Эрнест Хемингуэй (Кашкин, 1934)
«Эрнест Хемингуэй» — предисловие Ивана Кашкина 1934 года к первому на русском языке собранию рассказов Хемингуэя[1].
Цитаты
правитьI
правитьКак бы ни назывались люди, глазами которых смотрит Хемингуэй <…> — Хемингуэй пишет о себе. Не в смысле фактической автобиографии, нет, но интересы этих людей, их переживания, круг волнующих их проблем, — всё это в какой-то мере лирично, хотя Хемингуэю претит всякая психологизация и — за немногими исключениями — всё внутреннее показано им лишь во внешних проявлениях. И вот, если в каждой строке он стремится по-новому увидеть и точно закрепить пучок преломляющихся в его сознании восприятий, то над каждой строкой всё явственнее проступает нежелание или неумение этот пучок расширить, жить так жадно воспринимаемой им жизнью в полном её охвате. И как угроза, — если ещё не данность, — медленное умирание, умирание не личное, а социальное и творческое. Но как оторвать личное от социального у человека, живущего полной жизнью? <…> У Хемингуэя события сугубо личные, иногда с трудом понятные читателю, помимо его воли вырастают в явления социально-типические, характерные для кризиса буржуазного индивидуализма. — начало |
… несмотря на неповторимое своеобразие его писательского облика, Хемингуэя делают знаменем, объявляют мэтром литературной школы. Этот труднодоступный писатель для писателей имел некоторые основания на то, чтобы стать выразителем настроений переломного поколения мелкобуржуазной молодёжи США, вместе с ним вступившей в жизнь накануне или во время войны <…>. |
II
править… кажется, что Ник Адамс, «тененте» Генри, журналист Джэйк — это только хронологическое закрепление эволюции мировосприятия одного основного героя. <…> |
III
правитьХемингуэя очень легко пародировать. Он как бы сам на это напрашивается, а то и сам пишет на себя пародии. Постройте страницу на: он сказал, я сказал, ты сказал, ставьте точку после каждых пяти-шести слов, или нанизывайте на стержень союза «и» целые периоды, будьте косолапы и неуклюжи на язык — и вы получите шаблонную пародию на Хемингуэя. <…> но эта мнимая неуклюжесть и безыскусственность помогает Хемингуэю по-живому выхватывать куски жизни и доносить их до читателя во всей их свежести и непосредственности. <…> |
Познавательное значение его творчества ограничено теми же узкими рамками его обособленного мирка. Он писатель, добровольно надевший шоры. <…> Но в очерченных им самим рамках он неуязвим. Он умеет назвать вещи и явления, даёт их почувствовать, показывает их новые свойства. <…> |
Сдержанность и скупость Хемингуэя — это строгая самодисциплина взыскательного художника. Он без устали выпаривает всё лишнее <…>. «Очень короткий рассказ» для тех, кто знает «Прощай, оружие», по сути дела сгусток этого романа и сам по себе вполне законченный «очень короткий роман» с безжалостным, житейски огрублённым вариантом конца. В рассказе на счету каждое слово и нет ни одного фальшивого, а когда рассказ был развёрнут в роман, то оказалось, что в нём на счету каждая сцена и нет сцен фальшивых и что он мог бы быть развёрнут в целую эпопею о войне и любви. |
Почти одновременно с «Манхеттеном» Дос Пассоса, он ввёл в американскую литературу тип книги, пронизанной и скованной импрессионистическими эпиграфами. |