Важное исследование милорда Болингброка

«Важное исследование милорда Болингброка, или „Могила фанатизма“, написанная в конце 1736 года» (фр. Examen important de milord Bolingbroke, ou le Tombeau du Fanatisme, écrit sur la fin de 1736) — книга Вольтера 1766 года с мистифицирующим заголовком, в которой сформулированы многие выводы, более обстоятельно развёрнутые в «Истории установления христианства» (1776). Он целиком перенёс главы VII, VIII и IX в работу «Бог и люди», опубликованную в 1769 году. Римская курия запретила «Важное исследование» в ноябре 1771.

Цитаты

Если предположить невозможное, т. е. что такая нелепая и ужасная секта, как иудеи, является божиим созданием то в результате этого единственного допущения следует, что секта галилеян держится только на обмане. Это доказывается совершенно точно Еслн вы уверовали в какую-то истину, провозглашённую самим Богом, подтвержденную самыми пугающими чудесами, запечатлённую человеческой кровью; если сам бог, по вашим словам сто раз сказал, что эта истина, этот закон дан вам навеки; если он сказал в этом законе, что надо беспощадно убивать всякого кто захочет урезать от закона или прибавить к нему; если он повелел (Втор. 13:1, 5, 6) чтобы всякий пророк, который начнёт творить чудеса, дабы заменить этот старый закон новым, был предан смерти, то ясно, как день, что христианство, отменяющее весь ритуал иудаизма, есть религия ложная и прямо враждебная самому Богу. Ссылаются на то, что христианская секта выросла из иудейства то то же, что сказать, будто магометанство выросло из древней религии огнепоклонников; оно зародилось в их стране, но не родилось от огнепоклонничества, а, напротив, разрушило его. Прибавьте к этим доводам один, гораздо более сильный аргумент; невозможно, чтобы верховное существо, давши один закон так называемому Ною, который неизвестен ни одному народу кроме евреев, дало затем другой при фараоне, а затем и третий при Тиберии. Эта недостойная басня о Боге, который даёт три пазные и универсальные религии… маленькому народу, была бы самым абсурдным измышлением человеческого ума, если бы все последующие подробности не были ещё более абсурдны. — глава I

Supposé, par un impossible, qu’une secte aussi absurde et aussi affreuse que le judaïsme fût l’ouvrage de Dieu, il serait démontré en ce cas, et par cette seule supposition, que la secte des galiléens n’est fondée que sur l’imposture. Cela est démontré en rigueur. Dès qu’on suppose une vérité quelconque, énoncée par Dieu même, constatée par les plus épouvantables prodiges, scellée du sang humain ; dès que Dieu, selon vous, a dit cent fois que cette vérité, cette loi, sera éternelle ; dès qu’il a dit dans cette loi qu’il faut tuer sans miséricorde celui qui voudra retrancher de sa loi ou y ajouter ; dès qu’il a commandé que tout prophète [Deut., xiii, 1, 5, 6] qui ferait des miracles pour substituer une nouveauté à cette ancienne loi fût mis à mort par son meilleur ami, par son frère : il est clair comme le jour que le christianisme, qui abolit, le judaïsme dans tous ses rites, est une religion fausse et directement ennemie de Dieu même. On allègue que la secte des chrétiens est fondée sur la secte juive. C’est comme si on disait que le mahométisme est fondé sur la religion antique des Sabéens : il est né dans leur pays ; mais, loin d’être né du sabisme, il l’a détruit. Ajoutez à ces raisons un argument beaucoup plus fort : c’est qu’il n’est pas possible que l’Être immuable, ayant donné une loi à ce prétendu Noé, ignoré de toutes les nations, excepté des Juifs, en ait donné ensuite une autre du temps d’un Pharaon, et enfin une troisième du temps de Tibère. Cette indigne fable d’un Dieu qui donne trois religions différentes et universelles à un misérable petit peuple ignoré serait ce que l’esprit humain a jamais inventé de plus absurde, si tous les détails suivants ne l’étaient davantage.

Меня спрашивают, кто автор Пятикнижия <…>. Мне так же мало дела до того, что <…> евреи могли описывать дела и дни своих царьков, как и до истории рыцарей круглого стола и до двенадцати пэров Карла Великого; из всех хлопот самые пустые, на мой взгляд, — хлопоты по разысканию имени автора глупой книжки. Кто первый написал историю Юпитера, Нептуна, Плутона? Не знаю и знать не хочу. — глава IV

On me demande qui est l’auteur du Pentateuque <…>. Que <…> d’Juifs aient écrit les faits et gestes de leurs roitelets, c’est ce qui m’importe aussi peu que l’histoire des chevaliers de la Table ronde et des douze pairs de Charlemagne ; et je regarde comme la plus futile de toutes les recherches celle de savoir le nom de l’auteur d’un livre ridicule. Qui a écrit le premier l’histoire de Jupiter, de Neptune, et de Pluton ? Je n’en sais rien, et je ne me soucie pas de le savoir.

Избиение младенцев — это, разумеется, верх нелепости <…>. Каким образом Ирод, который тогда умирал, мог опасаться, что сын плотника, родившийся в деревне, лишит его трона? Ирод получил трон от римлян. Следовательно, этот ребёнок должен был бы объявить войну Римской империи. Может ли подобное опасение прийти в голову человеку, который не окончательно сошёл с ума? — глава XIII

Le massacre des innocents est assurément le comble de l’ineptie <…>. Comment Hérode, qui se mourait alors, pouvait-il craindre que le fils d’un charpentier, qui venait de naître dans un village, le détrônât ? Hérode tenait son royaume des Romains. Il aurait donc fallu que cet enfant eût fait la guerre à l’empire. Une telle crainte peut-elle tomber dans la tête d’un homme qui n’est pas absolument fou ?

	Иисус Христос никогда ничего не писал. Довольно странным законодателем был этот человек, рукою которого не написано ни единого слова. Значит, нужно было всё написать за него <…>. Забавная и дурацкая выдумка — сделать из истории кучки оборванцев прообраз и предвестие всего, что должно было произойти с человечеством на протяжении веков! — глава XVIII
	Jésus n’avait jamais rien écrit. C’était un étrange législateur qu’un homme de la main duquel on n’avait pas une ligne. Il fallut donc écrire pour lui <…>. Plaisante et folle imagination, de faire de toute l’histoire d’une troupe de gueux la figure et la prophétie de tout ce qui devait arriver au monde entier dans la suite des siècles !

	… павликиане, спасшиеся от избиения, примкнули к мусульманам и помогли им разрушить мерзкую Восточную империю, которая умела казнить, но не умела сражаться. — глава XXXVII
	… les pauliciens échappés à ce massacre se joignirent aux musulmans, et les aidèrent à détruire ce détestable empire d’Orient, qui savait proscrire et qui ne savait pas combattre.

Мне случалось иногда указывать священникам на громадные размеры бедствий, жертвой которых были наши предки. Они холодно отвечали мне, что то было доброе дерево, породившее дурные плоды. Я возражал на это, что богохульством является утверждение, будто дерево, принесшее такое количество страшных, отравленных плодов, было посажено руками самого бога. Право же, нет священника, который не должен был бы опустить глаза и покраснеть в присутствии честного человека. — глава XXXVII

Il m’est arrivé quelquefois de représenter à des prêtres l’énormité de toutes ces désolations dont nos aïeux ont été les victimes : ils me répondaient froidement que c’était un bon arbre qui avait produit de mauvais fruits ; je leur disais que c’était un blasphème de prétendre qu’un arbre qui avait porté tant et de si horribles poisons a été planté des mains de Dieu même. En vérité, il n’y a point de prêtre qui ne doive baisser les yeux et rougir devant un honnête homme.

Глава II. О личности Моисея

De la personne de Moïse

Существовал ли Моисей? Всё в его истории так чудесно, начиная с рождения и кончая смертью, что он кажется сказочной личностью, наподобие нашего волшебника Мерлина. Если он существовал, если он творил свои пресловутые страшные чудеса в Египте, то разве возможно, чтобы ни один египетский писатель не рассказал об этих чудесах, чтобы греки, эти любители чудесного, не упомянули о них ни единым словом? Иосиф Флавий, который, для того чтобы поднять престиж своей нации, изыскивает все свидетельства египетских авторов, говоривших об иудеях, не осмеливается назвать пи одного, кто упоминал бы о чудесах Моисея.

Y a-t-il eu un Moïse ? Tout est si prodigieux en lui depuis sa naissance jusqu’à sa mort qu’il paraît un personnage fantastique, comme notre enchanteur Merlin. S’il avait existé, s’il avait opéré les miracles épouvantables qu’il est supposé avoir faits en Égypte, serait-il possible qu’aucun auteur égyptien n’eût parlé de ces miracles, que les Grecs, ces amateurs du merveilleux, n’en eussent pas dit un seul mot ? Flavius Josèphe, qui, pour faire valoir sa nation méprisée, recherche tous les témoignages des auteurs égyptiens qui ont parlé des Juifs, n’a pas le front d’en citer un seul qui fasse mention des prodiges de Moïse.

Евреи <…> нуждались в чудесном, как и другие народы, но они не были изобретательны; свет не видел, чтобы такая маленькая нация была такой неотёсанной. Все их выдумки были украдены, и все их церемонии были явным подражанием финикиянам, сирийцам и египтянам. То, что они прибавили сами от себя, до того отвратительно, грубо и нелепо, что вызывает возмущение и сожаление. В каком глупейшем романе мы потерпели бы человека, который по мановению волшебной палочки превращает все воды в кровь во имя неведомого бога, и магов, которые делают то же самое во имя местных богов? Единственное, в чём Моисей превзошёл царских волшебников, это в том, что создал вшей, чего волшебники сделать не сумели… <…> кто-то даже сказал, что в сравнении с древнееврейскими книгами «Неистовый Роланд» и «Дон Кихот» — учебники геометрии. Если бы в легенде о Моисее было хоть несколько естественных и порядочных поступков, то можно было бы, собравшись с силами, поверить в существование этой личности.

Les Juifs <…> leur fallait du merveilleux comme aux autres peuples ; mais ils n’étaient pas inventeurs : jamais plus petite nation ne fut plus grossière ; tous leurs mensonges étaient des plagiats, comme toutes leurs cérémonies étaient visiblement une imitation des Phéniciens, des Syriens, et des Égyptiens. Ce qu’ils ont ajouté d’eux-mêmes paraît d’une grossièreté et d’une absurdité si révoltante qu’elle excite l’indignation et la pitié. Dans quel ridicule roman souffrirait-on un homme qui change toutes les eaux en sang, d’un coup de baguette, au nom d’un dieu inconnu, et des magiciens qui en font autant au nom des dieux du pays. La seule supériorité qu’ait Moïse sur les sorciers du roi, c’est qu’il fit naître des poux, ce que les sorciers ne purent faire… <…> quelqu’un a dit que l’Orlando furioso et Don Quichotte sont des livres de géométrie en comparaison des livres hébreux. S’il y avait seulement quelques actions honnêtes et naturelles dans la fable de Moïse, on pourrait croire à toute force que ce personnage a existé.

Глава VIII. О нравах иудеев <…> до разрушения Иерусалима римлянами

Des mœurs des Juifs <…> jusqu’à la destruction de Jérusalem par les Romains

Евреи <…> находились под игом ханаанеян; у них не было храма; их святыней был ящик, который ставился на тележку; ханаанеяне отняли у них этот ящик; Бог, весьма этим рассерженный, всё-таки позволил его отнять, но в отместку наслал на победителей геморрой, а на их поля — мышей. Победители успокоили его, отослав ему обратно его ящик с приложением пяти золотых мышей и пяти заднепроходных отверстий тоже из золота. Нет ни мщения, ни приношения более достойного Бога иудеев. Он прощает ханаанеянам, но убивает 50 070 своих людей за то, что они смотрели на его ящик.

Les Juifs étaient <…> sous le joug des Chananéens ; ils n’avaient jamais eu de temple ; leur sanctuaire, comme nous l’avons vu, était un coffre qu’on mettait dans une charrette : les Chananéens leur avaient pris leur coffre ; Dieu, qui en fut très-irrité, l’avait pourtant laissé prendre ; mais, pour se venger, il avait donné des hémorroïdes aux vainqueurs et envoyé des rats dans leurs champs. Les vainqueurs l’apaisèrent en lui renvoyant son coffre accompagné de cinq rats d’or et de cinq trous du cul aussi d’or. Il n’y a point de vengeance ni d’offrande plus digne du Dieu des Juifs. Il pardonne aux Chananéens, mais il fait mourir cinquante mille et soixante et dix hommes des siens pour avoir regardé son coffre.

	Если Бог даровал Соломону мудрость, то, по-видимому, отказал ему в человечности, справедливости, воздержании и вере.
	Si Dieu accorda à ce Salomon le don de la sagesse, il paraît qu’il lui refusa ceux de l’humanité, de la justice, de la continence, et de la foi.

Изо всех царей Иудеи и Самарии очень мало кто не был убийцей или убитым, пока, наконец, это скопище разбойников, убивавших друг друга на площадях и храмах, в то время как Тит осаждал их город, не пало от меча римлян или не угодило к ним в плен вместе с остатком того маленького «избранного Богом» народа, десять двенадцатых которого давным-давно уже рассеялись по всей Азии…

De tous les rois de Juda et de Samarie, il y en a très-peu qui ne soient assassins ou assassinés, jusqu’à ce qu’enfin ce ramas de brigands qui se massacraient les uns les autres dans les places publiques et dans le temple, pendant que Titus les assiégeait, tombe sous le fer, et dans les chaînes des Romains avec le reste de ce petit peuple de Dieu, dont dix douzièmes avaient été dispersés depuis si longtemps en Asie…

Глава IX. О пророках

Des prophètes

	… народец евреев, <…> переняв все обряды и обычаи у окружающих народов, не переставал в то же время громко хулить эти самые народы.
	… petit peuple juif, <…> prit tous les rites, tous les usages des peuples dont il était environné, en déclamant toujours contre ces mêmes peuples.

	Мир был полон сивилл и Нострадамусов. <…> Во время гражданских войн каждая сторона имела своих пророков <…>. Обе стороны обзывали друг друга сумасшедшими, духовидцами, лжецами, мошенниками, — и тут-то они и говорили правду.
	Le monde a été plein de sibylles et de Nostradamus. <…> Chaque parti dans les guerres civiles avait ses prophètes <…>. Les deux partis se traitaient réciproquement de fous, de visionnaires, de menteurs, de fripons, et en cela seul ils disaient la vérité.

Когда разумным людям показываешь эти пакостные места, утонувшие в ворохе пророческой дребедени, они не могут прийти в себя от изумления. Нелегко им вообразить, как Исайя ходит голым по всему Иерусалиму, как Иезекииль режет свою бороду на три порции <…> и т. д. Если бы они прочли все эти пакости и нелепости в одной из тех книг, которые называются мирскими, они бы отбросили такую книгу с ужасом. Но это Библия; они смущены; они колеблются, они осуждают все эти мерзости, не решаясь, однако, осудить прежде всего книгу, которая их содержит. Только через некоторое время они отваживаются обратиться к здравому смыслу и в конце концов проникаются ненавистью к тому, чему мошенники и дураки заставляли их поклоняться.

Quand on fait voir à des personnes sensées ces passages exécrables, noyés dans le fatras des prophéties, elles ne reviennent point de leur étonnement. Elles ne peuvent concevoir qu’un Isaïe marche tout nu au milieu de Jérusalem, qu’un Ézéchiel coupe sa barbe en trois portions, <…> etc. Si elles lisaient ces extravagances et ces impuretés dans un des livres qu’on appelle profanes, elles jetteraient le livre avec horreur. C’est la Bible : elles demeurent confondues ; elles hésitent, elles condamnent ces abominations, et n’osent d’abord condamner le livre qui les contient. Ce n’est qu’avec le temps qu’elles osent faire usage de leur sens commun ; elles finissent enfin par détester ce que des fripons et des imbéciles leur ont fait adorer.

Глава X. О личности Христа

De la personne de Jésus

Иисус родился в то время, когда фанатизм ещё преобладал, но выглядел несколько приличнее. Длительные взаимоотношения с греками и римлянами привили народным вождям менее дикие, менее грубые нравы. Но чернь, как всегда неисправимая, сохраняла свой дух одержимости. Несколько иудеев, терпя угнетение от сирийских царей и от римлян, вообразили, что их бог пошлёт им когда-нибудь освободителя, мессию. Это ожидание, казалось бы, естественно сбылось, когда появился Ирод. Ом был иудейским царём, он был союзником римлян, он восстановил храм, архитектура которого намного превзошла архитектуру храма Соломона, потому что Ирод засыпал пропасть, над которой было воздвигнуто это здание. Народ не стонал больше под владычеством иноземцев; он не платил налогов никому, кроме собственного монарха; иудейский культ процветал, старые законы почитались; Иерусалим, надо в этом признаться, достиг поры своего величайшего блеска. Праздность и суеверие породили несколько крамольных партий или религиозных обществ <…>. Но никто в то время не говорил об ожидании мессии. Ни Иосиф Флавий, ни Филон, вникавшие в мельчайшие подробности иудейской истории, не говорят, чтобы в то время обольщались ожиданием Христа, помазанника, освободителя, искупителя, в котором тогда меньше всего нуждались; если кто и был всем этим, то только Ирод. В самом деле, существовала партия, секта <…> иродиан, которая признавала Ирода божьим посланцем. Во все времена этот народ давал имя помазанника, мессии, Христа любому, кто делал ему немного добра; иногда он давал это имя своим первосвященникам, иногда — чужеземным царям.

Jésus naquit dans un temps où le fanatisme dominait encore, mais où il y avait un peu plus de décence. Le long commerce des Juifs avec les Grecs et les Romains avait donné aux principaux de la nation des mœurs un peu moins déraisonnables et moins grossières. Mais la populace, toujours incorrigible, conservait son esprit de démence. Quelques Juifs, opprimés sous les rois de Syrie et sous les Romains, avaient imaginé alors que leur Dieu leur enverrait quelque jour un libérateur, un messie. Cette attente devait naturellement être remplie par Hérode. Il était leur roi, il était l’allié des Romains, il avait rebâti leur temple, dont l’architecture surpassait de beaucoup celle du temple de Salomon, puisqu’il avait comblé un précipice sur lequel cet édifice était établi. Le peuple ne gémissait plus sous une domination étrangère ; il ne payait d’impôts qu’à son monarque ; le culte juif florissait, les lois antiques étaient respectées ; Jérusalem, il faut l’avouer, était au temps de sa plus grande splendeur. L’oisiveté et la superstition firent naître plusieurs factions ou sociétés religieuses <…>. Mais personne alors ne parlait de l’attente du messie. Ni Flavius Josèphe, ni Philon, qui sont entrés dans de si grands détails sur l’histoire juive, ne disent qu’on se flattait alors qu’il viendrait un christ, un oint, un libérateur, un rédempteur, dont ils avaient moins besoin que jamais ; et s’il y en avait un, c’était Hérode. En effet, il y eut un parti, une secte, <…> les hérodiens, qui reconnut Hérode pour l’envoyé de Dieu. De tout temps ce peuple avait donné le nom d’oint, de messie, de christ, à quiconque leur avait fait un peu de bien : tantôt à leurs pontifes, tantôt aux princes étrangers.

Когда, после смерти Ирода великого, Иудея стала управляться как римская провинция и когда римляне назначили другого Ирода тетрархом Галилеи — маленького варварского округа, — несколько фанатиков начали мутить чернь главным образом в этой самой Галилее, где жили самые невежественные иудеи. <…> Все сектанты во всём мире начинают именно так. Большей частью это нищие, которые кричат против правительства и кончают или лидерами партий, или на виселице.

Lorsqu’après la mort d’Hérode le Grand la Judée fut gouvernée en province romaine, et qu’un autre Hérode fut établi par les Romains tétrarque du petit canton barbare de Galilée, plusieurs fanatiques s’ingérèrent de prêcher le bas peuple, surtout dans cette Galilée, où les Juifs étaient plus grossiers qu’ailleurs. <…> Tous les sectaires commencent ainsi dans toute la terre. Ce sont pour la plupart des gueux qui crient contre le gouvernement, et qui finissent ou par être chefs de parti, ou par être pendus.

Некоторые приверженцы иудея Иисуса поначалу довольствовались утверждением, что это был добродетельный человек, несправедливо распятый подобно тому, как впоследствии мы и другие христиане убили стольких добродетельных людей. Потом осмелели: уже дерзают писать, что Бог воскресил его. <…> наконец, из него делают бога. Трёх богов. Софизм доводят до утверждения, что эти трое богов — один. Из этих троих богов одного едят и пьют; его выделяют в моче и в кале. Тех, кто отрицает все эти гадости, преследуют, жгут, колесуют — всё для того, чтобы такой-то и такой-то получали <…> десятитысячную ренту…

Quelques adhérents du Juif Jésus se contentent, dans les commencements, de dire que c’était un homme de bien injustement crucifié, comme depuis nous avons, nous et les autres chrétiens, assassiné tant d’hommes vertueux. Puis on s’enhardit ; on ose écrire que Dieu, l’a ressuscité. <…> enfin on en fait un Dieu. On fait trois dieux. On pousse le sophisme jusqu’à dire que ces trois dieux n’en font qu’un. De ces trois dieux on en mange un, et on en boit un ; on le rend en urine et en matière fécale. On persécute, on brûle, on roue ceux qui nient ces horreurs ; et tout cela, pour que tel et tel jouissent <…> de dix mille pièces d’or de rente…

Глава XXVI. О мучениках

Des martyrs

Почему римляне никогда не преследовали за вероисповедание никого из этих несчастных, презираемых всеми иудеев <…>? Не потому ли, что иудеи, занятые продажей тряпок и любовных напитков, не рвались искоренять государственную религию, а нетерпимые христиане были одержимы этим рвением? (<…> Даже сегодня в Риме живёт 10 тысяч евреев, которым оказывается всяческое покровительство, хотя всем известно, что они считают Иисуса Христа обманщиком. Но если христианину вздумается закричать в церкви святого Петра или на площади Навоне, что три — это три и что папа не непогрешим, то он будет сожжён, — и это непогрешимо. Я утверждаю, что христиане подвергались преследованию только как разрушители римских законов. Доказательством того, что они хотели совершить это преступление, служит то, что они его совершили.)

Pourquoi les Romains ne persécutèrent-ils jamais pour leur religion aucun de ces malheureux Juifs abhorrés <…> ? N’est-ce point parce que les Juifs, occupés de vendre des chiffons et des philtres, n’avaient pas la rage d’exterminer la religion de l’empire, et que les chrétiens intolérants étaient possédés de cette rage ? (<…> Cette exécrable horreur n’a jamais été commise que par les chrétiens, et surtout par les Romains modernes. Aujourd’hui même encore, il y a dix mille Juifs à Rome qui sont très-protégés, quoi qu’on sache bien qu’ils regardent Jésus comme un imposteur. Mais si un chrétien s’avise de crier dans l’église de Saint-Pierre, ou dans la place Navone, que trois font trois, et que le pape n’est pas infaillible, il sera brûlé infailliblement. Je mets en fait que les chrétiens ne furent jamais persécutés que comme des factieux destructeurs des lois de l’empire ; et ce qui démontre qu’ils voulaient commettre ce crime, c’est qu’ils l’ont commis.)

	… у всех европейских сектантов <…> насчитывается гораздо больше мучеников, убитых нашими руками, нежели их было у христиан при императорах.
	… chez tous les sectaires de l’Europe <…> ont eu infiniment plus de martyrs égorgés par nos mains que les chrétiens n’en ont jamais eu sous les empereurs.

	Похоже на то, что паписты сфабриковали столько мнимых мученичеств в первые века, чтобы оправдать избиения, которыми запятнала себя их церковь. Сильнейшим доказательством того, что больших гонений против первых христиан никогда не было, является постоянное открытое существование в Александрии — в центре, в главном городе этой секты — школы христианства…
	Il semble que surtout les papistes aient forgé tant de martyres imaginaires dans les premiers siècles pour justifier les massacres dont leur Église s’est souillée. Une preuve bien forte qu’il n’y eut jamais de grandes persécutions contre les premiers chrétiens, c’est qu’Alexandrie, qui était le centre, le chef-lieu de la secte, eut toujours publiquement une école du christianisme ouverte…

Глава XXXVIII. Эксцессы римской церкви

Excès de l’Église romaine, 1771

Только у римской церкви, усвоившей жестокость потомков гуннов, готов и вандалов, мы наблюдаем ту бесконечную цепь безобразий и жестокостей, о которых не имеют представления жрецы всех прочих религий на свете. <…> Она превзошла всех в непристойном разврате, ибо для того, чтобы лучше управлять людьми, она запретила себе брак, являющийся самой большой уздой для развратникон и педерастов.

Ce n’est que dans l’Église romaine incorporée avec la férocité des descendants des Huns, des Goths, et des Vandales, qu’on voit cette série continue de scandales et de barbaries inconnues chez tous les prêtres des autres religions du monde. <…> Elle l’a emporté en débauches obscènes, parce que, pour mieux gouverner les hommes, elle s’est interdit le mariage, qui est le plus grand frein à l’impudicité vulgivague et à la pédérastie.

Сколько я, лет 40 тому назад, видел в Италии убийств, совершённых священниками! Скажу не преувеличивая: редко выдавался день, чтобы какой-нибудь корсиканский священник, отслужив обедню, не отправлялся с аркебузом подстрелить из-за куста своего врага или соперника. Если убитый ещё дышал, священник предлагал исповедать его и дать отпущение грехов. Совершенно так же те, кого папа Александр VI приказывал убить, чтобы самому завладеть их имуществом, просили у него unam indulgentiam in articulo mortis.

Combien d’assassinats commis par des prêtres n’ai-je pas vus en Italie, il n’y a pas quarante ans ? Je n’exagère point ; il y avait peu de jours où un prêtre corse n’allât, après avoir dit la messe, arquebuser son ennemi ou son rival derrière un buisson ; et quand l’assassiné respirait encore, le prêtre lui offrait de le confesser et de lui donner l’absolution. C’est ainsi que ceux que le pape Alexandre VI faisait égorger pour s’emparer de leur bien lui demandaient unam indulgentiam in articulo mortis.

Мне скажут, что я говорю только о преступлениях церковников и обхожу молчанием преступления мирян. Это потому, что мерзости священников, в особенности папистских священников, составляют особенно резкий контраст с тем, чему они учат народ; это потому, что к куче своих преступлений они присоединяют одно, не менее ужасное, если это только возможно: лицемерие; это потому, что чем чище должны быть их нравы, тем более они виновны. <…> возможно ли, чтобы хоть одно из этих чудовищ верило в те наглые догмы, которые оно проповедовало? Был ли хоть один папа, который, имея немного здравого смысла, верил бы <…> во все эти отвратительные химеры, поставившие христиан ниже скотов? Конечно, они ни во что подобное не верили. И так как они почувствовали страшную нелепость христианства, они вообразили, что бога нет совсем. Вот откуда произошли все гнусности, которыми они себя загрязнили. Остерегайтесь! Нелепость христианских догм плодит атеистов.

On me dira que je ne parle que des crimes ecclésiastiques, et que je passe sous silence ceux des séculiers. C’est que les abominations des prêtres, et surtout des prêtres papistes, font un plus grand contraste avec ce qu’ils enseignent au peuple ; c’est qu’ils joignent à la foule de leurs forfaits un crime non moins affreux, s’il est possible, celui de l’hypocrisie ; c’est que plus leurs mœurs doivent être pures, plus ils sont coupables. <…> pense-t-on qu’il y ait eu un seul de ces monstres qui ait cru les dogmes impertinents qu’ils ont prêchés ? Y a-t-il eu un seul pape qui, pour peu qu’il ait eu de sens commun, ait cru <…> toutes ces odieuses chimères qui ont mis les chrétiens au-dessous des brutes ? Certes ils n’en ont rien cru, et parce qu’ils ont senti l’horrible absurdité du christianisme ils se sont imaginé qu’il n’y a point de Dieu. C’est là l’origine de toutes les horreurs dont ils se sont souillés ; prenons-y garde, c’est l’absurdité des dogmes chrétiens qui fait les athées.

Заключение

Единственное евангелие, которое следует читать, — это великая книга природы, написанная рукой Бога и запечатанная его печатью. Единственная религия, которую следует исповедовать, — это поклоняться Богу и быть порядочным человеком. Столь же невозможно, чтобы эта чистая и вечная религия породила какое-либо зло, сколь невозможно, чтобы христианский фанатизм его не делал. <…> Никто не сможет заставить естественную религию сказать: «Не мир я принёс, но меч!» <…> Люди слепы и несчастны, предпочитая абсурдную, кровавую секту, поддерживаемую палачами и окружённую кострами; секту, которую могут одобрять только те, кому она даёт власть и богатство; частную секту, которая принята только в небольшой части мира…

Le seul Évangile qu’on doive lire, c’est le grand livre de la nature, écrit de la main de Dieu, et scellé de son cachet. La seule religion qu’on doive professer est celle d’adorer Dieu et d’être honnête homme. Il est aussi impossible que cette religion pure et éternelle produise du mal qu’il était impossible que le fanatisme chrétien n’en fît pas. <…> On ne pourra jamais faire dire à la religion naturelle : Je suis venue apporter, non pas la paix, mais le glaive. <…> Les hommes sont bien aveugles et bien malheureux de préférer une secte absurde, sanguinaire, soutenue par des bourreaux, et entourée de bûchers ; une secte qui ne peut être approuvée que par ceux à qui elle donne du pouvoir et des richesses ; une secte particulière qui n’est reçue que dans une petite partie du monde…

Как! Неужели же бесчисленное количество замученных, отлучённых от церкви, обречённых на нищенство, убитых, выброшенных на свалку граждан, множество низложенных и убитых государей до сих пор не открыло людям глаза? И неужели, если глаза людей приоткроются, этот зловещий идол всё ещё не будет сброшен с пьедестала? А что мы поставим на его место? — спрашиваете вы. Как? Хищный зверь пил кровь моих ближних, я вам говорю, что надо отделаться от этого зверя, а вы спрашиваете, что поставить на его место! <…> Я отвечаю вам: Бога, правду, добродетель, законы, наказания и вознаграждения. Проповедуйте честность, а не догму. Будьте священниками Бога, а не человека. Взвесив христианство перед богом на весах правды, надо взвесить его и на весах политики. Таково уж грустное условие человеческое, что истинное не всегда выгодно. Было бы опасно и неразумно сделать с христианством сразу то, что сделано с папизмом. <…> Чем более образованны будут миряне, тем меньше вреда смогут причинять священники. Постараемся же просветить их, заставить их стыдиться своих ошибок и постепенно довести их до того, чтобы они стали гражданами.

Quoi ! le nombre innombrable des citoyens molestés, excommuniés, réduits à la mendicité, égorgés, jetés à la voirie, le nombre des princes détrônés et assassinés, n’a pas encore ouvert les yeux des hommes ! Et si on les entr’ouvre, on n’a pas encore renversé cette idole funeste ! Que mettrons-nous à la place ? dites-vous. Quoi ! un animal féroce a sucé le sang de mes proches : je vous dis de vous défaire de cette bête, et vous me demandez ce qu’on mettra à sa place ! <…> Je vous réponds : Dieu, la vérité, la vertu, des lois, des peines, et des récompenses. Prêchez la probité, et non le dogme. Soyez les prêtres de Dieu, et non d’un homme. Après avoir pesé devant Dieu le christianisme dans les balances de la vérité, il faut le peser dans celles de la politique. Telle est la misérable condition humaine que le vrai n’est pas toujours avantageux. Il y aurait du danger et peu de raison à vouloir faire tout d’un coup du christianisme ce qu’on a fait du papisme. <…> Plus les laïques seront éclairés, moins les prêtres pourront faire de mal. Tâchons de les éclairer eux-mêmes, de les faire rougir de leurs erreurs, et de les amener peu à peu jusqu’à être citoyens.

Я сам, вместе с одним из величайших математиков нашего острова, пытался придумать, какие мыслимые возражения могли бы выдвинуть поклонники креста, и ничего не нашёл. Эта книга — гром, поразивший суеверие. Всё, что остаётся нашим богословам, — это сделать папизм навсегда ненавистным для всех народов и не проповедовать ничего, кроме морали. Тем самым они заслужат любовь нашего народа.

Moi-même, avec un des plus grands mathématiciens de notre île, j’ai essayé d’imaginer ce que les christicoles pourraient alléguer de plausible, et je ne l’ai pu trouver. Ce livre est un foudre qui écrase la superstition. Tout ce que nos divines <…> ont à faire, c’est de ne prêcher jamais que la morale, et de rendre à jamais le papisme exécrable à toutes les nations. Par là, ils seront chers à la nôtre.

Перевод

Р. А. Зевина, 1961