Дневник Владимира Одоевского

Владимир Одоевский несколько раз принимался недолго вести дневник[1], регулярно — с 1859 года, озаглавив его «Текущая хроника и особые происшествия»[2].

«Текущая хроника и особые происшествия»

править
Если не указан иной источник, то[2].
  •  

Рассказывают, что император Николай так был уверен в помощи Австрии при начале Крымской войны, что посылая не знаю какого генерала к австрийскому императору, он велел сказать, что он настоятельно просит, чтобы сам император отнюдь бы не ездил сам на войну. — [29 мая] 1859

  •  

Никак не мог добиться уничтожения листа в передней — приходящие обижаются — говорят: «стало быть князю противно и имя наше видеть?» Что прикажешь делать? — 1 января 1861

  •  

Новое поколение[3] деятельнее прежнего — и талантливее. — 4 апреля 1861

  •  

… надобно было бы напечатать все акты верховного суда, чтобы видели, какую белиберду затевали декабристы. Секретничанье нас губит, враги России несут всякую ложь на суд всему миру, а мы только запрещаем ввоз всего этого в Россию, а отпора с нашей стороны никакого. Не уж-ли не понимают, что уже одно запрещение — ныне мера недостаточная. Благодаря этому секретничанью нелепые и жалкие студенты-социалисты получили ореолу в толпе. Напечатание всего того вздора, который они несли [на] суде, положило бы их в лоск пред общественным мнением. — 12 октября 1864

  •  

Петрашевцы — безумцы. Я отправил бы их в богадельню Преображенского раскольничьего кладбища, пусть бы на практике отведали коммунизма.[4][5]1864

  •  

Клейнмихеля спрашивали, что он думает о новых реформах; он ответил: да что это такое! Бывало идёшь по улицам — стены трещат, все чувствуют, что есть сила, — а теперь идёшь по улице, никто на тебя и внимания не обращает. Только с этой стороны его поражают реформы. — [20 марта] 1866

  •  

Выражение: Россия отравлена поляками — не гипербола. Они с адским искусством старались заразить всё самобытно живое у нас: и воскресные школы, <…> и рукодельни, и артели — всюду пустили своего яда и матерьяльного (стрихнина!) и ещё хуже — нравственного! — Бедная, но глупая наша молодёжь, — приняла даже польский катехизис, — русские руки спасли негодяя Домбровского![К 1]4 августа 1866

  •  

… бедный Ник. Алекс. Милютин потерял значение слов <…>. Какое бедствие! Единственный у нас государственный человек!

  — [25 декабря] 1866
  •  

Воля ваша, господа итальянцы, — то, что вы называете музыкой — не музыка. Я давно уже не слыхал порядочных итальянцев <…>. Клоун, ломающийся для потехи, клоун важный — всё клоун, а на клоуна нельзя смотреть без негодования на унижение им человеческого достоинства. Здесь нет художества, а только акробатика; условная красота, условное искусство. <…> Вредны итальянцы тем, что приучают слух и чувство народа к своей условной красоте и ложной выразительности. <…>
Искусство тем велико, что мирит с жизнию — но итальянская музыка проходит мимо жизни. — 22 сентября 1868

  •  

Возобновлённая строгость ценсуры возбуждает разные толки: говорят, что её усилили для содействия Герцену, которого «Колокол» в последнее время начал уже было ослабевать, а теперь снова привлекает интерес читателей. Важнее этой шутки замечание, что в то время, как боятся карикатур «Искры», позволяют распространять в народе лубочные картинки страшного суда, где изображены разные роды истязаний, которые были произведены на практике в Старой Руссе.
Губернатор Ховен присутствовал в Губернском Правлении (во время оно) и, когда в споре показали ему Свод, он взял его и сел на него, говоря: ну где же теперь ваш закон? — [20 марта]

  •  

Анекдот о Михаиле Павловиче. <…> Встретивши Дантеса <…> в Бадене, который, как богатый человек и барон, весело прогуливался с шляпой набекрень, Михаил Павлович три дня был расстроен. Когда графиня Сологуб-мать, которую он очень любил, спросила у него о причине его расстройства: <…> «Воспоминание о Пушкине вас встревожило?» — «О, нет! туда ему и дорога!» — «Так что же?» — «Да сам Дантес! бедный! — подумайте, ведь он солдат».
Всё это было в нём — не притворство, но таков был склад идей.[6][7]23 октября

  •  

В «Будущности» кн. Петра Долгорукова (1860 № 1 — сент. — 15) посвящена мне следующая любопытная статейка (стр. 6 в примеч.[К 2]):
<…> Одоевский бросался на все занятия, давал музыкальные вечера (которые брали приступом), писал скучные повести (может быть, только их нет уже в торговле и все они переведены на все языки) и чего уж не делал! (даже не пускал к себе в переднюю таких негодяев, как Пётр Долгорукий!)[К 3]. <…>
Я посылаю Петру Долгорукову следующий ответ:
Стихов не писал,
Музыкой не надоедал,
Спины не сгибал,
Честно жил, работал,
Подлецов в рожу бивал.
От чего и теперь не отказываюсь при первой встрече. Но что пользы! если я ему и прострелю брюхо, всё-таки его клевета останется без ответа. Где писать? В наших журналах нельзя, ибо запрещается говорить о запрещённых книгах. За границей? Где? неужли послать в «Колокол»?[К 4] <…> Впрочем, Долгоруков прав: всякая полезная деятельность бывает смешна, ибо встречает препятствия, следственно неудачи, а всякая неудача смешна. Над вредной деятельностью не смеются, но иногда ненавидят. Бездействием всегда возбуждается уважение, как калмыцкими идолами, факирами, браминами. — [24 ноября]

  •  

Приходил ко мне литератор (не знаю, что он писал) Аполлон Александрович Григорьев, но в такой бедности, что жалко смотреть. На беду у меня всего до первого числа было 30 рублей; я отдал ему половину, а уже как обвернусь в эти две недели — не знаю, тем более, что разные господа меня терзают. — 14 декабря

  •  

… встретил Д. В. Григоровича, который сказывал мне, что Григорьев у всех занимает деньги без отдачи и переходит от журнала к другому. — 15 декабря

  •  

Я Григорьеву говорил откровенно, что удивляюсь, как он, человек даровитый, дошёл до такой нищеты <…>. Он рассказал, что из «Русского Слова» он был вытеснен Хмельницким, что он, случалось, пил по 9 дней сряду с горя, и на 10-й говорил — не буду пить, и не пил… что по его направлению он ни в какой журнал идти со своими статьями не может, ибо хотя он и либеральный человек, но консерватор… — 18 декабря

  •  

Я нечаянно узнал, чего мне в голову не приходило, что император Николай Павлович считал меня самым рьяным демагогом, весьма опасным, и в каждой истории (напр. Петрашевского) полагал, что я должен быть тут замешан. Кто это мне так поусердствовал? И как меня не согнули в бараний рог? — 9 марта

  •  

Непонятная вещь! Кн. Ал. Фед. Голицын и теперь умел убедить, что он добрый, честный простачок и что его в публике гонят за его преданность и правдивость, оказанные им в делах расследования о революционных обществах. — 18 марта

  •  

Нет ничего интересней второй жизни человека; внешняя жизнь выставлена на показ всем. Внутренняя же, вторая жизнь есть скрытая основа, которая управляет всем существованием человека. Иногда она прорывается наружу, оставаясь всегда скрытой, как некая тайна.[К 5]27 марта

  •  

… псевдолибералы называют меня царедворцем, монархистом и проч., а отсталые считают меня в числе красных! — 21 апреля

  •  

И в Петербурге и в Москве в обществе лежит элемент взаимного недоброжелательства; в Петербурге почти всегда с какою-либо внешнею целию по службе, и по другим житейским обстоятельствам; в Москве недоброжелательство — даром, из любви к искусству и от праздности… — [1 августа]

О дневниках

править
  •  

В дневнике Одоевского мы не найдём сообщений о каких-либо крупных исторических фактах, неизвестных ранее. Нет в нём и ярких характеристик лиц, с которыми приходилось соприкасаться автору дневника. Его суждения о том, что ему приходилось наблюдать и слышать, не отличаются ни глубиной, ни оригинальностью. Одоевский остаётся в дневнике тем, чем он был в жизни — средним обывателем из рядов более или менее умеренно-либерального и образованного дворянства или — точнее — той его части, которая поддерживала своё существование <…> служебным жалованием.
Несмотря на это, дневник Одоевского — документ, представляющий значительный интерес для характеристики той эпохи, к которой он относится. Автор его старательно заносил на его страницы то, что ему приходилось видеть, читать и слышать.[5]

  Борис Козьмин

Комментарии

править
  1. Написано в связи с покушением Д. Каракозова на Александра II[5]; Домбровский в декабре 1864 с помощью членов кружка Ишутина бежал из московской пересыльной тюрьмы[2].
  2. В статье «Министр Ланской».
  3. Курсивные замечания — Одоевского.
  4. Тогда Одоевский вряд ли знал, что как раз с 1860 началось знакомство Долгорукова с другим его давним антагонистом — А. И. Герценом, переросшее в тесные деловые и личные отношения[8].
  5. Перевод с французского; одна из любимейших его мыслей, которую повторял на протяжении жизни и наиболее точно выразил здесь[3].

Примечания

править
  1. О. Кузина. Предисловие // Князь Владимир Одоевский. Дневник. Переписка. Материалы. — М.: Дека-ВС, 2005.
  2. 1 2 3 «Текущая хроника и особые происшествия». Дневник В. Ф. Одоевского 1859-1869 гг. // Литературное наследство. — Т. 22-24. — М.: Жургаз, 1935.
  3. 1 2 В. И. Сахаров. Движущая эстетика В. Ф. Одоевского // В. Ф. Одоевский. О литературе и искусстве. — М.: Современник, 1982. — С. 13, 19.
  4. П. Н. Сакулин. Русская литература и социализм. Часть первая. Ранний русский социализм. — М.: Госуд. изд-во, 1922. — С. 455.
  5. 1 2 3 Б. Козьмин. Одоевский в 1860-е годы // «Текущая хроника и особые происшествия». —1935.
  6. Щеголев П. Е. Дуэль и смерть Пушкина. Изд. 2-е. — СПб., 1917. — С. 450.
  7. Вересаев В. В. Пушкин в жизни. — 6-е изд. — М.: Советский писатель, 1936. — Эпилог.
  8. М. А. Турьян. Примечания // В. Ф. Одоевский. Пестрые сказки. — СПб.: Наука, 1996. — С. 195.