Тени на снегу

«Тени на снегу» — послесловие Вл. Гакова 1992 года к роману Урсулы Ле Гуин «Левая рука Тьмы», содержит также краткий обзор её творчества.

Цитаты

В странных существах-андрогинах <…> первые советские читатели романа, надеюсь, не испугались узнать — себя. Тоже «результат эксперимента», но социального. Надолго оторванные от давшей нам жизнь цивилизации, мы в те дни, подобно героям романа, так же мучительно пытались восстановить утерянную связь, Контакт понимания. Боясь признаться себе, что, может быть, чересчур далеко зашли «по пути, которому следовали до сих пор». В те дни мы переучивались, заново овладевая искусством диалога, терпимостью и терпением (хотя порой их-то нам и не хватало в процессе учения). Преодолевая данную нам от природы «полярность» — и приобретенную на том злополучном «пути» ксенофобию, заставляли себя привыкать к диалектике не «по Гегелю» (тем более не по выхолощенному «диамату»), а по жизни... В странные времена подоспела к нам эта книга. Хотя долгая и путаная дорога её к российскому читателю в общем закономерна, под стать тернистому пути всех без исключения героев американской писательницы Урсулы Ле Гуин. Что же так испугало отечественных издателей — политика? Да, конечно, и «политика», будь то управляемый параноиками авторитарный Кархайд, или более «прогрессивный» Оргорейн, уже додумавшийся в своей социальной эволюции до таких откровений, как всеохватный сыск, поголовная паспортизация и до боли знакомые из истории «добровольческие фермы» для несогласных. Но оказывается, ещё большие сомнения пополам с ужасом внушал секс. («Нам только гермафродитов не хватало», — в простоте душевной сказали автору этих строк в одной редакции, куда он без особой надежды на успех пытался пристроить роман.) Теперь, когда книга прочитана, подобные страхи вызывают улыбку, хотя тех редакторов можно понять. Ведь и в нашем обществе реально назревало нечто гетенианское! В смысле стирания граней — когда женщины орудовали ломом на заледеневших мостовых, наращивали мускулы от ежедневных упражнений с авоськами и перенимали забористый язык межполового общения от представителей «сильного пола»; а те в свою очередь окончательно изнеживались, теряя остатки мужественности даже во время безобидных парт— и профсобраний (где всего-то требовалась храбрость — не проголосовать «за»...) На этом фоне фантазии американской писательницы рождали аналогии по меньшей мере странные. И всё-таки подсознательно — и потому абсолютно безошибочно — сработали страхи иного рода. Главную крамолу в те годы разглядели в ясно выписанной идее компромисса. Ведь книга учила преодолевать пресловутую «поляризацию», воспитывать в каждом особое мужество — понимания и внутреннего приятия иного, будь то человек, общественный строй или нетривиальный ход мысли! Вот что за «мина» вводила в состояние ступора даже самых либеральных редакторов; и «круговая оборона» от книги продолжалась до тех пор, пока необходимость воспитания этих ценных качеств не была осознана всеми. И не в галактическом будущем, а здесь и сейчас...

Свет — рука левая тьмы, Тьма — рука правая света... (гл. 16) Эти поэтические строки созданы на планете Гетен, но их легко приняли бы за свои откровения последователи многих учений на Земле. Близка к ним по своим философским воззрениям и автор романа. Однако остаться бы её книге трактатом, схемой, если бы не щедрый писательский талант, оплодотворивший абстрактную мысль, найдя ей яркое продолжение в языке, образах героев, сюжете; одним словом, в художественной литературе! Мы ведь не просто разглядываем затейливую иллюстрацию к учёным тезисам. Напротив, как раз их-то постигаешь только в результате эмоционального сопереживания, лишь в процессе чтения увлекательной истории о бесконечно чуждом, но писательским же талантом — максимально приближенном, мире. Три оппозиции в нем представляются главными, три уровня, на которых «работает» авторская диалектика. Экумена (как символ Центра) — Гетен (неслучайно помещенная автором на периферию обитаемого мира). Кархайд — Оргорейн. Дженли Аи — Эстравен.

Её книги — о дилемме «своих» и «чужих», общества и личности, целей и средств. Она рассказывает обычную в этой литературе историю Контакта, самых первых шажков к общению миров, однако рассказывает по-своему, без традиционной в американской фантастике примитивной дилеммы: воевать — или торговать. (Можно прибавить третий штамп, произросший уже на ниве литературы отечественной: быстренько обменяться «культурными ценностями» — очень способствуют показательные танцы в обнажённом виде! — легко, с полуслова сойтись на гуманизме и любви, после чего... «слиться в экстазе» взимопонимания.)

Литературой делает «Обездоленных» книгу образ Шевека, в котором чем дальше, тем более узнаешь черты покойного Андрея Дмитриевича Сахарова. Правда, как сообщила мне сама писательница, в её намерения не входило проводить аналогии с современностью — да и не было ещё в 1973 году, когда создавался роман, имя академика столь широко известно. Однако чуть позже образ ученого, ставшего на путь активной общественной деятельности, диссидентства (для начала, следуя принципам своей науки, он, естественно, подверг сомнению основы, систему), пришелся удивительно ко времени. <…> Критики, мне кажется, поспешили, наградив роман ярлыком «левацко-анархическая утопия». Влияние идей Кропоткина и его американского сподвижника Пола Гудмена на Урсулу Ле Гуин несомненно, но её собственный творческий Путь не столь прост и прямолинеен, как «политическая агитка», которую разглядели в романе. Этот путь петляет, извивается, пересекает и повторяет сам себя — после чего резко уходит в сторону. И на нем полным-полно завалов и разных хитроумных ловушек.

... замёрзшей — любой метафорический смысл тут годится! — планете Гетен, именуемой также Зимой. Действие романа ею пространственно и ограничивается. Но над всеми поступками и мыслями героев незримо присутствует тень могущественной и во многом загадочной Лиги Миров. Правда, это присутствие демонстративно сведено к минимуму (таковы принципы Экумены <…>), но оно постоянно ощущается: где-то там, за горизонтом известного, в неведомой звёздной дали. Как высшая цель, как неизбежное будущее. Как судьба. Это, вероятно, самое оригинальное из всех научно-фантастических «изобретений» Ле Гуин. Галактическим федерациям в этой литературе несть числа; но все они, за редким исключением, — лишь слегка закамуфлированное повторение пройденного. Земное прошлое, механически перенесенное в космос. А Экумена несет в себе новое качество. Писательница первой попыталась построить свою Лигу Миров по иной схеме, для начала отказавшись от всякой политики: Лига никем не правит, а лишь координирует усилия различных цивилизаций. Это мостик общения, но не инструмент управления. И вообще Экумена представляет собой прямую противоположность государству: Для нее исключительно важны прежде всего истоки, точки отсчета. Источники и средства достижения цели. Её доктрина полностью противоположна тому, что цель якобы оправдывает средства. А потому в развитии своем она часто использует окольные пути — может быть, более длинные — но избегает путей рискованных; в общем — примерно в соответствии с естественной эволюцией, которая в некотором смысле является моделью её политики...

Как ни затерто в последнее время от частого и безответственного употребления слово «духовность», но именно Дух, какая-то невидимая и неосязаемая «мысленная сеть» связывает разумных обитателей Галактики; они порой столь отличны друг от друга, что какое-либо иное общение культур едва ли возможно. Лига Миров символизирует не объединение (очевидно, предполагающее наличие единого объединителя), а воссоединение, духовное движение ото всех — к каждому.

Чудесное должно оставаться недосказанным, питая фантазию, заряжая грезами и надеждой; а Экумена — это одно из безусловных чудес, сотворенных Урсулой Ле Гуин.

Для характеристики нравов, царящих в королевстве Кархайд, писательнице опять достаточно было намёка. В первой же сцене. На вопрос, почему при ритуальной кладке замкового камня используют только алую краску, следует ответ: издавна его укрепляли раствором из костей и цемента, замешанном на крови. Человеческих костей и крови. (гл. 1) Вроде бы малозаметная «этнографическая» деталь — мало ли ужасных вещей случалось в «давние времена», и не только гетенианские... Но, брошенная в самом начале, эта подробность подобна легкому дуновению тревоги, присутствие которой уже не покинет до самых последних страниц.

Думаю, что читатель сам отдаст должное истинным жемчужинам этой книги — вкрапленным в текст мифам и преданиям, бросающим на все описываемые события, на поступки героев какой-то особенный, переливчатый и в то же время — удивительно насыщенный свет. Назвать его светом истории, культуры, светом духовной реальности, без отблеска которой меркнет, становится плоско-безжизненной реальность обычная, вещная?..

То, что местом действия выбрана заснеженная планета, вряд ли объясняется случайным капризом автора. На бесконечных ослепительно-белых пространствах ярче, контрастнее видны две тёмных точки... Не космические цивилизации, не человечества, привлекающие фантастов масштабностью, а просто — два человека.

Ледник. Идеальное, холодно-объективное зеркало. В нем можно увидеть самих себя — без масок, разыгрываемых «социальных ролей», а самое главное, каких бы то ни было иллюзий относительно собственной персоны. Странное природное сочетание животворного света и мертвого холода наполняет особым смыслом путешествие двух существ, поначалу чуждых друг другу и сблизившихся именно во льдах.

Все три оппозиции, о которых шла речь, совсем не напоминают плоский лист бумаги, разделенный надвое — на «чёрное» и «белое». Диагональные концы листа, как его не разглаживай, упрямо загибаются в трубочку, в знакомые «запятые», плавно переходящие друг в друга; и скоро глаз уже с трудом различает, что там каким цветом было выкрашено в начале... Нужно было слетать на раздираемую противоречиями постылую планету, чтобы острее почувствовать тепло и мудрость Экумены. И ещё раз убедиться, какому правильному и прекрасному делу служишь.

Литература

• Гаков Вл. Тени на снегу // Ле Гуин У. Левая рука Тьмы. — М.: Радуга, 1992. — С. 371-382.