Церкводарство

«Церкводарство» (англ. The Sturch) — трилогия из фантастических романов Филипа Фармера «Любящие» и «Конец времён» и повести «Растиньяк-дьявол».

Цитаты

	У нас наука <…> стала настолько специализирована, что общение между учеными даже близких специальностей стало почти невозможным. <…> Наша беда в том, что из двух докторов, занимающихся патологией носа, один глубоко и всесторонне изучает правую ноздрю, а второй — соответственно — левую. — 7; перевод: О. Васант, 1996 («Любовь зла»); вариант трюизма
	'Science <…> has become so specialized that intelligible communication even among scientists in the same field is very difficult. <…> It is so bad that of two doctors who specialize in nose dysfunctions, one will treat the left nostril and the other will treat the right.'
	— «Любящие» (The Lovers), 1952

	На всех без исключения младенцев пpи pождении надевались искусственные Кожи, котоpые, плотно пpилегая к телу, pосли вместе с ними и получали питание чеpез ставшие общими кpовеносные сосуды и неpвную систему. Искусственные Кожи были напpямую связаны с Кожами, упpавляемыми гигантской Главной Кожей. Она помещалась во двоpце пpавителей и плавала в специальной емкости, заполненной химическим pаствоpом. За ней денно и нощно ухаживала и снабжала пищей и теоpетическими познаниями целая команда из самых выдающихся ученых планеты. Кожи, находящиеся в подчинении Главной, обеспечивали коpолям полный контpоль за pазумом и эмоциями обитателей планеты. — I; перевод: И. Зивьева, 1996
	Through the artificial Skins that were put on all babies at birth—and which grew with them, attached to their body, feeding from their bloodstreams, their nervous systems—the Skins, controlled by a huge Master Skin that floated in a chemical vat in the palace of the rulers, fed, indoctrinated and attended day and night by a crew of the most brilliant scientists of the planet, gave the Kings complete control of the minds and emotions of the inhabitants of the planet.
	— «Растиньяк-дьявол» (Rastignac the Devil), 1954

О «Любящих»

	... роман лишен всякой жизни, <…> есть некоторые приятные мелочи, но они на самом деле изучены поверхностно.
	... devoid of any life, <…> some nice touches but these are not really explored in depth.
	— С. Е. Коттс, 1961

	Все классификационные трудности, с которыми мы сталкиваемся при рассмотрении «чистой» научной фантастики, являются результатом эволюционной мимикрии этого литературного жанра, который — как фантастика «научная» — на всё готов, лишь бы уподобиться реалистическому повествованию. Затруднения не были бы столь значительными, если бы эта эволюционная тенденция в научной фантастике осуществлялась последовательно. Но в явной форме она проявляется в творчестве только немногих фантастов, например, <…> Фармера, но и то не во всех его текстах. Ведь если мы говорим, что в «Любящих» он использует мимикрию «под реализм» и «под эмпирию», это значит, что аргументы, которыми он подкрепляет образы адаптационного подражания — «лэйлитами», гигантскими насекомыми-паразитами, — внешнему виду других живых форм (людей, жуков-кикимор), только поверхностно пытаются следовать условиям логически последовательного подхода. Самой простой моделью такого занятия, которое заключается в конструировании логически неоправданного единого целого, может служить, к примеру, цепочка мнимых тавтологий, которая будет выглядеть следующим образом: «Злотый — это деньги, деньги — это основа, основа — грунт, грунт — Земля, Земля — это мать, мать — это ангел, ангел — страж, страж — надсмотрщик, следовательно: злотый равняется надсмотрщику». <…> В поговорках условно признаются логически правомерными уравнения, свидетельствующие о тождественности смысловых значений поочерёдно вводимых терминов. Однако применение принципа адаптационной мимикрии к существам, столь высоко стоящим на эволюционной лестнице, что их можно считать разумными, является эмпирическим нонсенсом, ибо тот, кто в состоянии осуществить коварный план превращения в другое существо и полностью под него замаскироваться, не будет использовать биологическую мимикрию. Это было бы таким же абсурдом, как утверждение, что в процессе эволюции разумных существ у них могут из рук вырасти пистолеты, а из выделений их слёзных желез кристаллизуются очки и т.д. <…> Фармер вообще не стремится к созданию гротесковых эффектов, которые могли бы придать юмористический оттенок произведению. Поэтому ошибочными посылками он старается не бросаться в глаза читателю, а, наоборот, тщательно скрыть их от него. <…> Если возможность модельно-аллюзийных связей как-то существовала в плане социальных отношений, в процессе написания повести она совершенно потерялась. Итак, если реальные объекты и явления напоминают тексты Фармера, то это происходит случайно и носит поверхностный характер. <…> Как, по мнению моралистов, добродетель — сама по себе награда, так — по принципам такого творчества — автономным, ничему не адресованным достоинством является максимализация всего необычного или странного. Вместо стереотипов страхов и обольщения, заимствованных из репертуара мифологической культуры, используется стереотип из сферы научной методики и её системы доказательств. Но так как делается это некорректно по отношению к методологии, в сущности, происходит мифологизация, перевод в плоскость сказки лишь исходно верной логико-эмпирической структуры. Говоря иначе: если кандидат в сапожники появится среди людей, которые не носят обуви, не знают, что это такое, и никогда вблизи её не видели, и сошьёт пару туфель с каблуками спереди, под носками, то в глазах вечно босых туземцев дело его рук будет вещью серьёзной и заслуживающей всяческого внимания, однако в глазах обутых людей это будет предмет, изуродованный до гротеска.
	оригинал см. в статье
	— Станислав Лем, «Фантастика и футурология», книга 1 (IV. От структурализма к традиционализму), 1970

• см. Станислав Лем, «Фантастика и футурология», книга 1 (примечание XIII), 2-е изд., 1972

	На последней сцене мне глупо улыбаться расхотелось. Автор поставил меня-таки в положение ублюдка, которому надо сунуть в руки отрубленную голову, чтобы он понял, что здесь гильотина, а не гиньоль.
	— Сергей Бережной, 1992

О «Растиньяке-дьяволе»

	Вездесущее чувство юмора, которое у Фармера проклёвывается даже в самых серьёзных пассажах, в «Растиньяке-дьяволе» подставляет автору ножку. Повесть вырождается в сатирический фарс: «древний секрет» неумеренности в возлияниях надёжно защищает людей от «покровов», очевидным образом пародируется детектив-оккультист Жюль де Гранден, дитя пера Сибьюри Куинна, причём священник отец Жюль то и дело восклицает «Sacre Bleu!», — и серьёзное прочтение повести становится невозможным.
	Farmer's omnipresent sense of humor, which grimaces in even the most solemn of his efforts, plays him false. Rastignac the Devil degenerates into a satiric farce where the "ancient secret" of using alcohol to get drunk renders the "skins" ineffective, and the obvious parody of Seabury Quinn's popular occult detective, Jules de Grandin, with exclamations of "Sacre Bleu!" by clergyman Father Jules, makes it impossible to take the story seriously.
	— Сэм Московиц, «Филип Хосе Фармер: секс и научная фантастика», 1962