Плоский мир

«Мир-диск» (англ. Discworld) — цикл произведений Терри Пратчетта из 41 романа, нескольких рассказов и дополнительных материалов, написанных в жанре юмористического и сатирического фэнтези. В русских переводах наиболее известен как «Плоский мир». Начат романом «Цвет волшебства» 1983 года.

Плоский мир

Статья в Википедии

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

Опочтарение

Going Postal, 2004; перевод: Е. Шульга, 2016 («Держи марку!»)

	— Зачем шлем? <…> — Для маскировки. <…> — Шлем с огромными рогами? — Ага. Я настолько выделяюсь из толпы, что никто не поймёт, что я стараюсь остаться незамеченным, поэтому и не обратят на меня внимания. — глава 13
	‘Why the helmet?’ <…> ‘It’s a disguise.’ <…> ‘A big horned helmet?’ ‘Yes. It makes me so noticeable that no one will suspect I’m trying not to be noticed, so they won’t bother to notice me.’

О цикле

	Большинство писателей к настоящему времени были бы вынуждены повторяться; Пратчетт же находит золотую жилу каждый раз, когда возвращается в рудник.
	Most writers would have been reduced to repeating themselves by now; Pratchett finds a mother lode of ore every time he returns to the vein.
	— Дон Д’Аммасса, рецензия на «Вещих сестричек»

	Пожалуй, цикл Пратчетта — одна из немногих популярных фантастических серий, где фанаты больше увлечены игрой слов и обсуждением идейных нюансов, нежели инвентаризацией самого мира. Его география, история, политическое устройство стран, местные обычаи — всё это важно лишь тогда, когда работает на сюжет. И детально прописывать этот фон Пратчетту не нужно — его герои оживают и без того!
	— Владимир Пузий, рецензия на «Шмяк!»

Терри Пратчетт

	Плоский мир начался как своеобразный антидот от плохого фэнтези — в 1970-х нарастал фэнтезийный бум, причём масса книг была откровенно второразрядной штамповкой. Потому мои начальные книги были наполнены маленькими отсылками на творчество других писателей, — причём хороших <…>. Я соединил вместе несколько типичных фэнтезийных вселенных <…>. Я припомнил характеристику, данную журналом Mad сериалу о Флинтстоунах: «Динозавры 65 миллионов лет назад в одном мире с современными идиотами». И я попытался проделать нечто вроде этого и со своим Плоским миром. <…> Я делаю заметки всё время. Писать романы о Плоском мире — это сродни журналистике. Быть может, это журналистика, описывающая факты двух- или трёхлетней давности, но последние книг десять были в некоторой степени навеяны относительно современными событиями.
	Discworld started as an antidote to bad fantasy, because there was a big explosion of fantasy in the late '70s, an awful lot of it was highly derivative, and people weren't bringing new things to it. The first couple of books quite deliberately pastiched bits of other writers and things — good writers <…>. I was rapidly stitching together a kind of consensus fantasy universe <…>. I remember a description Mad magazine did about The Flintstones: 'dinosaurs from 65 million years ago, flung together with idiots from today.' I tried to do something like that with Discworld. <…> I make notes all the time. Writing the Discworld novels is almost a kind of journalism. It may be journalism that takes place two or three years after the fact, but the last 10 books maybe, have been subtly influenced by moderately current affairs.
	— интервью, 1999

	Если бы я написал тридцать книг о Ринсвинде и Сундуке, вы бы не только не брали сейчас у меня интервью. Вы бы вообще не знали о моём существовании.
	— ответ на вопрос, почему он не пишет, как прежде

Первые книги из цикла о Плоском мире стали, по сути дела, пародией на фэнтези, пародией, содержащей элементы и массовой, и элитарной литературы. Ну, а потом Плоский мир перерос эти рамки. <…> Сейчас мне кажется, что мои произведения оказались очень своевременными: я дебютировал тогда, когда в фэнтези с юмором было совсем неважно, и попал в яблочко. Первый вариант «Путеводителя по Галактике для путешествующих автостопом» Дугласа Адамса был написан <…> как раз в то время, когда люди всерьёз увлекались «звёздными войнами» и всем связанным с космосом. В восьмидесятых пробил час фэнтези… Аналогия, думаю, понятна.

— интервью В. А. Владимирскому

	Нил Гейман: Как изменился Плоский Мир, за годы прошедшие с его создания? Пратчетт: Если ответить просто: юмор на месте, но шутки больше не притянуты, они вырастают из личностей персонажей и ситуаций. Сегодня юмор прибывает по собственному желанию.
	NG: How has the Discworld changed over the years? TP: I suppose the simple answer is that there is still humour, but the gags are no longer set up; they are derived from characters’ personalities and situations. These days the humour seems to arrive of its own accord.

Джон Клют

	Как уместно предвкушать ещё одну комедию, действие которой разворачивается в Плоском мире, которая возвращается, как времена года, признаком изобилия весны, совершенно новой при каждом рождении, только что вышедшим из линьки Уроборосом.
	How fitting to anticipate yet another Comedy set in the Discworld, which returns like the seasons, a sign of the wealth of Spring, brand-new each birthing, Ouroboros fresh from moult.
	— «О, благо»

	На дерьмовых страницах литературных разделов британской качественной прессы можно обнаружить чрезвычайно осторожный настрой, что к Терри Пратчетту следует относиться с «некоторым уважением», ведь совершенно очевидно, что достаточно сблизиться с Плоским миром, чтобы проникнуться этим уважением, умудряясь не дышать воздухом гетто. <…> настрой, что, хотя хвалить Пратчетта свысока — нормально, следует также иметь в виду, что комедию так легко написать, что на самом деле не стоит тратить время на описание какой-либо комедии в частности, и этот Терри Пратчетт, — который пишет успешные комедии, действие которых разворачивается в фэнтезийной среде — потому должен быть вдвойне тупым комедийным писателем, такого рода учёным идиотом, которого можно сокрушить, всего лишь попытавшись проанализировать…
	It is possible to detect, in the crapulous literary pages of the UK quality press, an exceedingly gingerly sense that Terry Pratchett must be treated with some kind of respect, though just how to get intimate enough with the Discworld to accomplish this, while managing not to breathe the air of the ghetto. <…> a sense while it's all right to praise Pratchett down your nose, it should also be kept in mind that comedy is so easy to write it's not really worth taking the time to describe any comedy in particular, and that Terry Pratchett — who writes successful comedies set in a fantasy environment — must therefore be a comedy writer doubly dumb, the sort of idiot savant you'd only crush by attempting to analyse…
	— рецензия на «Интересные времена»

	Хотя ему в исполнении не хватает одержимо аккуратной изобретательности Вудхауса, Пратчетт аналогичным образом объединяет свои сложные сюжеты в своего рода под-сеть, матрицу безопасности, постоянно почти видимую под поверхностью повествования <…>. Однако, как и у Вудхауса, сюжет Пратчетта, похоже, никогда не рассказывается до конца. Его связующий смысл заключается в том, чтобы быть сетью, а не результатом. Сюжет Пратчетта сидит глубоко в сознании, как лоскутное одеяло, по которому вы проходите стежками шуток, в то время как кульминации проскальзывают, как законченный узор.
	Though he lacks Wodehouse’s obsessively neat ingenuity of manufacture, Pratchett similarly stitches his complicated plots together into a kind of under-net for enablement, a security matrix constantly almost visible beneath the surface of the telling <…>. Also like Wodehouse, however, a Pratchett plot never seems quite to be told. Its affective point lies in being a net, not an outcome. The Pratchett plot sits deep within the mind’s eye like a quilt, which you traverse in stitches of jokes, while the climaxes slip by like done knitting.
	— рецензия на «Патриота»

Михаил Назаренко

… в семнадцать лет Пратчетт <…> выбрал журналистику. <…> До сих пор писатель, по собственному признанию, подходит к Плоскому миру не как исследователь (в отличие от Толкина) и не как турист (в отличие от Ле Гуин), но как журналист: на Диске всё время что-то случается, только поспевай за всем уследить. <…> Пратчетта часто сравнивают с Диккенсом: <…> двух англичан объединяет комический дар, забавные, но совершенно живые герои, любовь к каламбурам, язвительность пополам с чувствительностью… И <…> вспомним, с чего начинал знаменитый викторианец: по словам Честертона, «Диккенс зашёл в Пиквикский клуб, чтобы посмеяться, и остался там, чтобы молиться». Пратчетт не молится — он атеист <…>. Однако, осмотревшись на просторах Диска, писатель с некоторым удивлением понял, что не только фэнтезийные клише населяют этот мир, но и люди. <…> Пратчетт так ловко заманивает читателей, что те и не замечают: правила игры изменились на ходу, и пародийная фэнтези стала юмористическим (но вполне серьёзным) исследованием человеческой природы. <…> В переходах от фарса к поэзии — весь Пратчетт. <…> Романы о ведьмах — исследование этики. Причём этики практической. <…> В каждой поздней книге Пратчетта есть несколько ключевых фраз, которые могут пройти незамеченными. Однако книги держатся именно на них. <…> Главный герой третьего цикла — сам Смерть <…>. Если у Пратчетта и есть безусловное кредо, то вложил он его именно в уста Смерти: «ЛЮДЯМ НУЖНА ФАНТАЗИЯ, ЧТОБЫ ОНИ БЫЛИ ЛЮДЬМИ. БЫЛИ МЕСТОМ ВСТРЕЧИ ПАДШЕГО АНГЕЛА И КАРАБКАЮЩЕЙСЯ ОБЕЗЬЯНЫ» («Дед Кабан»). <…> И, наконец, четвёртый цикл, самый сильный и серьёзный, Городская Стража <…>. Неудивительно, что, когда «все воры, герои и боги подвели», именно эта компания встала на защиту родного города <…>. Неудивительно — для тех, кто помнит старую английскую литературную традицию: именно обыватели, пиквикисты, хоббиты, медведи с опилками в голове в нужный момент оказываются незаменимыми. Потому что им есть за что бороться. <…> Циничный, прожжённый Сэм Ваймс как нельзя лучше подходит Пратчетту для того, чтобы время от времени цедить сквозь зубы неполиткорректные афоризмы и выполнять свои обязанности, несмотря ни на что. <…> от взглядов своих героев он предпочитает открещиваться. Но именно строгое нравственное чувство отличает Пратчетта от многих и многих авторов пародийной фэнтези. И, разумеется, более тонкое чувство юмора! Поэтому читать книги о Плоском мире <…> — всё равно, что гулять ночью по улицам Анк-Морпорка: никогда не знаешь, кто тебя стукнет по голове за следующим углом. <…> Пратчетт рассыпает — для внимательного читателя — огромное количество явных и скрытых цитат и отсылок едва ли не ко всей западной культуре <…>. Строка из Байрона и диалог из «Терминатора» соседствуют. Цитатность может определять сюжет целого романа <…>. В других книгах Пратчетт обыгрывает не конкретные сюжеты, а целые культурные поля <…>. Наконец, отдельные персонажи могут носить традиционные маски, время от времени их меняя <…>. Как и в любом хорошем детективе, в романах Пратчетта заранее разбросаны намёки на то, чем всё закончится, но замечаешь подсказки, разумеется, только перечитывая книгу. И вот вопрос: можно ли всерьёз принимать тяжкие труды и подвиги героев, если мы с самого начала понимаем, что всё закончится хорошо? <…> Как ни странно, да. Потому что герои Пратчетта этого не знают. А если и догадываются, то твёрдо помнят о цене, которую придётся заплатить. Есть такой театральный термин — «comic relief», разрядка смехом. Пратчетт предпочитает иной — «tragic relief». Только постоянная возможность трагедии, подлинные страх и отчаяние могут придать счастливому концу привкус истинности. Пусть герои «почти сделали то, что было почти правильно» — во что превратился бы мир, если бы они даже не пытались? <…> Диск — не то кривое зеркало нашего мира, не то обычная лупа, в которую автор разглядывает Круглый мир, лишённый нравственных ориентиров, <…> по общему мнению. <…> Вот почему книги Пратчетта <…> ещё и необходимы современному миру. Они напоминают — ненавязчиво, иронично, пародийно, от обратного и от лукавого — об истине.

— «Цвет Волшебства»

На самом деле Плоских миров уже четыре. Первый возник двадцать один год назад, когда сравнительно молодой автор решил спародировать все мыслимые штампы фэнтези <…>. Второй — когда первоначальный импульс исчерпал себя, и Пратчетт стал разыгрывать на удобной доске иронические, но от этого не менее серьёзные драмы. <…> писатель понял: ему есть, что сказать, — причём в совершенно оригинальной форме. Несокрушимая матушка Ветровоск, Сэм Ваймс, Смерть <…> быстро перескочили из мира двух измерений в третье, а там и в четвёртое. <…> А потом идеи не исчерпываются, фантазия создаёт всё новых героев, вот только свежесть восприятия понемногу исчезает. В каждой из книг второго периода мы узнавали о мире и его обитателях что-то <…> принципиально новое — теперь же просто получаем дополнительную информацию. Однако <…> и «Плоский мир № 3» написан на порядок лучше, чем большая часть современной фэнтези. <…> По счастью, писатель не почил на лаврах, понял, в какую ловушку чуть было не попал, и вывел Плоский мир на четвёртый виток. В последние годы Диск дрейфует в сторону не то Честертона, не то Диккенса <…>. Книги, подобные романам Пратчетта, очень просто убить плохими переводами — и очень трудно переводить хорошо.

— «Третий виток Плоского мира»

2000-е

	Бичом фантастики являются многотомные сериалы, ибо первые несколько романов, как правило, всегда лучше последующих. <…> Терри Пратчетт, возможно, единственный автор, счастливо избежавший расставленной ловушки. <…> Главная причина, конечно, талант. Кроме того, Пратчетт пишет не просто фэнтези — в своём творчестве он опирается на традиции британской классики. — вариант трюизмов
	— Борис Невский, «Самый плоский из миров»

	От романа к роману Ваймс у Пратчетта становится всё менее комическим персонажем: напротив, в сумасшедшем мире, раздираемом на части заговорщиками, выскочками, гордецами и безумными визионерами, простой полицейский — островок здравого смысла, рассудочности.
	— Роман Арбитман, «Сэр Исаак Ньютон на грани плоского мира»

Если Пратчетту хочется высказаться по поводу какой-либо заинтересовавшей его современной проблемы, он способен надолго позабыть о самых популярных героях, как бы ни возражали против этого раздосадованные читатели. <…> Взамен будто обещает — сейчас я вам такое расскажу! Другого автора давно бы за такие штучки пустили на колбасу, а Пратчетту всё сходит с рук. Настоящий мастер! <…> Но самое главное достоинство Терри Пратчетта — он не просто остроумный, он по-настоящему умный. Пожалуй, его даже можно назвать мудрецом. Но не уныло-напыщенным — категорически нет! Его мудрость из разряда тех, что вызывает искреннее уважение, по крайней мере, у людей интеллектуально развитых. Пратчетта можно назвать Джонатаном Свифтом современности: его книги уместно сочетают в себе искреннюю улыбку (временами переходящую в истерический смех), глубокое проникновение в тайны человеческой души, способность к сопереживанию. <…> В общем, Плоский мир — место, куда можно погрузиться всерьёз и надолго.

— Борис Невский, «Демиург Плоского мира. Терри Пратчетт»

	Терри Пратчетт в значительной степени в одиночку превратил комическое фэнтези в популярный поджанр более двух десятилетий назад, и в то время как некоторые другие звёзды той эпохи поблекли, Пратчетт сохранил своё превосходство.
	Terry Pratchett pretty much singlehandedly turned comic fantasy into a hot subgenre more than two decades ago, and while some of the other stars of that era have faded, Pratchett has sustained his eminence.
	— Питер Хек, рецензия на «Народ»