Книга проклятых

«Книга проклятых» (англ. The Book of the Damned) — вторая опубликованная книга Чарльза Форта, вышла в 1919 году. Главное её значение в том, что это был первый труд, наполненный огромным количеством сведений о паранормальных явлениях.

Цитаты

Здесь представлены оригинальные мысли самого Форта.

	Возмутительное будет приемлемым, если его подать вежливо. — глава II
	The outrageous is the reasonable, if introduced politely.

	Судьба всех объяснений заключается в том, чтобы закрыть одну дверь и тут же распахнуть широко другую. — глава III (образный парафраз распространённой мысли «отвечая на один вопрос, получаешь много новых»)
	The fate of all explanation is to close one door only to have another fly wide open.

	Существование — это Аппетит: разъедание бытия; единая попытка всех вещей ассимилировать все другие вещи, если они не сдались и не подчинились какой-нибудь более высокой попытке. — глава V
	Existence is Appetite: the gnaw of being; the one attempt of all things to assimilate to some higher attempt.

Я думаю об области, расположенной где-то над поверхностью этой земли, в которой сила тяжести не действует, и которая не пропорциональна квадрату расстояния, совершенно так же, как магнетизм пренебрежимо мал на очень малом расстоянии от магнита. <…> Я думаю, что вещи, поднятые с поверхности земли в эту область, остаются там, пока бури не вытряхнут их оттуда… Суперсаргассово море. Обломки, мусор, старые грузы от межпланетных кораблекрушений; вещи, заброшенные в так называемое пространство конвульсиями других планет; вещи со времён александров, цезарей и наполеонов Марса, Юпитера и Нептуна; вещи, поднятые циклонами этой земли: лошади и амбары, слоны, блохи и дронты, моа и птеродактили; но все стремящиеся распасться в гомогенную грязь или пыль, красную, чёрную или жёлтую. Не имеющие владельца сокровища для палеонтологов и археологов, накопления столетий — циклоны Египта, Греции и Ассирии, рыбы, сухие и твёрдые, бывшие там недолго и находившиеся там достаточно долго, чтобы разложиться… — глава VII

I think of a region somewhere above this earth's surface, in which gravitation is inoperative, and is not governed by the square of the distance — quite as magnetism is negligible at a very short distance from a magnet. <…> I think that things raised from this earth's surface to that region have been held there until shaken down by storms— The Super-Sargasso Sea. Derelicts, rubbish, old cargoes from inter-planetary wrecks; things cast out into what is called space by convulsions of other planets, things from the times of the Alexanders, Caesars and Napoleons of Mars and Jupiter and Neptune; things raised by this earth's cyclones: horses and barns and elephants and flies and dodoes, moas, and pterodactyls; leaves from modern trees and leaves of the Carboniferous era — all, however, tending to disintegrate into homogeneous-looking muds or dusts, red or black or yellow — treasure-troves for the paleontologists and for the archaeologists — accumulations of centuries — cyclones of Egypt, Greece, and Assyria — fishes dried and hard, there a short time: others there long enough to putrefy…

Мой собственный псевдовывод: Мы прокляты крепко спящими гигантами или великими научными принципами и абстракциями, которые не могут понять самих себя. Маленькие проститутки выместили на нас свои капризы. Клоуны с ведрами воды, делающие вид, что собираются выбросить из них тысячи солидного размера рыб, предали нас анафеме за неуважительный смех, поскольку, как у всех клоунов, в основе их буффонады лежит желание, чтобы их принимали всерьёз; бледные невежды, председательствующие над своими микроскопами, с помощью которых они не в состоянии отличить мясо от востока или рыбью икру от лягушачьей, покарали нас своими серыми торжествами. Мы прокляты трупами, скелетами и мумиями, дёргающимися и ковыляющими в своей псевдожизни, происходящей из удобств. Есть только гипноз. Проклятые — это те, кто признают, что они прокляты. Если бы мы были более реальными, мы были бы разумами, обвиняемыми перед судом фантомов из сновидения. — глава IX

My own pseudo-conclusion: That we've been damned by giants sound asleep, or by great scientific principles and abstractions that cannot realize themselves; that little harlots have visited their caprices upon us; that clowns, with buckets of water from which they pretend to cast thousands of good-sized fishes have anathematized us for laughing disrespectfully, because, as with all clowns, underlying buffoonery is the desire to be taken seriously; that pale ignorances, presiding over microscopes by which they cannot distinguish flesh from nostoc or fishes' spawn or frogs' spawn, have visited upon us their wan solemnities. We've been damned by corpses and skeletons and mummies, which twitch and totter with pseudo-life derived from conveniences. Or there is only hypnosis. The accursed are those who admit they're the accursed. If we be more nearly real we are reasons arraigned before a jury of dream-phantasms.

Глава I

Процессия проклятых. Под проклятыми я подразумеваю исключённых. Перед нами пройдёт процессия фактов, исключённых Наукой. Батальоны ненавидимых, ведомых мертвенно-бледными фактами, эксгумированными мною, промаршируют перед нами. Вы прочтёте о них — или они пройдут маршем. Одни синевато-багровые, другие огненно-красные, а некоторые сгнившие. Некоторые из них — это трупы, скелеты, мумии, дёргающиеся, ковыляющие, воодушевляемые своими попутчиками, которые были прокляты, будучи ещё живыми. Среди них будут гиганты, они пройдут мимо, хотя и спят крепким сном. Среди них будут вещи, называемые теоремами, и вещи, называемые лохмотьями: они пройдут мимо, подобно Эвклиду, рука об руку с духом анархии. Здесь и там будут перепархивать мелкие проститутки. Пройдёт много клоунов. Но многие сохраняют высочайшую респектабельность. Некоторые из них убийцы. Будут и бледные вонючки и отталкивающие суеверия и просто тени и злобные умыслы с весёлой ухмылкой — прихоти и любезности. Наивные и педантичные, странные и гротескные, искренние и неискренние, глубокие и ребячески незрелые. Удар ножом, и смех, и покорно сложенные руки чьей-то безнадёжной собственности. Ультрареспектабельные, но всё равно осуждённые. Их общий вид выражает достоинство и распущенность; их совокупный голос — это вызывающая молитва; но дух целого торжественно-ритуальный. Сила, объявившая всем этим вещам, что они прокляты, это Догматическая Наука. Но они промаршируют. Мелкие проститутки будут дурачиться и шалить, уродцы и чудаки будут привлекать к себе внимание, а клоуны будут нарушать ритм целого своим шутовством, — но это не нарушит целостности процессии в целом, внушительности вещей, которые будут проходить, проходить и проходить и продолжать подходить, подходить, подходить. Неодолимость вещей, которые не угрожают, не глумятся, не бросают вызов, но выстраиваются в боевые порядки и проходят, проходят, и продолжают проходить. Итак, под проклятыми я подразумеваю исключённых. Но под исключёнными я подразумеваю тех, что когда-нибудь будут исключающими. <…> Мы считаем, что постоянное движение от того, чего нет, к тому, чего не будет, или состояние, которое обычно и по глупости называется "существованием", есть ритм неба и ада: что проклятые не останутся проклятыми; что спасение только предшествует погибели. Из этого следует, что однажды наши ненавидимые оборванцы станут прилизанными ангелами. А затем, как следует из следствия этого следствия, в какой-нибудь следующий день, они отправятся туда, откуда пришли.

A procession of the damned. By the damned, I mean the excluded. We shall have a procession of data that Science has excluded. Battalions of the accursed, captained by pallid data that I have exhumed, will march. You'll read them — or they'll march. Some of them livid and some of them fiery and some of them rotten. Some of them are corpses, skeletons, mummies, twitching, tottering, animated by companions that have been damned alive. There are giants that will walk by, though sound asleep. There are things that are theorems and things that are rags: they'll go by like Euclid arm in arm with the spirit of anarchy. Here and there will flit little harlots. Many are clowns. But many are of the highest respectability. Some are assassins. There are pale stenches and gaunt superstitions and mere shadows and lively malices: whims and amiabilities. The naïve and the pedantic and the bizarre and the grotesque and the sincere and the insincere, the profound and the puerile. A stab and a laugh and the patiently folded hands of hopeless propriety. The ultra-respectable, but the condemned, anyway. The aggregate appearance is of dignity and dissoluteness: the aggregate voice is a defiant prayer: but the spirit of the whole is processional. The power that has said to all these things that they are damned, is Dogmatic Science. But they'll march. The little harlots will caper, and freaks will distract attention, and the clowns will break the rhythm of the whole with their buffooneries — but the solidity of the procession as a whole: the impressiveness of things that pass and pass and pass, and keep on and keep on and keep on coming. he irresistibleness of things that neither threaten nor jeer nor defy, but arrange themselves in mass-formations that pass and pass and keep on passing. So, by the damned, I mean the excluded. But by the excluded I mean that which will some day be the excluding. <…> It is our expression that the flux between that which isn't and that which won't be, or the state that is commonly and absurdly called "existence," is a rhythm of heavens and hells: that the damned won't stay damned; that salvation only precedes perdition. The inference is that some day our accursed tatterdemalions will be sleek angels. Then the sub-inference is that some later day, back they'll go whence they came.

Глава XII

Рано или поздно нам придётся принять точку зрения, что с неба падали и обломки стали. Но если на эту землю падали обломки не железа, а стали… Но что узнала бы глубоководная рыба, если бы стальная плита с потерпевшего аварию корабля над нею свалилась вниз и стукнула её по носу? Наша погруженность в море повседневности с его почти непроницаемой густотой. Иногда я кажусь себе дикарем, который нашёл что-то на берегу своего острова. Иногда я кажусь себе глубоководной рыбой с больным носом. Величайшая из тайн: Почему они никогда не приходят сюда или не присылают кого-нибудь сюда открыто? Конечно, в этом нет ничего таинственного, если мы не станем так серьёзно считать, что мы должны быть интересны. Вероятно, именно по моральным основаниям они держатся от нас подальше, — но даже если это и так, среди них ведь тоже должно быть и несколько отсталых. <…> Но какая устойчивость представления, что мы должны быть интересны. Козявки и микробы и тому подобные сущности думают так же: что они нам интересны. Некоторые из них даже слишком интересны. <…> Почему не установлены дипломатические отношения между соединёнными Штатами и Циклореей, — каково в нашей передовой астрономии есть имя удивительного колесообразного мира или супер-конструкции? Почему не присланы сюда открыто миссионеры, чтобы отвратить нас от наших варварских запретов и других табу и подготовить путь для доброй торговли ультрабиблиями и супервиски? Почему не делаются состояния от продажи нам поношенных пышных супернарядов, которые мы принимали, подобно тому, как американский вождь принимал чью-то старую шелковую шляпу из Нью-Йорка или Лондона? Ответ, который приходит мне в голову, столь прост, что кажется приемлемым сразу же, если мы примем, что очевидное есть решение всех проблем, или если большая часть наших недоумений состоит в том, чтобы трудно и мучительно понять не имеющее ответа, а затем искать ответы, — используя такие слова, как «очевидное» и «решение» в общепринятом смысле… Или: Стали бы мы, если бы могли, обучать и прививать утончённость свиньям, гусям, скоту? Было ли бы это мудро устанавливать дипломатические отношения с курицей, которая сейчас функционирует, удовлетворенная одним только чувством достижения путём компенсации? Я думаю, что мы являемся собственностью. — мысль Форта о собственности стала популярной, цитировалась, например, Э. Гамильтоном в «The Earth-Owners» (1931), Э. Ф. Расселом в предисловии (1948) к «Зловещему барьеру»

Sooner or later we shall have to take up an expression that fragments of steel have fallen from the sky. If fragments not of iron, but of steel, have fallen upon this earth… But what would a deep-sea fish learn even if a steel plate of a wrecked vessel above him should drop and bump him on the nose? Our submergence in a sea of conventionality of almost impenetrable density. Sometimes I'm a savage who has found something on the beach of his island. Sometimes I'm a deep-sea fish with a sore nose. The greatest of mysteries: Why don't they ever come here, or send here, openly? Of course there's nothing to that mystery if we don't take so seriously the notion — that we must be interesting. It's probably for moral reasons that they stay away — but even so, there must be some degraded ones among them. <…> But the persistence of the notion that we must be interesting. Bugs and germs and things like that: they're interesting to us: some of them are too interesting. <…> Why not diplomatic relations established between the United States and Cyclorea — which, in our advanced astronomy, is the name of a remarkable wheel-shaped world or super-construction? Why not missionaries sent here openly to convert us from our barbarous prohibitions and other taboos, and to prepare the way for a good trade in ultra-bibles and super-whiskeys; fortunes made in selling us cast-off super-fineries, which we'd take to like an African chief to some one's old silk hat from New York or London? The answer that occurs to me is so simple that it seems immediately acceptable, if we accept that the obvious is the solution of all problems, or if most of our perplexities consist in laboriously and painfully conceiving of the unanswerable, and then looking for answers — using such words as "obvious" and "solution" conventionally… Or: Would we, if we could, educate and sophisticate pigs, geese, cattle? Would it be wise to establish diplomatic relation with the hen that now functions, satisfied with mere sense of achievement by way of compensation? I think we're property.

Я не представляю, как я смогу в этой книге вообще рассмотреть в полном объёме такую тему, как возможное использование человечества в каком-либо ином модусе существования, льстящее нашему самолюбию представление, что мы, может быть, чего-то стоим. Свиньи, гуси и скот. Сначала разузнайте, не принадлежат ли они кому-нибудь. Затем выясните зачемность этого. Я подозреваю, что, в конце концов, мы чем-то полезны. Я подозреваю, что между соперничающими претендентами была достигнута некоторая договорённость, которая сейчас имеет на нас законное право, в результате применения силы или уплатив за нас какие-то налоги бус прежним, более примитивным владельцам нас, — а все остальные предупреждены. Всё это было известно, может быть, в течение веков, некоторым жителям этой земли, секте или ордену, члены которого выполняют функцию баранов с бубенчиками, или вожаков стада по отношению к остальным из нас, или как старшие рабы или надсмотрщики, направляющие нас согласно полученным указаниям — откуда-то из Другого места — в нашу таинственную полезность. Но я принимаю, что в прошлом, ещё до того, как была установлена собственность на нас, обитатели множества иных миров падали сюда, плюхались сюда, слетались, приплывали, под парусами, по воздуху на моторных судах, шли сюда, притягивались сюда, отталкивались отсюда; прибывали поодиночке, прибывали в огромных количествах; посещали периодически для охоты, торговли, пополнения гаремов, добычи полезных ископаемых; были не в состоянии оставаться здесь, основывали здесь колонии, терялись здесь; высокоразвитые люди, или вещи, или примитивные люди, или чем ещё они могли быть, белые, чёрные, жёлтые…

But, in this vast subject, I shall have to do considerable neglecting or disregarding, myself. I don't see how I can, in this book, take up all the subject of possible use of humanity to some other mode of existence, or the flattering notion that we can possibly be worth something. Pigs, geese, cattle. First find out they are owned. Then find out the whyness of it. I suspect that, after all, we're useful — that among contesting claimants, adjustment has occurred, or that something now has a legal right to us, by force, or by having paid out analogues of beads for us to former, more primitive, owners of us — all others warned off — that all this has been known, perhaps for ages, to certain ones upon this earth, a cult or order, members of which function like bellwethers to the rest of us, or as superior slaves or overseers, directing us in accordance with instructions received — from Somewhere else — in our mysterious usefulness. But I accept that, in the past, before proprietorship was established, inhabitants of a host of other worlds have — dropped here, hopped here, wafted, sailed, flown, motored — walked here, for all I know — been pulled here, been pushed; have come singly, have come in enormous numbers; have visited occasionally, have visited periodically for hunting, trading, replenishing harems, mining: have been unable to stay here, have established colonies here, have been lost here; far-advanced peoples, or things, and primitive peoples or whatever they were: white ones, black ones, yellow ones…

	Наука сегодня — суеверие завтра. Наука завтра — суеверие сегодня.
	Science of today — superstition of tomorrow. Science of tomorrow — the superstition of today.

О книге

	Форт пишет с отличными стилем и остроумием, и когда ограничивает себя развенчанием притязаний ортодоксальной науки (особенно астрономии), чрезвычайно интересен…
	Fort writes with great style and wit, and when he confines himself to debunking the pretensions of orthodox science (especially astronomy), he is immensely entertaining…
	— Ричард Маллен

Литература

• Форт Ч. 1001 забытое чудо. Книга проклятых. Пер. с англ. — СПб.: Лань, 1997. 384 с.

Ссылки

• The Book of The Damned // resologist.net