|
… драконы [в цикле] «сродни звёздам»[1]. <…>
Самое замечательное качество трилогии в том, что Ле Гуин не побоялась прямо поставить вопрос о смертности человека. Она убеждает читателя в том, что и старость столь же необходима и прекрасна, как зрелость, когда человек оставляет за спиной детство и юность. Процесс вступления в старость воспринимается Ле Гуин тоже как некая инициация — только на другом жизненном уровне. <…>
Если разобрать «по нитям» великолепный сказочно-мифологический гобелен трилогии, то очарование исчезнет, останется лишь груда прочных, вполне осязаемых нитей, из которых этот дивный гобелен был соткан. Не будем заниматься столь неблагодарной работой, уничтожая произведение искусства и уподобляясь любопытному мальчишке, который непременно желает знать, отчего играет серебряная музыка в старинной музыкальной шкатулке. Музыка смолкнет, детали загадочного механизма останутся лежать на столе бесполезной, бессмысленной кучкой… Нет, постараемся же не нарушать очарования то пестрой и яркой, то строгой, будто старинная гравюра, то немного нравоучительной, будто проповедь в храме или лекция в средневековом университете, прозы Урсулы Ле Гуин, ибо — тонкий художник! — она вплела в ткань трилогии столь многое, от мифа и представлений древних философов до самых современных проблем человечества, что разложение на «непосредственно составляющие» грозит этому произведению утратой художественной ценности. <…>
… ткань трилогии слишком сложна и слишком художественна, чтобы говорить о какой-то единой структурной форме, единой направленности, единой цели этого произведения. На мой взгляд, трилогия о Земноморье — образец героико-эпической фантастики, который можно соотнести как с народными волшебными сказками (которые созданы прежде всего для того, чтобы их рассказывали вслух), так и с эпическими произведениями типа «Беовульфа». <…>
В своей трилогии Ле Гуин создала такую мифологию, которая показывает, что героический подвиг не только возможен и обусловлен Судьбой, но и психологически необходим в нашем мире и в наше время — как это было и будет во всех человеческих обществах.
|