Трактат о веротерпимости в связи со смертью Жана Каласа
«Трактат о веротерпимости в связи со смертью Жана Каласа» (фр. Traité sur la tolérance à l’occasion de la mort de Jean Calas) написан Вольтером в 1762—63 годах. Он развернул кипучую деятельность в защиту Каласов и ранее в том же году опубликовал «Подлинные документы, относящиеся к смерти Каласа, и приговор, вынесенный в Тулузе» и «Историю Елизаветы Каннинг и Каласов». Римская курия в 1766 включила трактат в «Индекс запрещённых книг»[1].
Цитаты
правитьЯ вижу, как все умершие <…> являются перед лицом всевышнего. Уверены ли вы, что наш создатель и отец скажет мудрому и добродетельному Конфуцию, законодателю Солону, Пифагору <…> и стольким другим людям, служившим образцами добродетели для человечества: «Ступайте, чудовища, ступайте, вас ждут мучения, столь же длительные, сколь и ужасные, да будет ваша казнь вечной, как я сам. А вы, возлюбленные мои сыны, Жан Шатель, Равальяк, Дамьен, Картуш и др., кто умер с молитвою на устах, станьте одесную и разделите на вечные времена мою власть и моё блаженство». — глава XXII | |
Je vois tous les morts <…> comparaître en sa présence. Êtes-vous bien sûrs que notre Créateur et notre Père dira au sage et vertueux Confucius, au législateur Solon, à Pythagore, <…> les délices du genre humain, à Épictète, à tant d’autres hommes, les modèles des hommes : « Allez, monstres, allez subir des châtiments infinis en intensité et en durée ; que votre supplice soit éternel comme moi ! Et vous, mes biens-aimés, Jean Châtel, Ravaillac, Damiens, Cartouche, etc., qui êtes morts avec les formules prescrites, partagez à jamais à ma droite mon empire et ma félicité. » |
Чем меньше догм, тем меньше споров, чем меньше споров, тем меньше бед <…>. | |
Moins de dogmes, moins de disputes ; et moins de disputes, moins de malheurs <…>. |
Глава I. Краткая история гибели Жана Каласа
правитьЭтот народ зрителен и легко возбудим; в ближних своих, которые держатся иной веры, он видит чудовищ. <…> Тулуза <…> до сих пор ежегодно отмечает торжественными шествиями и фейерверками тот день, когда она, два столетия назад, истребила четыре тысячи своих граждан-еретиков. Тщетно городской совет запрещал этот отвратительный праздник, издав один за другим шесть указов, — жители Тулузы ежегодно отмечают этот день, как и весенний «Праздник цветов». | |
Ce peuple est superstitieux et emporté ; il regarde comme des monstres ses frères qui ne sont pas de la même religion que lui. <…> Toulouse <…> solennise encore tous les ans, par une procession et par des feux de joie, le jour où elle massacra quatre mille citoyens hérétiques, il y a deux siècles. En vain six arrêts du conseil ont défendu cette odieuse fête, les Toulousains l’ont toujours célébrée comme les jeux floraux. |
… Марк Антуан Калас умер кальвинистом. Если он был самоубийцей, то тело его, по обычаю, следовало выбросить на свалку, — его же погребли с величайшей пышностью в церкви св. Стефана, несмотря на то, что кюре был против этого святотатства. <…> | |
… Marc-Antoine Calas était mort calviniste, et s’il avait attenté sur lui-même, il devait être traîné sur la claie ; on l’inhuma avec la plus grande pompe dans l’église Saint-Étienne, malgré le curé, qui protestait contre cette profanation. <…> |
На судебное заседание ежедневно собиралось тринадцать судей. <…> Шесть судей долго настаивали на том, чтобы приговорить Жана Каласа, его сына и Лавэсса к колесованию, а его жену — к сожжению на костре; семь других, более умеренных, хотели, чтобы по меньшей мере было произведено расследование. | |
Treize juges s’assemblèrent tous les jours pour terminer le procès. <…> Six juges persistèrent longtemps à condamner Jean Calas, son fils, et Lavaisse, à la roue, et la femme de Jean Calas au bûcher. Sept autres plus modérés voulaient au moins qu’on examinât. |
Те судьи, которые решились на казнь Жана Каласа, убедили остальных, что слабый старик не выдержит пыток, признается под ударами палача в своём преступлении и назовет соучастников. Они были немало смущены, когда старик, умирая на колесе, призвал бога в свидетели своей невиновности и молил даровать прощение его судьям. | |
Les juges qui étaient décidés pour le supplice de Jean Calas persuadèrent aux autres que ce vieillard faible ne pourrait résister aux tourments, et qu’il avouerait sous les coups des bourreaux son crime et celui de ses complices. Ils furent confondus, quand ce vieillard, en mourant sur la roue, prit Dieu à témoin de son innocence, et le conjura de pardonner à ses juges. |
В Париже разум берёт верх над фанатизмом, как бы ни был этот последний силён, в то время как в провинции фанатизм почти всегда берёт верх над разумом. | |
La raison l’emporte à Paris sur le fanatisme, quelque grand qu’il puisse être, au lieu qu’en province le fanatisme l’emporte presque toujours sur la raison. |
Многие, кого во Франции называют святошами, высокомерно заявляли, что лучше было позволить колесовать ни в чём не повинного старика-кальвиниста, чем заставлять восемь советников Лангедока сознаться в своей ошибке. Говорили так: «Судей больше, чем Каласов»; из этого следовало, что семью Каласов нужно уничтожить во имя чести магистратуры. | |
Plusieurs personnes, qu’on appelle en France dévotes, dirent hautement qu’il valait mieux laisser rouer un vieux calviniste innocent que d’exposer huit conseillers de Languedoc à convenir qu’ils s’étaient trompés : on se servit même de cette expression : « Il y a plus de magistrats que de Calas » ; et on inférait de là que la famille Calas devait être immolée à l’honneur de la magistrature. |
Глава IV
правитьLe Grand Seigneur gouverne en paix vingt peuples de différentes <…>. Les annales turques ne font mention d’aucune révolte excitée par aucune de ces religions. |
Если нетерпимость вызвала столько кровопролитий на земле, то веротерпимость никогда не возбуждала войн. Пусть теперь судят об этих двух соперницах: о матери, которая хочет, чтобы её сына погубили, и о матери, которая уступает своего сына, лишь бы он остался жив! | |
Cette tolérance n’a jamais excité de guerre civile ; l’intolérance a couvert la terre de carnage. Qu’on juge maintenant entre ces deux rivales, entre la mère qui veut qu’on égorge son fils, et la mère qui le cède pourvu qu’il vive ! |
Глава X
править… в повествованиях о мучениках, составленных исключительно самими христианами, мы почти всегда читаем о толпе христиан, которые свободно приходят в тюрьму к осуждённому, сопровождают его на место казни, собирают его кровь, хоронят его тело, творят чудеса при помощи его останков. Если христиан преследовали только за их вероисповедание, то почему же не умерщвляли тех, которые следовали за своими осуждёнными братьями и которых обвиняли в совершении колдовства при помощи останков этих мучеников? Почему с ними не поступали так, как мы поступали с вальденсами, с альбигойцами, с гуситами, с разными протестантскими сектами? | |
… dans les relations des martyres, composées uniquement par les chrétiens mêmes, on voit presque toujours une foule de chrétiens venir librement dans la prison du condamné, le suivre au supplice, recueillir son sang, ensevelir son corps, faire des miracles avec les reliques. Si c’était la religion seule qu’on eût persécutée, n’aurait-on pas immolé ces chrétiens déclarés qui assistaient leurs frères condamnés, et qu’on accusait d’opérer des enchantements avec les restes des corps martyrisés ? Ne les aurait-on pas traités comme nous avons traité les vaudois, les albigeois, les hussites, les différentes sectes des protestants ? |
… достаточно бросить взгляд на всё зло, причинённое людям ложным религиозным рвением, чтобы понять: люди давно имеют земной ад, ещё в этой жизни. | |
… à voir tous les maux qu’a produits le faux zèle, les hommes ont eu longtemps leur enfer dans cette vie. |
«Думаю, что в королевстве осталось не более 500 тысяч гугенотов; одни говорят — миллион, другие—150 тысяч, но сколько бы их ни было, вот моё мнение, — я смиренно представляю его на ваше рассмотрение, как того требует долг мой. | |
Je crois qu’il ne reste plus que cinq cent mille huguenots dans le royaume, quelques-uns disent un million, d’autres quinze cent mille ; mais en quelque nombre qu’ils soient, voici mon avis, que je soumets très-humblement au vôtre, comme je le dois. |
Глава XXIV
правитьОдновременно с тем, как я писал этот труд, имея единственное намерение — смягчить души людей и призвать их к снисходительности, другой человек[3] писал книгу с прямо противоположной целью <…>. Этот человек напечатал маленький свод правил о религиозных преследованиях, озаглавленный: «Религия в согласии с человечностью» (здесь опечатка, следует читать «бесчеловечностью»). <…> | |
Tandis qu’on travaillait à cet ouvrage, dans l’unique dessein de rendre les hommes plus compatissants et plus doux, un autre homme écrivait dans un dessein tout contraire <…>. Cet homme faisait imprimer un petit code de persécution, intitulé l’Accord de la religion et de l’humanité (c’est une faute de l’imprimeur : lisez de l’inhumanité). <…> |
О трактате
править… нынешний момент не годится для опубликования «Трактата о веротерпимости». <…> Такое блюдо следует предложить только когда люди проголодаются. Сейчас желудки французов перегружены посланиями, внушениями, комическими операми и пр. Надо дать им переварить. | |
— Вольтер, письмо Э. Н. Дамилавилю 30 января 1764 |
Книжечка о веротерпимости уже принесла некоторую пользу. Одного горемыку она избавила от каторжных работ, другого — от тюрьмы. Их преступление заключалось в том, что они выслушали среди поля слово божие, проповедуемое гугенотским священником. Теперь они поклялись, что никогда больше не будут слушать никаких проповедей. | |
— Вольтер, письмо Ж. Л. Д’Аламберу 13 февраля 1764 |
Примечания
править- ↑ 1 2 А. И. Коробочко, Б. Я. Рамм. Примечания // Вольтер. Бог и люди. Статьи, памфлеты, письма. Т. II. — М.: изд-во Академии наук СССР, 1961. — С. 356-363.
- ↑ Ходили слухи, что его отравил просфорой доминиканский монах Полициано Монтепульчиано по приказу папы Бонифация VIII или Роберта Неаполитанского.
- ↑ Аббат Мальво (Malvaux).
- ↑ Листовки с этой угрозой распространялись в Париже в период голодных бунтов 1750—60-х годов.