Цитадель смерти

«Цитадель смерти» (англ. Citadel of Death) — рабочее название неснятого Рашидом Нугмановым американо-советского киберпанк-фильма по совместному с Уильямом Гибсоном сценарию. Начало съёмок планировалось на осень 1990 года, в главной роли должен был играть Виктор Цой, погибший 15 августа. В мае 2014 Нугманов объявил о возобновлении проекта.

Сценарий

	Изображение транслируется на экране телевизора в витрине телевизионной ремонтной мастерской в Ленинграде. <…> Закадровый голос продолжает под титры: — Экстренные сообщения из мятежных республик юга! Тысячи людей сгорели заживо во время беспорядков в Азербайджане! Последний крик латвийской моды! Репортаж о плотоядной лошади из Чернобыля! Сначала услышать, потом увидеть! <…> Что вкусненького вы можете приготовить из пары лишних картофелин! Дальше в нашей программе, по спутниковой связи из вашей собственной независимой экономической зоны: наш общий друг! Он знает всё! Он видит всё! Иногда он даже говорит всё! Это… Люди в очереди прижимаются лицами к витрине. Те, кто не может пробиться поближе, глазеют на пустые экраны телевизоров в собственных руках, воображая, что они видят то, что слышат: — ДОКТОР ДРУГ! ДРУГ, самый популярный телеведущий в городе, представляет собой смесь гипнотизёра и гуру-самоучки со знахарем, вкрадчивый и вместе с тем пугающе напряжённый тип в очках со стальной оправой.
	TV image is on TV in Leningrad TV repair shop window. <…> VO continues while titles roll. "Late-breaking news from the strife-torn republics of the South! Thousands burned alive in Azerbaijan riots! The latest in Latvian fashion! From Chernobyl, reports of a flesh-eating horse! Messages first, visuals later! <…> What you can do with those extra potatoes! Coming up next, by comsat relay from your own Free Capitalist Citystate, your friend and mine! He knows all! Ha sees all! Sometimes he tails all! It—" The waiting throng press their faces against the window. Those unable to get close enough stare into the blank eyes of the sets they carry, imagining that they see, as they hear: "DR. DROOG!" DROOG. the city's most popular TV personality, a combination hypnotist/self-help guru/faith healer, a bland yet eerily intense character in steel rim glasses.
	— 2-й черновик Уильяма Гибсона и Джека Уомака, февраль 1990

О фильме

	Недалёкое будущее, молодёжные банды, общение ведётся на сленге, на русской версии английского языка, как в «Заводном апельсине». <…> Я вот думаю, что если бы это случилось, то отношения между странами и культурами были бы чуть-чуть другими, потому что если бы это был хороший фильм, то произошло бы проникновение культур, произошло бы мощное узнавание, сразу бы люди узнавали друг друга.
	— Андрей Хлобыстин, интервью В. Н. Калгину, 2013

Рашид Нугманов

	«Амьюз Корпорейшн» <…> давала нам крупные деньги на фильм. У меня до сих пор хранится очень забавный телекс, который они прислали нам, пока мы с Виктором были ещё в Нью-Йорке: «Виктор и Рашид! Мы готовы к сотрудничеству с вами, мы готовы вкладывать в вас деньги, как в самые яркие молодые таланты Советского Союза». Мы тогда очень смеялись.
	— «Подлинное чувство магнетизирует…», 1991

— … мы с Виктором решили <…> после «Иглы» продолжить историю похождений Моро. Я придумал футуристический сюжет о Ленинграде, который становится свободным капиталистическим городом, независимым от охваченного гражданской войной СССР. СССР развалился, всюду полыхает гражданская война, границы закрыты. Единственной независимой, свободной зоной остаётся Ленинград. Моро проникает в город через заслоны, чтобы добраться до действующего гражданского аэропорта, сесть в самолёт и улететь от всего этого безумия. В городе тоже не всё спокойно, по ночам идёт война между бандами за контроль над районами и бурно развивающимся капиталистическим бизнесом. Сразу же по прибытии Моро попадает в переплёт. Спасая девочку по имени Алиса, он помимо своей воли оказывается вовлечённым в эпицентр заговора по захвату власти монархистом-диктатором. Первые наброски я начал кропать в 1988-м, но [наша занятость] мешала работе, но Виктор меня постоянно теребил, торопил с новым проектом. Наконец, <…> я собрался с духом, где-то 2 или 3 января 1990 года засел за тритмент под рабочим названием «Цитадель смерти» и за пару недель написал его, причём сразу же на английском языке, поскольку к тому времени возникло уже много предложений из США и Европы. 18 января я привёз этот тритмент на «Санденс» — мы туда приехали вместе с Виктором, я представлял его как актёра на главную роль. С американской стороны в проекте участвовали известный продюсер Эд Прессман, в качестве сопродюсера — Тони Саффорд <…>. Сотрудничать с Биллом Гибсоном мне посоветовал Саффорд. <…> Билл же ничего не знал ни о Викторе, ни обо мне. Но сразу въехал. Его всегда притягивала советская тема и особенно советский андеграунд, а тут он познакомился с его не последними представителями. Зеркальная ситуация, я бы сказал. <…> Когда в апреле-мае мы с ним вместе работали над сценарием в Сиэтле, [то придумали] образ механического паука, заряженного атомной бомбочкой и вскарабкивающегося на Александровскую колонну. Билл называл его Boris the Spider. <…> Имя паука возникло сразу же как гибрид названия песни The Who и имени Ельцина, которое к 1990-му было уже на слуху. Как у фана группы The Who, у меня тогда же возникла идея использовать эту песню в фильме, чтобы Виктор перепел её с Питом Таунсендом. <…> Забавно, что полтора года спустя другому Борису удалось то, что не удалось его тёзке-пауку, — взорвать СССР! <…> Гибсон превратил Безумного Шляпника в Доктора Друга и вместо директора завода (я в таком образе предвосхищал превращение советского номенклатурщика в олигарха-миллиардера) сделал его популярным телевизионным ведущим — более понятный американскому зрителю образ, по мнению Билла. Думаю, слияние двух этих образов, товарища Шляпника и господина Друга, дало бы настоящий скачок в российское будущее! <…> Д. Мишенин: А как Цой должен был выглядеть в фильме? — Самим собой. Никакого переодевания и лицедейства. Всё вокруг могло быть сумасшедшим, фантастическим, нереальным. Один Моро оставался бы верен себе. <…> Отложенный на время «Король Брода», случайные обсуждения сиквела «Иглы», но ни я, ни Виктор не горели такой идеей. Когда «Цитадель» из советского вдруг стала совместным проектом с американцами, Виктор стал меня теребить, чтобы я быстро написал новый советский проект — мы бы его сняли в том же 1990-м, пока большая совместная картина набирает обороты. И я буквально за месяц, к лету, написал «Дети Солнца». <…> [Я планировал снимать] Дэвида Бирна <…> в роли Доктора Друга. <…> [Делать саундтрек должен был], разумеется, Цой с группой «Кино». Но предполагалось, что Дэвид Бирн выступит не только актёром, а ещё и музыкальным продюсером, возможно — сокомпозитором фильма вместе с Виктором. Я также подумывал использовать некоторые мифологические элементы рока, вроде песни «Boris the Spider» в исполнении The Who и «Кино». Моей задачей было нарисовать жуткую эклектичную смесь социализма с диким капитализмом в новом Ленинграде. <…> Рабочее название было калькой русского перевода, но я всегда относился к нему только как к рабочему и параллельно присматривался к менее трэшевым вариантам. Мне понравилось название телевизионной политически-новостной программы, которое придумал Гибсон: Eastwatch («Страж востока») — оно было моим первым кандидатом на чистовое название. <…> Когда я писал первые наброски в 1988 году, предчувствия развала СССР ещё не были общим местом. <…> Даже в 1990 году такие настроения ещё не овладели умами, но разворачивающийся идеологический кризис подтвердил мои ранние предчувствия.

— интервью, 2014

Уильям Гибсон

	Мы потеряли звезду, а все советские художники, с которыми мы работали, ушли в тяжелейший период траура и перестали работать; по сути, просто исчезли на целый год.
	So we lost the star and the Soviet artists we'd been working with all went into this very intense period of mourning during which none of them produced any work; basically they just sort of dragged for a year.
	— интервью, 1992

Однажды меня представили Рашиду Нугманову <…>. Рашид дал мне запись «Иглы» и музыку «Кино» для моего плейера. Я немедленно стал фанатом музыки и был очень впечатлён фильмом. [Цой] был <…> очень харизматичен. Я весьма заинтересовался возможностью снять совместный американо-советский фильм с Цоем в главной роли. Мы с Рашидом начали работать над основной сюжетной линией, но когда пришло время для поездки в Россию и написания сценария, я оказался очень занят романом. Я не мог заняться этим чудесным, странным проектом, но не хотел его упускать, и для этого взял на работу своего друга Джека Уомака. <…> Трагическая смерть Виктора <…> погубила проект, но к тому времени группа «Кино» стала постоянной частью моего музыкального пейзажа. <…> Он был необычно талантлив. <…> История Рашида <…> рассказывала о ритуальной войне банд в возможном Ленинграде будущего. Я думал об этом, когда смотрел начальное сражение в «Бандах Нью-Йорка». Очень похоже! Я помню, как Рашид описывал крупномасштабный бой в заснеженном полуночном парке. Одна банда вооружена сапёрными лопатками, другая — казацкими саблями. Ещё мы хотели использовать шестиколёсный танк, оборудованный водяной пушкой, который он подобрал для песни в Алма-Ате.

I was at some point introduced to Rashid Nugmanov <…>. Rashid gave me a tape of IGLA and another, for my Walkman, of Kino, Tsoi's band. I became an immediate fan of the music, and was impressed by Tsoi's film presence. He was <…> intensely charismatic. An American producer expressed interest in a Soviet-American co-production, to star Tsoi, and Rashid and I began working on a storyline of his. But when the time came to get down to it, and actually go to Russia to write the script, I was busy with a novel. Unable to go, but unwilling to drop this wonderfully odd project, I recruited my friend Jack Womack. <…> Victor's tragic death <…> killed the project as well, but by then Kino had become a permanent part of my musical landscape. <…> He was extraordinarily talented. <…> Rashid's story <…> involved ritualistic gang-warfare in some sort of sideways-future Leningrad. I thought of it when I saw the opening battle in GANGS OF NEW YORK. Very similar! I remember Rashid describing large-scale combat in a snowy, midnight park, one gang armed with sharpened spades, the other with Cossack sabres. We were also trying to work in a six-wheeled tank, equipped with a water-cannon, which he'd picked up for a song in Alma Ata.