Швамбрания
«Швамбрания» — детская автобиографическая повесть Льва Кассиля 1931 года, продолжение «Кондуита», с которым в 1935 была слита в «Кондуит и Швамбранию». В 1955 году сделана окончательная редакция.
Цитаты
правитьШвамбранская революция
правитьЦарь Бренабор № 4 был довольно покладистым малым, но все же это был монарх, и никто из нас не пожелал воплощаться в него. Оставаться же простыми смертными швамбранами не хотелось. Тогда Бренабор усыновил нас. Мы считали, что он подобрал нас в море, когда мы были маленькими. Жестокий негодяй Уродонал Шателена засадил нас совсем новорождёнными в кадушку из-под кислой капусты и пустил по морю. Царь Бренабор катался на лодке, услышал, что откуда-то разит, и спас нас. — Поход «Бренабора» |
Военно-пассажирский дредноут «Бренабор» был так велик, что по палубе его ходили трамваи и ездили извозчики. От кормы до носа они брали двугривенный, хотя овсы в Швамбрании были дёшевы. Шесть труб «Бренабора» дымили, как шесть хороших пожаров. Гудок его был в десять тысяч верблюжьих сил, а мачты так высоки, что на верхних реях лежали вечные снега. <…> |
Плавание шло благополучно. Утром бывал восход, вечером — закат. <…> |
… революцияреволюционеры <…> свергли тиранов. Вся публика как закричит «ура», и получилась бурная овация. |
Конец кондуита
править… первое собрание бойскаутов. <…> |
У него была голова горячая, как кавун на июльской бахче. — Атлантида |
К старшему брату Сергею приходила учительница. Сергей учился читать. Степка был ещё мал тогда для науки, ему не давали букваря. Учительница, положив перед собой букварь, занималась с Сергеем, а Степка, забравшись с локтями на стол с другой стороны, внимательно слушал их уроки. Степка видел перевёрнутые буквы. Так он и запомнил. Так он научился читать. И читал он справа налево, держа книгу перевёрнутой. Насилу переучили его. — Вверх ногами |
Смятение, как муха, запуталось в его бороде. — Урок истории |
Блуждающие острова
правитьПогром начали дезертиры. Громили винно-гастрономический магазин, отобранный у богача Пустодумова. <…> |
Мы выросли и торчали из своих гимназических шинелей, как деревья сквозь палисад. — «Внучки» бесформенные |
Девочки ввели в класс много новшеств. Главным из них были «гляделки». В эту увлекательную игру играл поголовно весь класс. Состояла она в том, что какая-нибудь пара начинала пристально глядеть друг другу в глаза. Если у игрока от напряжения глаза начинали слезиться и он отводил их, это засчитывалось ему как поражение. У нас были лупоглазые чемпионы и чемпионши. Был организован даже турнир — чемпионат «гляделок». Весело и незаметно проходили уроки. |
Класс старался всё-таки при девочках держаться пристойно. <…> Чтоб высморкаться пальцами, ребята деликатно уходили за доску. — Учиться было некогда |
Оська совершенно помешался на французской борьбе. В классе своём он был самый крохотный. Его все клали, даже «одной левой». Но дома он возмещал издержки своей гордости. Он боролся со стульями, с подушками. Он разыгрывал на столе матчи между собственными руками. Руки долго мяли и тискали одна другую. И правая клала левую на все костяшки. Самым серьёзным и постоянным противником Оськи был валик-подушка с большого дивана. — «Мир — это чемпионат» |
Вокруг лысины росли торчком бурые волосы, лысина его была подобна лагуне в коралловом атолле. — Э-мюэ и троглодиты |
— Круг истории замыкается. Большевики повернули Россию вспять… э-э-мюэ… к первобытному опрощению, к исходному мраку… Хаос, разруха… Керосина нет… Мы утратим огонь… Мы оголимся… мануфактуры нет… Наступает звериное опрощение, уважаемые троглодиты… Железные тропы поездов зарастут! Э-э-мюэ… догорит последняя спичка, и настанет первобытная ночь… — Мамонты в Швамбрании |
— Что это за игра, где никто не умирает? — доказывал Оська. — Живут без конца!.. Пусть умрёт кого жалко. |
Сыпной тиф качался по улицам в такт мерной походке санитаров и могильщиков. Тиф был громок в горячечном бреду и тих в похоронных процессиях. — Вход с улицы |
Папа никогда не мог простить Керенскому, что во время его краткого царения богатые «отцы города» из скупости закрыли общественную больницу. «Нэ треба!» — заявили они. |
— Это, как хотите, настоящая власть! — говорил папа. — Есть культурные тенденции. А что ваше Учредительное собрание? Это наш волостной сход. «Нэ треба» во всероссийском масштабе. — Троетётие |
Десять верблюдов <…> везли наш скарб. <…> |
В Тратрчоке мама сказала, что ей нужно вынуть свёрток с интимными письмами, который хранился в пианино. Длинноусый командир понимающе подмигнул. <…> |
На твёрдой земле
правитьЕли на ходу, как на вокзале, стоя, так как было страшно вступить в общение с ледяным стулом. В комнате было студёно, и каждый инстинктивно скупился уделить собственный нагрев бездушному предмету… — Уроки нам и другим |
Жизнь перемещалась в ясном направлении. Только дорога была непривычно трудной. |
— Ну-ка, отпустите мне какую-нибудь книговинку, — сказал Кандраш, — только поинтереснее. Буссенар Луи, например! Нет? А Пинкертон есть? Тоже нет? Вот так библиотека советская, нечего сказать! |
Прощай, прощай, Швамбрания! |
Глава с глобусом (Заменяет эпилог)
правитьЦветистый шар вращается на подставке, словно его выдули из этого чёрного стебля. Но в нём нет радужной шаткости, готовности тотчас лопнуть, обязательных для мыльных пузырей. Глобус твёрд, устойчив, весом. |
Спасибо эпохе! Размозжён быт, заросший седалищными мозолями. Нам крепко наподдали… Пришлось соответствующим местом убедиться, что Земля поката. — см. гл. «География» «Кондуита» |
Полугодовалая Натка таращилась кругло, розово и уже осмысленно. |
— Я буду официален, товарищи, — сказал Оська. — Книга справедливо свидетельствует, что мы были никчемными и солидными дураками. Автору удалось разоблачить всю беспочвенность подобных мечтаний. Но он, к сожалению, не избежал мелкобуржуазной расплывчатости в отдельных характеристиках. Зачем, разоблачая никчемность и беспочвенность швамбранских мечтаний, ты как будто допускаешь перегиб… Ты хочешь лишить современность права на мечту. Это неверно! — далее цитирует слова А. В. Луначарского о мечте из окончания статьи «Виктор Гюго. Творческий путь писателя» |
О повести
правитьРазве я добивался когда-нибудь, чтобы вам на школьный глобус нанесли очертания Швамбрании, Синегории и Джунгахоры? Нет, конечно. Я хотел лишь одного: пусть воображение ваше откликнется, заиграет и признает существование этих стран, <…> чтобы читатели мои ещё крепче полюбили бы <…> родную нашу Землю Советов! И все эти страны, флаги, карты, гербы, с которыми вы познакомились в книге моей, лишь мечтательное, иногда чуть-чуть озорное и насмешливое, а иной раз задумчивое эхо той всамделишной жизни, в которую вы, друзья, вступаете. <…> Хочется мне, чтобы и наши с вами мечты, и игра в неведомые страны помогли вам лучше понять, почувствовать, что вам всего дороже в жизни. Так выше же флаги нашей мечты о счастье и справедливости на всём свете![1] | |
— Лев Кассиль, «Гербы и флаги мечты» |
А социальная заострённость этих повестей! С убийственной насмешливостью в них изображены обыватели, ханжи, тупицы, все потраченные молью персонажи старого мира — времён царизма и керенщины. | |
— Николай Богданов, «Слово добра, правды и мужества» |
Видимо, под давлением тогдашних обстоятельств Кассиль вынужден был сильно изменить акценты и весь дух повести. По сути, в повесть была введена идея о том, что все эти интеллигентские игры в «чужие страны» вредны и позорны для советского школьника. Появилась насквозь верноподданническая песенка: «Сказка — ложь, сказка — пыль, лучше сказки будет быль» (которую дружно поют в конце все герои повести!) и прочие конъюнктурные аксессуары. <…> в последний раз перечитывал (новейшее тогда издание) в 1948-м, помнится, году — с негодованием отбросил, и с тех пор в руки не брал. | |
— Борис Стругацкий, Off-line интервью, 8 ноября 2001 |