О Мильтоне и Шатобриановом переводе «Потерянного рая»

<О Мильтоне и Шатобриановом переводе «Потерянного рая»> — неоконченная и неозаглавленная статья Александра Пушкина конца 1836 года, впервые опубликованная вскоре после его гибели в 1837. Написана под впечатлением полемики, возникшей во французской и английской печати в связи с публикацией этого нового перевода.

Цитаты

править
  •  

Изо всех иноземных великих писателей Мильтон был всех несчастнее во Франции. Не говорим о жалких переводах в прозе, в которых он был безвинно оклеветан, не говорим о переводе в стихах аббата Делиля, который ужасно поправил его грубые недостатки и украсил его без милосердия; но как же выводили его собственное лицо в трагедиях и в романах писатели новейшей романтической школы? Что сделал из него г. Альфред де Виньи, которого французские критики без церемонии поставили на одной доске с В. Скоттом? Как выставил его Виктор Юго, другой любимец парижской публики? Может быть, читатели забыли и «Cinq-Mars», и «Кромвеля» — и потому не могут судить о нелепости вымыслов Виктора Юго. Выведем того и другого на суд всякого знающего и благомыслящего человека.
Начнём с трагедии — одного из самых нелепых произведений человека, впрочем одарённого талантом.
Мы не станем следовать за спотыкливым ходом этой драмы, скучной и чудовищной; мы хотим только показать нашим читателям, в каком виде в ней представлен Мильтон, ещё неизвестный поэт, но политический писатель, уже славный в Европе своим горьким и заносчивым красноречием. <…>
В сцене, не имеющей ни исторической истины, ни драматического правдоподобия, в бессмысленной пародии церемониала, наблюдаемого при коронации английских королей, Мильтон и один из придворных шутов играют главную роль. Мильтон проповедует республику, шут подымает перчатку королевского рыцаря…
Вот каким жалким безумцем, каким ничтожным пустомелей выведен Мильтон человеком, который, вероятно, сам не ведал, что творил, оскорбляя великую тень! В течение всей трагедии, кроме насмешек и ругательства, ничего иного Мильтон не слышит; правда и то, что и сам он, во всё время, ни разу не вымолвит дельного слова. Это старый шут, которого все презирают и на которого никто не обращает никакого внимания. <…>
Если г. Юго, будучи сам поэт (хотя и второстепенный) так худо понял поэта Мильтона, то всяк легко себе вообразит, что под его пером стало из лица Кромвеля, с которым не имел он уж ровно никакого сочувствия. <…> От неровного, грубого Виктора Юго и его уродливых драм перейдём к чопорному манерному графу Виньи и к его облизанному роману.
Альфред де Виньи в своём «Сен-Марсе» также выводит перед нами Мильтона <…> у славной Марии Делорм, любовницы кардинала Ришелье, [где] собирается общество придворных и учёных. Скюдери толкует им свою аллегорическую карту любви[1]. Гости в восхищении от крепости Красоты, стоящей на реке Гордости, от деревни Записочек, от гавани Равнодушия и проч. и проч. <…>
Или мы очень ошибаемся, или Мильтон, проезжая через Париж, не стал бы показывать себя, как заезжий фигляр, и в доме непотребной женщины забавлять общество чтением стихов, писанных на языке, не известном никому из присутствующих, жеманясь и рисуясь <…>. Разговоры его с Дету[2], с Корнелем и Декартом не были бы пошлым и изысканным пустословием; а в обществе играл бы он роль, ему приличную, скромную роль благородного и хорошо воспитанного молодого человека.
После удивительных вымыслов В. Юго и графа де Виньи, хотите ли видеть картину, просто набросанную другим живописцем? Прочтите в «Вудстоке» встречу одного из действующих лиц с Мильтоном в кабинете Кромвеля[3].
Французский романист, конечно, не довольствовался бы таким незначащим и естественным изображением. У него Мильтон, занятый государственными делами, непременно терялся бы в пиитических мечтаниях и на полях какого-нибудь отчёта намарал бы несколько стихов из «Потеряного Рая»; Кромвель бы это подметил, разбранил бы своего секретаря, назвал бы его стихоплётом и вралем etc., а из того бы вышел эффект, о котором бедный В. Скотт и не подумал!
Перевод, изданный Шатобрианом, заглаживает до некоторой степени прегрешения молодых французских писателей, так невинно, но так жестоко оскорбивших великую тень. <…> Шатобриан переводил Мильтона почти слово в слово, так близко, как только то мог позволить синтаксис французского языка: труд тяжёлый и неблагодарный, незаметный для большинства читателей и который может быть оценён двумя, тремя знатоками! Но удачен ли новый перевод? <…>
Если уже русский язык, столь гибкий и мощный в своих оборотах и средствах, столь переимчивый и общежительный в своих отношениях к чужим языкам, не способен к переводу подстрочному, к преложению слово в слово, то каким образом язык французский, столь осторожный в своих привычках, столь пристрастный к своим преданиям, столь неприязненный к языкам, даже ему единоплеменным, выдержит таковой опыт, особенно в борьбе с языком Мильтона, сего поэта, всё вместе и изысканного и простодушного, тёмного, запутанного, выразительного, своенравного, и смелого даже до бессмыслия?

  •  

Перевод «Потерянного рая» есть торговая спекуляция. Первый из современных французских писателей, учитель всего пишущего поколения, бывший некогда первым министром, несколько раз посланником, Шатобриан на старости лет перевёл Мильтона для куска хлеба. Каково бы ни было исполнение труда, им предпринятого, но самый сей труд и цель оного делают честь знаменитому старцу. Тот, кто, поторговавшись немного с самим собою, мог спокойно пользоваться щедротами нового правительства, властию, почестями и богатством, предпочёл им честную бедность. Уклонившись от палаты перов, где долго раздавался красноречивый его голос, Шатобриан приходит в книжную лавку с продажной рукописью, но с неподкупной совестию.

  •  

Английские критики строго осудили Опыт об английской литературе. Они нашли его слишком поверхностным, слишком недостаточным <…>. В учёной критике Шатобриан не твёрд, робок и сам не свой; он говорит о писателях, которых не читал; судит о них вскользь и понаслышке и кое-как отделывается от скучной должности библиографа; но поминутно из-под пера его вылетают вдохновенные страницы; он поминутно забывает критические изыскания и на свободе развивает свои мысли о великих исторических эпохах, которые сближает с теми, коим сам он был свидетель. Много искренности, много сердечного красноречия, много простодушия (иногда детского, но всегда привлекательного) в сих отрывках, чуждых истории английской литературы, но которые и составляют истинное достоинство «Опыта».

О статье

править
  •  

Статья <…> чрезвычайно интересна: она знакомит нас с Пушкиным не столько как с критиком, сколько как с человеком, у которого был верный взгляд на искусство вследствие его верного и бесконечного эстетического чувства. В этой статье метко и резко показывает он отсутствие именно этого чувства у господ французов и, в доказательство, представляет факты, как безбожно терзали бедного Мильтона корифеи французской литературы…

  Виссарион Белинский, «Литературная хроника», март 1838

Примечания

править
  1. Карта любви в действительности взята из романа «Клелия» (1656) его сестры Мадлен де Скюдери. (Б. В. Томашевский. Примечания // Пушкин А. С. ПСС в 10 т. Т. 7. — 2-е изд., доп. — М.: Академия наук СССР, 1958.)
  2. Указатель имен // А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в 16 т. Справочный том. — М., Л.: Изд. Академии наук СССР, 1959. — С. 186.
  3. В рукописи оставлено место для вставки цитаты, но Пушкин ошибся, т.к. в романе Скотта Мильтон лишь упоминается, а не является действующим лицом. (Ю. Г. Оксман. Примечания // А. С. Пушкин. Собр. соч. в 10 томах. Т. 6. — М.: ГИХЛ, 1962. — С. 509.)