Unitas oppositorum: проза Х. Л. Борхеса

«Unitas oppositorum: проза Х. Л. Борхеса» (нем. Unitas Oppositorum: Das Prosawerk des J. L. Borges) — эссе Станислава Лема 1971 года. Вошло в авторский сборник «Science fiction: безнадёжный случай — с исключениями» (Science-fiction. Ein hoffnungsloser Fall mit Ausnahmen) 1987 года. Написано на немецком языке, на польском опубликовано в 2006 году в неавторском переводе.

Цитаты

Если речь идёт о формальных свойствах, самые лучшие рассказы Борхеса построены также ригористически, как и математическое доказательство. Поэтому он никоим образом не даст их — хоть и не знаю, насколько нелепо это звучит, — сбить с логического пути. Борхес поступает здесь необычайно деликатно, потому что в целом не ставит под сомнение фактические имплицитные исходные позиции всякий раз подвергаемой трансформации парадигматики. <…> Он никогда не создаёт новой, свободно придуманной парадигматики. Он тесно придерживается исходной аксиоматики, записанной в истории культуры. Он — язвительный еретик культуры, никогда не грешащий против её правил. Он только осуществляет такие синтаксические, т. е. комбинаторные, операции, которые с логической точки зрения полностью «в порядке», т. е. формально допустимы. По внелогическим причинам в историческом процессе дело никогда не дошло до их «испытания» всерьёз — но это уже, разумеется, совершенно другой вопрос.

Я не уверен, согласился ли бы Борхес с моей интерпретацией своего творчества. Я даже опасаюсь, что свои лучшие истории он не писал с такой большой серьезностью (разумеется, в семантической глубине, не на комично-парадоксально-абсурдной поверхности!), как я его в этом подозреваю. Другими словами, я допускаю, что «лично» Борхес остался вне беллетристической аргументации. <…> Его творчество мне полностью представляется как универсум литературных фактов, где то, что второстепенно и повторяется просто через свое присутствие, свое соседство, ослабляет и дезавуирует, разоблачая структурно, то, что главное. В самых лучших рассказах Борхеса собраны интеллектуальные озарения, которые не теряют своей силы даже после неизвестно какого по счёту прочтения. Если в целом, то впечатление от них ослабевает только тогда, когда все рассказы читаются на одном дыхании. Только тогда открываются механизмы их возникновения, которые там действуют, и такого рода разоблачение всегда небезопасно, иногда даже фатально для создателя — когда мы можем уловить инвариантную, окончательную структуру, алгоритм его творческой силы.

Извлечённая здесь из прозаических произведений Борхеса скелетная, парадигматическая структура использованных им трансформаций приносит порой — но тоже очень редко! — необыкновенные результаты, как я пытался это доказать. Однако она постоянно присутствует в одной и той же форме, и её нетрудно отыскать, однажды её соответствующе оценив и распознав. Это повторение, несущее в себе элемент чего-то абсолютно неумышленно комичного, является самой скрытой и самой общей слабостью всего прозаического творчества Борхеса. <…> В своей наибольшей глубине структурная топология произведения Борхеса признаётся из-за этого родственной всем механистически-детерминистическим жанрами, а значит и детективному роману, потому что он всегда определённым способом воплощает формулу детерминизма Лапласа. Причину «механической» болезни этого творчества я объяснил бы следующим образом. С начала своей писательской деятельности Борхес испытывал недостаток в свободном и богатом воображении. Сначала он был библиотекарем и остался им до конца, хотя и в его наиболее гениальном воплощении. И это потому, что в библиотеках он должен был искать источники вдохновения; при этом он ограничивался исключительно культурно-мифологическими источниками. Речь идёт о глубоких, разнообразных, богатых источниках, которые являются целыми мифологическими идейными сокровищницами в истории человечества. Но эти источники исчезают в нашу эпоху, если речь идет о их силе для объяснения и интерпретации развивающегося далее мира. Борхес со своей парадигматикой и даже со своими высочайшими достижениями находится в конце нисходящей кривой, высшая точка которой — в давно минувшем периоде. Поэтому он вынужден играть тем, что у наших предков принадлежало к сакральной сфере, вызывало уважение, принималось за возвышенное и таинственное. Поэтому только в единичных исключительных случаях ему удаётся всерьёз продолжить эту игру. Только иногда удаётся ему выбраться из своего обусловленного парадигматически-культурного заключения, каким в крайнем противоречии к задуманной свободе созидания является его ограничение. Он один из великих, однако одновременно он эпигон. Он, быть может в последний раз, сделал так, что на короткое время вспыхнули, воскресли сокровища, пожертвованные нам прошлым. Однако ему не удалось оживить их надолго. Не потому, что он не смог этого сделать, попросту такого рода заутреня по прошлому в нашем веке, как я считаю, немыслима. Его творчество в своей полноте, независимо от того, насколько оно достойно восхищения, находится на противоположном полюсе нашей судьбы. Судьбу эту не сумеет связать с творчеством Борхеса в «операции соединения» даже великий мастер логически безупречного парадокса. Он открыл нам такой рай и такой ад, которые навеки останутся закрыты для человека. Поэтому мы строим себе новые, более богатые и более ужасные — об этих, однако, ничего не знают книги Борхеса. — конец

Перевод

В. И. Язневич, 2009