Тридцатая любовь Марины

«Тридцатая любовь Марины» — роман Владимира Сорокина, написанный в 1982-84 годах и впервые изданный в 1995.

Цитаты

У него были чувственные мягкие губы, превращающиеся в сочетании с необычайно умелыми руками и феноменальным пенисом в убийственную триаду…

… Марина, стоя на четвереньках, медленно садилась на его член <…>. — Венера Покачивающаяся… прелесть… <…> Меч Роланда. <…> А ты — мои верные ножны.

— Ты сейчас похожа на римлянку времён гибели империи. У неё семью вырезали, дом разрушен. Неделю жила с волосатым варваром. Он ей и подарил свою козью душегрейку. Так она и побежала в ней по раздробленным плитам Вечного Города. Как, а? — Вполне. Тебе пора в Тациты подаваться. — Да ну. Не хочу в Тациты. Я б в Светонии пошёл, пусть меня научат…

Борщ съели молча. <…> Его квадратное лицо сильно порозовело, словно под холёную кожу вошла часть борща.

— Лесбийская страсть. Поразительно… что-то в этом от безумия бедного Нарцисса. Ведь в принципе ты не чужое тело любишь, а своё в чужом…

Марина посмотрела на толстого мальчика в треснутой рамке. Застенчиво улыбаясь, он ответил ей невинным взглядом. Огромный бант под пухлым подбородком расползся красивой кляксой. В ямочках на щеках сгустился серый довоенный воздух.

Валентин усмехнулся, поцеловал [её] кукиш в перламутровый клювик.

Этот двенадцатилетний Адонис <…> был патологически глуп. Ленив и косноязычен, как и подобает классическому любовнику Венеры.

Отправляясь утром на работу в набитом, надсадно пыхтящем автобусе, она всматривалась в лица молчащих, не совсем проснувшихся людей и не находила среди них человека, способного удивить судьбой, лицом, поведением. Все они были знакомы и узнаваемы, как гнутая ручка двери или раздробленные плитки на полу казённого туалета.

Сидящая за кассой женщина была неимоверно полной, кудрявой, с оплывшим безразличным лицом и лиловыми щеками. <…> Марина мысленно раздела её и содрогнулась в омерзении: огромные отвислые груди с виноградинами морщинистых сосков покоились на мощных складках жёлто-белого живота, методично засасываемого темной воронкой пупка; белые бугристые окорока ног, пронизанные жилками вен, расходились, открывая сумрачного волосатого монстра с застывшей вертикальной улыбкой лиловых губищ… «Интересно, сколько пачек масла поместится в её влагалище?» — подумала Марина, двигаясь вместе с очередью. Ей представилось, что там, внутри уже спрятана добрая дюжина пачек, они спокойно плавятся, спрессовываясь в жёлтый овальный ком… — комментарий С. А. Сосланда: «По отношению к гениталиям, описанным почти что в стиле литературы ужасов, масло выступает как комически снижающая деталь. Зловеще-гротескный характер соображений героини комически снижается «пачками масла», превращая гениталии в что-то такое, что «ниже низменного»

О романе

«Марина» сделана в жанре классического русского романа о спасении героя. В данном случае — о спасении от индивидуации. Это нечто вроде вывернутого наизнанку «Воскресения» Толстого. В тоталитарном обществе индивидуализация — страшная помеха. Трагедия диссидентов была, конечно, в том, что они — яркие индивидуальности, отделённые от коммунального советского тела. Поэтому в финале Марина «освобождается» от индивидуальности, вливается в безличный «коллектив». Чудовищное — но спасение.

— Владимир Сорокин

	… редкий в творчестве Сорокина текст, заканчивающийся на ноте если не умиления, то подъёма, на нисходящей линии индивидуации.
	— Михаил Рыклин, «Медиум и Автор», 1998