Антироман

Антироман (фр. antiroman), часто также «Новый роман» — название литературного направления во французской прозе, сложившегося в конце 1940-х — начале 1960-х годов и противопоставившего свои произведения социально-критическому, с разветвлённым сюжетом и множеством персонажей, роману бальзаковского типа, который было принято считать одной из стержневых традиций французской литературы.

Цитаты

	Категория жизнеспособных, но сугубо негативных произведений, построенных на саморефлексии: <…> речь идёт об оспаривании романа им самим, о его разрушении у нас на глазах, во времени, казалось бы, им создаваемом, о том, чтоб написать роман о некоем романе, который никак не сделается, не способен сделаться романом. — первое употребление термина в современном смысле
	— Жан-Поль Сартр, предисловие к «Портрету неизвестного» Натали Саррот, 1947

	«Антиромана» на самом деле не существует, но во Франции живёт один великий писатель, Роб-Грийе; его работам гротескно подражает некоторое число банальных бумагомарателей, которым липовый ярлык оказывает коммерческое содействие.
	"Anti-novel" does not really exist; but there does exist one great French writer, Robbe-Grillet; his work is grotesquely imitated by a number of banal scribblers whom a phony label assists commercially.
	— Владимир Набоков, интервью 5 июня 1962

	Любой самобытный роман — «анти», потому что он не похож на своего предшественника.
	Every original novel is "anti-" because it does not resemble the genre or kind of its predecessor.
	— Владимир Набоков, интервью А. Аппелю августа 1970

Станислав Лем

Труды французской школы антиромана (по крайней мере в их значительной части) были семантически-творческим аналогом сказки о новом платье короля, поскольку состояние определённой «семантической наготы», то есть преднамеренности, вызванной использованием «шумового генератора», воспринималось как «новое платье», иначе говоря, как новый тип — конечно, по-своему разумного! — беллетристического изложения.

— «Фантастика и футурология» («Метафантастическое окончание»), 1969

Он обещал ничего не сообщать, ни о чём не уведомлять, ничего не означать, только быть, как облако, табурет, дерево. В теории это превосходно. Но теория не оправдала надежд, ведь не каждый может вдруг стать Господом Богом, создателем независимых миров, и уж наверняка им не может стать литератор. Поражение предопределено проблемой контекстов: от них, то есть от того, что вообще не сказано, зависит смысл того, что мы говорим. В мире Господа Бога никаких контекстов нет, стало быть, его мог бы с успехом заменить лишь мир в равной мере самодостаточный. Хоть на уши встань — в языке этого никогда не получится. <…> антироман de facto является, увы, формой самокастрации. Как скопцы, чья нравственность оскорблена их принадлежностью к полу, проделывают над собой кошмарные операции, так антироман кромсал бедное тело традиционной литературы. Что оставалось ещё? Ничего, кроме шашней с небытием. Ведь тот, кто лжёт (а, как мы знаем, писатель должен лгать) о ни чём, вряд ли может считаться лжецом. В таком случае нужно было — и именно в этом прелесть последовательности — написать ничто. Но имеет ли смысл подобная задача? Написать ничто — отнюдь не то же самое, что ничего не написать. <…> Антироману хотелось взять за образец математику: она ведь тоже не создаёт ничего реального! Верно, но математика не лжёт, поскольку делает только то, что должна. <…> Писатель, поскольку его не понуждает такая необходимость — поскольку он так свободен, — всего лишь заключает с читателем свои тайные соглашения; он уговаривает читателя предположить… поверить… принять за чистую монету… но всё это игра, а не та чудесная несвобода, в которой произрастает математика. Полная свобода оборачивается полным параличом литературы.

— Соланж Маррио «Ничто, или Последовательность», 1971

	Мне представляется, что антироман, например, почти полностью отказываясь от функций, благодаря которым литература завоевала себе величие, очень многое отнимает у людей, взамен давая очень мало.
	— «Универсальность мира Достоевского», 1971