Хижина дяди Тома

роман Гарриет Бичер-Стоу (1852)

«Хижина дяди Тома, или Жизнь среди низших» (англ. Uncle Tom's Cabin; or, Life Among the Lowly) — роман Гарриет Бичер-Стоу 1852 года, направленный против рабовладения в США и принесший ей мировую известность. Роман произвёл большой общественный резонанс; по некоторым оценкам, настолько обострил один из местных конфликтов на почве рабства, что он вылился в Гражданскую войну в США[1]. «Хижина дяди Тома» стала второй по продаваемости книгой XIX века, после Библии.

Хижина дяди Тома
Статья в Википедии
Тексты в Викитеке
Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

править
  • ... в могиле мы все свободны и все равны.
  • Удивительное дело, о каких разных вещах могут думать люди, сидя рядом в одной тележке! Органы чувств у них одинаковые, одни и те же картины проносятся перед их глазами, а в мыслях у них нет ничего общего.
  • Глубину чувства не скроешь, она так или иначе даст о себе знать. Но те, кто способен глубоко чувствовать, — самые несчастные люди.
  • Некоторым людям побои явно идут на пользу. Эти люди немедленно проникаются уважением к тому, по чьей милости им пришлось уткнуться носом в грязь.
  • Женщины чудной народ. Поди угадай, что у них на уме! Думаешь, так сделают, а глядишь, все получилось шиворот-навыворот. Они от природы такие.
  • О, эти мелочи повседневной жизни: холодные, жесткие, властные, неумолимые, — как безжалостно топчут они драгоценнейшие чувства нашего сердца! Приходится есть, пить, приходится спать, приходится даже просыпаться! Нужно покупать, продавать, спрашивать, отвечать на вопросы.
  • Если мы станем углубляться во все горести, царящие кругом, у нас пропадет охота жить!
  • Даже легкий сам по себе труд может стать нестерпимым в силу своей продолжительности и тоскливого однообразия и еще от сознания, что делается эта работа не по собственной воле.
  • Разве то, что преподносят вам в церкви, — религия? Это – скользкая и гибкая доктрина, приспосабливающаяся к капризам и требованиям эгоистического светского общества! Религия — это нечто, делающее нас менее добросовестными, менее благородными, менее справедливыми и честными по отношению к нашим ближним, чем я был бы сам, следуя велениям моей греховной, легкомысленной, ищущей наслаждений природы!

Перевод

править

Н. А. Волжина, 1955

О романе

править
  •  

… «Дядя Том» кажется мне книгой ограниченной. Она написана с точки зрения моральной и религиозной; а надо было писать с точки зрения человеческой. Чтобы меня растрогал истязаемый раб, вовсе не надо ему быть честным человеком, хорошим отцом, добрым супругом, петь псалмы, читать Евангелие и прощать своим палачам — тогда получается нечто возвышенное, какое-то исключение, а значит, нечто нарочитое, фальшивое.

 

… l’Oncle Tom me paraît un livre étroit. Il est fait à un point de vue moral et religieux ; il fallait le faire à un point de vue humain. Je n’ai pas besoin, pour m’attendrir sur un esclave que l’on torture, que cet esclave soit brave homme, bon père, bon époux et chante des hymnes et lise l’Évangile et pardonne à ses bourreaux, ce qui devient du sublime, de l’exception, et dès lors une chose spéciale, fausse.

  Гюстав Флобер, письмо Луизе Коле 9 декабря 1852
  •  

Все мы знаем таких северян, каких мы встречаем в книге у миссис Стоу, и знаем подобных южан (что бы нам ни твердили по этому поводу критики к югу от линии Мэзона-Диксона), и знаем подобных негров (за вычетом безупречного дяди Тома, который, по нашему мнению, едва ли имеет племянников). Это — картина американской жизни, написанная с силой и страстью, неполный портрет, но всё же портрет.[2]

 

Such Northerners as Mrs. Stowe painted we have seen; and we have seen such Southerners, no matter what the people south of Mason and Dixon's line may protest; we have seen such negroes, barring, of course, the impeccable Uncle Tom—uncle of no extant nephews, so far as we know. It was a picture of American life, drawn with a few strong and passionate strokes, not filled in thoroughly, but still a portrait.

  Джон Де Форест, «Великий американский роман» (The Great American Novel), 1868
  •  

Да, действительно, эта книга наделала шуму по всему свету. Как литературное произведение, как роман, она едва ли заслуживает тех дорогих переплётов, которые делаются в Америке, но в качестве политического сочинения, в качестве проповеди, вклада в злобу дня, она возбудила вполне заслуженное внимание. И всё же эта книга, несмотря на отсутствие в ней литературных достоинств, являющаяся исследованием в области житейской правды, должна была бы послужить американским поэтам предостережёнием против их луны, их неправдоподобных описаний жизни и человеческого существования. Но ничуть не бывало. Наоборот, замечается сильнейшая склонность превратить самоё «Хижину дяди Тома» в какую-то лунную легенду. <…> Но у меня немножко вянут уши от этого изобилия бостонской морали и миссурийской бесчеловечности. А если народ ссылается на эту книгу, являющуюся типичнейшим плодом его творчества, то это звучит фальшиво в нации, слишком мало живущей чувством и душой.

  Кнут Гамсун, «Духовная жизнь Америки», 1889
  •  

… смесь романтизма с реализмом.

 

… combinations of romance and realism.

  — Теодор Драйзер, «Великий американский роман», 1932
  •  

Я умер бы от счастья, если бы я был автором «Хижины дяди Тома».[3]

  Джордж Оруэлл
  •  

Марк Твен <…> создал американский литературный язык. До него пользовались английским. Негры в «Хижине дяди Тома» разговаривают, как шекспировские герои… [4]

  Курт Воннегут, 1980 или 1981

Примечания

править
  1. Will Kaufman. The Civil War in American Culture. — Edinburgh University Press, 2006, p. 18.
  2. Американская новелла XIX века и социальные мотивы в литературе США // А. Старцев. От Уитмена до Хемингуэя. — М.: Советский писатель, 1972. — С. 166.
  3. В. Чаликова. Размышления о «Скотном дворе» // Родник (Рига). — 1988. — № 7.
  4. Сергей Довлатов. Поэтому будет война. Беседа с Куртом Воннегутом // Новый американец // Речь без повода…, или Колонки редактора. — М.: Махаон, 2006.