о том, что вы хотите жить, голос, горько жалующийся, голос мыслящий, голос, говорящий нам о вечности, — это их голос! Мы — их сыновья! 4-й робот. Выдай нам завещание людей. Алквист. Такого нет.

4. Robot: Všechno jsme prohledali, pane. Není lidí. Alquist: Ó–ó–ó, proč jste je zahubili! 2. Robot: Chtěli jsme být jako lidé. Chtěli jsme se stát lidmi. Radius: Chtěli jsme žít. Jsme schopnější. Naučili jsme se všemu. Dovedeme všechno. 3. Robot: Dali jste nám zbraně. Museli jsme se stát pány. Robot: Pane, poznali jsme chyby lidí. Damon: Musíte zabíjet a panovat, chcete-li být jako lidé. Čtěte dějiny! Čtěte lidské knihy! Musíte panovat a vraždit, chcete-li být lidmi! Alquist: Ach, Domine, nic není člověku cizejšího než jeho obraz. 4. Robot: Vyhyneme, nedáš-li nám rozmnožiti se. Alquist: Oh, jen pojděte! Jakže, věci, jakže, otroci, vy byste se chtěli ještě rozmnožovat? Chcete-li žít, plemeňte se jako zvířata! 3. Robot: Lidé nám nedali plemeniti se. 4. Robot: Nauč nás dělat Roboty. Damon: Budeme rodit strojem. Postavíme tisíc parních matek. Vychrlíme z nich řeku života. Samý život! Samé Roboty! Samé Roboty! Alquist: Roboti nejsou život. Roboti jsou stroje. 3. Robot: Byli jsme stroje, pane; ale z hrůzy a bolesti stali jsme se– Alquist: Čím? 2. Robot: Stali jsme se dušemi. 4. Robot: Něco s námi zápasí. Jsou okamžiky, kdy do nás něco vstupuje. Přicházejí na nás myšlenky, které nejsou z nás. 3. Robot: Slyšte, ó, slyšte, lidé jsou naši otcové! Ten hlas, který volá, že chcete žit; ten hlas, který naříká; ten hlas, který myslí; ten hlas, který mluví o věčnosti, to je jejich hlas! Jsme jejich synové! 4. Robot: Vydej nám odkaz lidí. Alquist: Není žádného.

Перевод

Н. А. Аросева, 1958

О пьесе

	В [книгах Чапека] усматривалась социальная критика, философски осмысленная утопия, настолько новая и оригинальная, что придуманное им чисто славянского происхождения слово «робот» было ассимилировано всеми языками. Факт, если я не ошибаюсь, беспрецедентный. <…> разве это не доказательство силы воздействия творческой фантазии Чапека.
	Dopatrzono się w nich bowiem krytyki społecznej, utopii filozoficznie poczętej, i to tak dobrze, że czysto słowiańskiego pochodzenia słowo „robot”, jakie był wymyślił, zasymilowane zostało przez wszystkie języki świata — fakt, jeśli się nie mylę, bezprecedentamy. <…> a to chyba dowodzi siły promieniowania Czapkowej inwencji.
	— Станислав Лем, «Фантастика и футурология», книга 1 (V. Социология научной фантастики), 1970

	В 20—30-х годах XX столетия пьеса «R.U.R.» ещё больше усилила комплекс Франкенштейна, и (за редкими исключениями <…>) орды лязгающих злобных роботов переходили из одного рассказа в другой.
	Through the 1920s and 1930s, R U.R. helped reinforce the Frankenstein complex, and (with some notable exceptions <…>) the hordes of clanking, murderous robots continued to be reproduced in story after story.
	— Айзек Азимов, «Хроники роботов», 1990

	… Карел Чапек использует <…> принцип призмы, вращающейся среди зеркал, и принцип перемещения в пространстве и времени. Мы узнаём, какую реакцию роботы <…> вызывают в разных сферах общественной жизни, в разных регионах и странах, и одновременно знакомимся с историей роботов…
	— Олег Малевич, «Реальность утопии. Научная фантастика в чешской литературе 20-30-х годов», 1986

Карел Чапек

… к написанию пьесы меня побудила её фабула, особенно те два акта, где горстка людей, не склонив головы, ожидает своего конца; человеческий героизм — моя излюбленная идея, <…> для меня важны были не роботы, а люди, <…> я страстно хотел, чтобы в минуту, когда начнётся атака роботов, зритель почувствовал, что речь идёт о чем-то бесконечно ценном и великом, и это ценное и великое есть человечество, человек, все мы. — перевод: В. А. Каменская, 1969

— «Ещё R.U.R.» (Ješte RUR), 24 февраля 1921

Роботы были следствием поездки в трамвае. Однажды мне пришлось ехать в Прагу пригородным трамваем, который был так набит, что это создавало неудобства. Я был поражён тем, что современные жизненные условия сделали людей равнодушными к обычным удобствам. Они теснились внутри и на подножках трамвая не как овцы, а как машины. Я начал размышлять о людях, представляющих собой не индивидуальности, а машины, и думал по дороге о выражении, которое означало бы человека, способного работать, но отнюдь не мыслить! Эта идея выражена чешским словом — робот.

… автору пришёл в голову сюжет <…> пьесы. И пока железо было горячо, он прибежал с новой идеей к своему брату и Йозефу, художнику, который в это время стоял у мольберта и размахивал кистью так, что холст под ней трещал. — Эй, Йозеф, <…> у меня вроде бы появилась идея пьесы. — Какой? — пробурчал художник (он в полном смысле слова бурчал, потому что вторая кисточка была у него во рту). Автор изложил сюжет <…>. — Ну так пиши, — проронил художник <…>. Это было просто оскорбительное равнодушие. — Но я не знаю, — сказал автор, — как мне этих искусственных рабочих назвать. Я бы назвал их лаборжи, но мне кажется, что это слишком книжно. — Так назови их роботами, — пробормотал художник, <…> продолжая грунтовать.