Земная радуга
«Земная радуга» — последний авторский сборник Тэффи, впервые изданный в 1952 году. Сначала Тэффи предполагала назвать его «Добро и зло»[1].
Цитаты
правитьКогда мне было лет семь, <…> остались мы с Леной одни в большом отцовском кабинете. Подошли к открытому окну. Окно было большое, почти до пола, и выходило на лужайку цветника. Если сесть на подоконник и спустить ноги наружу, то можно очень легко спрыгнуть.
Так и закончилось наше бегство в Америку. | |
— «В Америку», 1938 |
Помню, жил в Новгородской губернии старый исправник. Было у него, как полагается в сказках, три сына. <…> Все трое были так себе, самыми обыкновенными мальчишками и учились в кадетском корпусе. Старший, весёлый, здоровый малый, кончил училище, был произведен в офицеры, приехал на побывку домой, и все заметили, что он стал задумываться. Задумывался недолго. Как-то утром нашли в его комнате мундир с сапогами, а самого его не нашли. Куда ушёл, в чем ушёл — ничего не известно. | |
— «Воля», 1950 |
Котька не любил рыбьего жира. За каждый приём ему полагалось по десять сантимов. Котька был жадный, у него была копилка, он часто тряс её и слушал, как брякают его капиталы. <…> | |
— «Где-то в тылу», 1940 |
Наши дни нехорошие, больные и злобные, а чтобы говорить о них, нужно быть или проповедником, или человеком, которого столкнули с шестого этажа, и он в последнем ужасе, перепутав все слова, орёт на лету благим матом: «Да здравствует жизнь!» | |
— «Маленькие рассказы», 5. «Проблеск» |
... Новгородская губерния. <…> | |
— «Маленькие рассказы», 7. «Гордость» |
— Там будет всё сделано из музыки. Двенадцать хрустальных кораблей и жемчужные лебеди. <…> Возьмут музыку и напиливают смычком. А потом кусочки склеивают в разные штучки. И всё там не такое. А самый хорошенький лебедь подойдет и подарится мне. Самый хорошенький. У него на ножках бриллианты. Он танцует и поёт. И солнце там чёрное. От него бывает ночь. | |
— «„Нигде“», 1936 |
— Ищейки отгрызают вору все пальцы, один за другим. Так и слышно: хруп-хруп. | |
— «Преступник» |
… по его словам, его предки при Петре Великом отказались от графского титула. | |
— «Тётя Зета», 1936 |
Жениху было неполных семь лет, невесте, как она сама раз ответила, «половина восьмого». <…> | |
— «Трагедия», 1947 |
И времени не стало (1949)
правитьДавно-давно кинематографическая фирма Ханжонкова устраивала в Петербурге охоту для группы артистов, писателей и их друзей. <…> |
… я гуляла с няней по Новинскому бульвару. <…> |
— … все девочки вашего поколения были влюблены в гамсуновского лейтенанта Глана. И потом всю жизнь во всех искали этого Глана. Искали мужество, честность, гордость, верность, глубокую, но сдерживаемую страсть. |
— А какая тоска от звёзд. «Звёзды говорят о вечности». Это-то и есть ужас. Считается, что если страдающий человек посмотрит на звёзды, говорящие о вечности, то сейчас же почувствует себя ничтожеством и успокоится. Вот чего я совсем не понимаю. Почему обиженному жизнью человеку приятно его окончательное унижение — почувствовать себя ничтожным? Кроме горя, тоски и отчаяния, получай ещё последнее — плевок от вечности. Ты тля. Утешайся и радуйся, что хоть такое поганое местишко, а всё-таки на свете ты занимаешь. Мы смотрим на звёздное небо, как мышка через щёлку на пышный бальный зал. Музыка, огни, сверкающие видения. Странные ритмические движения кругами, сходящимися, расходящимися, двинутыми неведомой причиной для непостижимой цели. Красиво и страшно, очень, очень страшно. Можно, пожалуй, сосчитать, сколько кругов сделает то или другое сверкающее видение, но смысла его понять нельзя, и это страшно. То, чего мы не понимаем, всегда чувствуется нами, как враждебное, как бессмысленная и жестокая сила. Мышка, хорошо, что «они» нас не видят, что в «их» роскошной, страшной и торжественной жизни мы никакой роли не играем. А вы заметили, что люди не смеют громко разговаривать, когда смотрят на звёздное небо? |
Кишмиш (1940)
править- Это детское прозвище Тэффи[2].
Великий пост. Москва. |
Девочке дали прозвище «Кишмиш». Кишмиш — это мелкий кавказский изюм. <…> |
А как чудесно быть святой. Теперь это такая редкость. Все знакомые будут удивляться: |
Летом
правитьРусский человек любит критиковать и мрачно философствовать. |
Гулять по дороге — жарко. Идти в лесок — лень. Сидеть на душной террасе — значит, сознательно располагать себя к мрачной философии и пересмотру мировых задач. Но что поделаешь. |
— И ведь не только отечественные стихи зубрили, нам и иностранные вдалбливали. Помните «Лесного царя»? Какая возмутительная штука! <…> Здесь хотели дискредитировать идею. Какую? Идею царя. Вот, мол, какими делами цари занимаются. Живут в перлах и безобразничают. Большевизм, дорогой мой. Большевистская пропаганда. А вся эта «хладная мгла», которая мчится! Это всё соус, чтобы не сразу в глаза бросалось. |