Роза для Екклесиаста

«Роза для Екклесиаста» (англ. A Rose for Ecclesiastes) — фантастическая короткая повесть Роджера Желязны 1963 года. Вошла в первый и второй авторские сборники: «Четвёрка на завтра» и «Двери лица его, пламенники пасти его».

Цитаты

	Невысокая и седоволосая, Матриарх М'Квийе выглядела лет на пятьдесят и была одета, как цыганская королева. В радуге своих широченных юбок она походила на перевернутую вверх дном и поставленную на подушку чашу для пунша.
	The Matriarch, M'Cwyie, was short, white-haired, fifty-ish, and dressed like a Gypsy queen. With her rainbow of voluminous skirts she looked like an inverted punch bowl set atop a cushion.

	Мне снова шесть лет, я учу иврит, греческий, латынь и арамейский. <…> Когда отец не грозил геенной огненной и не проповедовал любви к ближнему, он заставлял меня зубрить Слово Божье в оригинале. Господи! На свете столько оригиналов и столько Слов Божьих!
	I was six again, learning my Hebrew, Greek, Latin, and Aramaic. <…> When Daddy wasn't spreading hellfire brimstone, and brotherly love, he was teaching me to dig the Word, like in the original. Lord! There are so many originals and so many words!

	Вот так я оказался на планете, где солнце — как потускневшая монета, где ветер — как бич, где две луны играют в чехарду, и стоит только взглянуть на адские пески, как начинается жгучий зуд.
	And I came to the land where the sun is a tarnished penny, where the wind is a whip, where two moons play at hot rod games, and a hell of sand gives you the incendiary itches whenever you look at it.

	Грамматику и наиболее употребительные неправильные глаголы я знал назубок, словарь, который я составлял, рос день ото дня, как тюльпан, и вот-вот должен был расцвести. Стебель удлинялся с каждым прослушиванием записей.
	I had the grammar and all the commoner irregular verbs down cold; the dictionary I was constructing grew by the day, like a tulip, and would bloom shortly. Every time I played the tapes the stem lengthened.

Мои успехи, похоже, сильно удивили М'Квийе. Она вглядывалась в меня через стол наподобие сартровского Иного. Я бегло прочитал главу из Книги Локара, не поднимая глаз, но чувствуя, как её взгляд словно затягивает невидимую сеть вокруг моей головы, плеч и рук. Я перевернул страницу. Пыталась ли она взвесить сеть, определяя размер улова? И зачем? В книгах ничего не говорилось о рыболовах на Марсе. В них говорилось, что некий бог по имени Маланн плюнул или сделал нечто ещё более отвратительное (в зависимости от версии, которую вы читаете), и возникла жизнь; возникла как болезнь неорганической материи. В них говорилось, что движение — её первый закон и танец является единственным правильным ответом неорганике… В качестве танца — его оправдание… а любовь — болезнь органической материи…

My progress seemed to startle M'Cwyie. She peered at me, like Sartre's Other, across the tabletop. I ran through a chapter in the Book of Locar. I didn't look up, but I could feel the tight net her eyes were working about my head, shoulders, and rapid hands. I turned another page. Was she weighing the net, judging the size of the catch? And what for? The books said nothing of fishers on Mars. Especially of men. They said that some god named Malann had spat, or had done something disgusting (depending on the version you read), and that life had gotten underway as a disease in inorganic matter. They said that movement was its first law, its first law, and that the dance was the only legitimate reply to the inorganic … the dance's quality its justification, —fication … and love is a disease in organic matter—Inorganic matter?

	Губы её были, как алая рана на бледной камее. Глаза цвета мечты потупились. Она поплыла к центру комнаты.
	… the red wound in that pale, pale cameo, her face. Eyes, the color of dream and her dress, pulled away from mine.

	В краю, где ветер ледяной под вечер Времени в груди у Жизни молоко морозит, в аллеях сна над головой, как кот с собакой, две луны тревожат вечно мой полёт…
	In a land of wind and red, where the icy evening of Time freezes milk in the breasts of Life, as two moons overhead-cat and dog in alleyways of dream—scratch and scramble agelessly my flight …

У Времени перехватив дыханье Пустыни ветер ледяной Так заморозил грудь Вселенной, Что Млечный Путь застыл над бренной, Оцепенелою землёй… Лишь две луны над головой, Что, словно кошка и собака, В погоне вечно меж собой, Нарушить может тот покой… — то же в переводе М. Шпангиной

	… <она> демонстрировала свои познания <в марсианском языке>. Какие-то невообразимые звуки. Она сказала, что говорить на нём — всё равно пытаться подражать птичьим голосам, одновременно разгадывая кроссворд в «Таймс».
	… <she> demonstrate it. It just sounds like a lot of weird noises. She says speaking it is like working a Times crossword and trying to imitate birdcalls at the same time.

	— … никотин — эрзац божественности.
	"… nicotine, <…> a very ersatz form of divinity."

	Дни были подобны листьям у Шелли: жёлтые, красные, коричневые, — образующие яркие завихрения в порывах западного ветра.
	The days were like Shelley's leaves: yellow, red, brown, whipped in bright gusts by the west wind.

Перевод

М. Тарасьев, 1990, с уточнениями по М. Шпангиной, 1993

О повести

	… удивительно хорошо только по меркам людей, которые думают, что слова оказывают непосредственное и драматическое воздействие на общество, эта история о <…> дерзка, часто трогательна и передаёт знакомство с подлинной силой языка…
	… marvelously good only by the standards of people who think that words have an immediate and dramatic effect on society, this story <…> is daring, often moving, and betrays an acquaintance with the genuine strength of language…
	— Альгис Будрис

	… пожалуй, лучшая история из когда-либо написанных о Марсе, как о гибнущем мире…
	… "A Rose for Ecclesiastes," perhaps the best story ever on Mars as a dying world…
	— Ричард Маллен