Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль»

«Путешествие натуралиста вокруг света на корабле „Бигль“» — путевые очерки Чарлза Дарвина об участии в британской экспедиции 1831—1836 годов. Первый вариант, «Дневник и заметки» (Journal and Remarks) составил 3-й том «Отчёта о путешествиях кораблей его величества „Адвенчер“ и „Бигль“…» (Narrative of the Surveying Voyages of His Majesty's Ships Adventure and Beagle) 1839 года, переизданный в том же году под издательским заглавием: «Дневник изысканий по геологии и естественной истории различных стран, посещённых кораблём „Бигль“ <…> в 1832—1836 годах». В 1845 Дарвин популярно переработал текст и выпустил под заглавием «Дневник изысканий по естественной истории и геологии стран, посещённых кораблём „Бигль“ во время кругосветного плавания» (Journal of Researches into the Natural History and Geology of the countries visited by H.M.S. Beagle round the world). В третьем издании (1860) на корешке книги появилось краткое добавочное заглавие A Naturalist's Voyage Round the World[1], а в 1905 — The Voyage of the Beagle, под которыми теперь произведение более известно.

Цитаты

править
  •  

Пусть девизом собирателя будет: «Ничего не доверяйте своей памяти», ибо память становится ненадёжным хранителем, когда за одним интересным предметом следует другой, ещё более интересный.[1]

 

Let the collector's motto be, "Trust nothing to the memory;" for the memory becomes a fickle guardian when one interesting object is succeeded by another still more interesting.

  — «Дневник и заметки», 1839
  •  

Однажды я с интересом наблюдал повадки Diodon antennatus, которого поймали, когда он плавал около берега. Эта рыба с дряблой кожей широко известна своей исключительной способностью раздуваться, причём она приобретает почти сферическую форму. Если вынуть её из воды на короткое время, а потом снова погрузить в воду, то вслед за тем она поглощает большое количество воды и воздуха ртом, а, может быть, также и жаберными отверстиями. <…> Кожа на животе гораздо свободнее, чем на спине; поэтому во время надувания нижняя поверхность растягивается гораздо сильнее верхней, вследствие чего рыба плавает спиною вниз. Кювье сомневается в том, чтобы Diodon мог плавать в таком положении; однако рыба может таким образом не только передвигаться по прямой линии, но и круто поворачивать в любую сторону. Это последнее движение выполняется исключительно при помощи грудных плавников; хвост при этом расслаблен, и рыба им не пользуется. Вследствие того что тело, наполненное большим количеством воздуха, всплывает, жаберные отверстия оказываются над водой, но струя воды, втягиваемая ртом, все время протекает через них.
Пробыв недолго в таком раздутом состоянии, рыба обыкновенно сильным движением выталкивает из себя воздух и воду через жаберные отверстия и рот. Она может по произволу выпускать определённое количество воды, и потому представляется вероятным, что жидкость она набирает, между прочим, и для регулирования своего удельного веса. Этот Diodon защищается несколькими способами. Он может сильно кусаться и способен выбрасывать изо рта на некоторое расстояние струю воды, производя при этом странный звук движением челюстей. С раздуванием тела сосочки, которыми покрыта его кожа, напрягаются и становятся колючими. Но всего любопытнее, что, если взять его руками, из кожи живота выделяется волокнистое вещество прекрасного карминово-красного цвета, которое окрашивает слоновую кость и бумагу так прочно, что окраска сохранилась во всей своей свежести и по сегодняшний день… — глава I. Сантьягу в архипелаге Зелёного Мыса (Баия в Бразилии); 29 февраля 1832

 

One day I was amused by watching the habits of the Diodon antennatus, which was caught swimming near the shore. This fish, with its flabby skin, is well known to possess the singular power of distending itself into a nearly spherical form. After having been taken out of water for a short time, and then again immersed in it, a considerable quantity both of water and air is absorbed by the mouth, and perhaps likewise by the branchial orifices. <…> The skin about the abdomen is much looser than that on the back ; hence, during the inflation, the lower surface becomes far more distended than the upper ; and the fish, in consequence, floats with its back downwards. Cuvier doubts whether the Diodon in this position is able to swim ; but not only can it thus move forward in a straight line, but it can turn round to either side. This latter movement is effected solely by the aid of the pectoral fins ; the tail being collapsed, and not used. From the body being buoyed up with so much air, the branchial openings are out of water, but a stream drawn in by the mouth constantly flows through them.
The fish, having remained in this distended state for a short time, generally expelled the air and water with considerable force from the branchial apertures and mouth. It could emit, at will, a certain portion of the water ; and it appears, therefore, probable that this fluid is taken in partly for the sake of regulating its specific gravity. This Diodon possessed several means of defence. It could give a severe bite, and could eject water from its mouth to some distance, at the same time making a curious noise by the movement of its jaws. By the inflation of its body, the papillæ, with which the skin is covered, become erect and pointed. But the most curious circumstance is, that it secretes from the skin of its belly, when handled, a most beautiful carmine-red fibrous matter, which stains ivory and paper in so permanent a manner, that the tint is retained with all its brightness to the present day…

  •  

… мы увидели знаменитое дерево[К 1], которое индейцы чтут, как алтарь Уалличу. Оно стоит на возвышении среди равнины и служит ориентиром, видимым издалека. Завидев его, индейцы любого племени выражают своё благоговение громкими возгласами. Дерево невысокое, очень ветвистое и колючее; у самого корня оно имеет около 3 футов в поперечнике. Стоит оно совершенно одиноко, и это было действительно первое дерево, которое мы увидели; впоследствии нам повстречалось ещё несколько деревьев того же рода, но вообще они были очень редки. Была зима, и дерево стояло без листьев, но зато взамен их были подвешены на нитях бесчисленные приношения различного рода — сигары, хлеб, мясо, куски тканей и др. Бедные индейцы, за неимением лучшего, просто выдёргивают нитку из своих пончо и привязывают её к дереву. Более богатые имеют обыкновение вливать водку и мате в определённое дупло, а также курить, направляя дым кверху, так как считают, что это доставляет Уалличу величайшее удовольствие. Для полноты картины замечу, что вокруг дерева лежали побелевшие кости лошадей, принесённых в жертву. Эти жертвы приносят все индейцы, без различия пола и возраста; они полагают, что благодаря этому лошади их будут неутомимы, а сами они будут иметь успех во всех делах. <…>
Гаучо полагают, что божеством считается самое дерево; но мне представляется гораздо более вероятным, что его рассматривают лишь как алтарь[К 2]. Единственную причину такого выбора я усматриваю в том, что дерево служит ориентиром в опасном пути. — глава IV. От Рио-Негро до Баия-Бланки; 11 августа

 

… we came in sight of a famous tree, which the Indians reverence as the altar of Walleechu. It is situated on a high part of the plain, and hence is a landmark visible at a great distance. As soon as a tribe of Indians come in sight of it, they offer their adorations by loud shouts. The tree itself is low, much branched, and thorny, just above the root it has a diameter of about three feet. It stands by itself without any neighbour, and was indeed the first tree we saw; afterwards we met with a few others of the same kind, but they were far from common. Being winter the tree had no leaves, but in their place numberless threads, by which the various offerings, such as cigars, bread, meat, pieces of cloth, &c. had been suspended. Poor Indians, not having anything better, only pull a thread out of their ponchos, and fasten it to the tree. Richer Indians are accustomed to pour spirits and maté into a certain hole, and likewise to smoke upwards, thinking thus to afford all possible gratification to Walleechu. To complete the scene, the tree was surrounded by the bleached bones of horses which had been slaughtered as sacrifices. All Indians of every age and sex make their offerings; they then think, that their horses will not tire, and that they themselves shall be prosperous. <…>
The Gauchos think that the Indians consider the tree as the god itself; but it seems far more probable, that they regard it as the altar. The only cause which I can imagine for this choice, is its being a landmark in a dangerous passage.

  •  

В Андских Кордильерах я видел очевидные следы того, что громадные горы были разбиты на куски, будто тонкая корка, причём пласты были поставлены вертикально, на ребро; но никогда ни одна картина не говорила мне с такой силой, как эти «каменные потоки», о потрясении, подобного которому мы напрасно будем искать в летописях истории; впрочем, в один прекрасный день прогресс науки позволит, вероятно, дать простое объяснение этому явлению… — глава IX. Санта-Крус в Патагонии и Фолклендские острова

 

I have seen, in the Cordillera of the Andes, the evident marks where stupendous mountains have been broken into pieces like so much thin crust, and the strata thrown on their vertical edges; but never did any scene, like these "streams of stones," so forcibly convey to my mind the idea of a convulsion, of which in historical records we might in vain seek for any counterpart: yet the progress of knowledge will probably some day give a simple explanation of this phenomenon…

  •  

Пространство, из-под которого 20-го [февраля] извергались вулканические вещества, измеряется 720 милями в одном направлении и 400 милями в другом, проходящем под прямым углом к первому; это, по всей вероятности, означает, что подземное озеро лавы здесь раскинулось на площади приблизительно вдвое большей, чем Чёрное море. Судя по проявившейся во всей этой цепи явлений тесной и сложной связи между подъемлющей и эруптивной силами, мы можем уверенно заключить, что те силы, которые медленно или небольшими скачками подъемлют материки, и те, которые заставляют вслед за тем вулканические вещества изливаться из открытых кратеров, — тождественны. Исходя из многих соображений, я считаю, что частые землетрясения на этом побережье вызываются разрывом земных пластов, представляющим необходимое следствие того напряжения, которое испытывает суша при поднятии, и инъекцией в образовавшиеся промежутки расплавленных пород. Эти разрыв и инъекция, если они повторяются достаточно часто (а мы знаем, что землетрясения неоднократно постигают одни и те же области и протекают там одинаковым образом), образуют цепи холмов;.. — глава XIV. Чилоэ и Консепсьон. Сильное землетрясение

 

The space, from under which volcanic matter on the 20th was actually erupted, is 720 miles in one line, and 400 miles in another line at right angles to the first: hence, in all probability, a subterranean lake of lava is here stretched out, of nearly double the area of the Black Sea. From the intimate and complicated manner in which the elevatory and eruptive forces were shown to be connected during this train of phenomena, we may confidently come to the conclusion, that the forces which slowly and by little starts uplift continents, and those which at successive periods pour forth volcanic matter from open orifices, are identical. From many reasons, I believe that the frequent quakings of the earth on this line of coast are caused by the rending of the strata, necessarily consequent on the tension of the land when upraised, and their injection by fluidified rock. This rending and injection would, if repeated often enough (and we know that earthquakes repeatedly affect the same areas in the same manner), form a chain of hills;..

  •  

Как видно, где бы ни ступила нога европейца, смерть преследует туземца. Куда мы ни бросим взор, — на обширные ли просторы обеих Америк, на Полинезию, на Мыс Доброй Надежды или на Австралию, — повсюду мы наблюдаем один и тот же результат. Так губительно действует не один только белый человек: например, полинезиец малайского происхождения вытесняет в некоторых частях Ост-Индского архипелага темнокожего туземца. Разновидности человека действуют друг на друга, по-видимому, таким же образом, как различные виды животных, — более сильный всегда истребляет более слабого. — глава XIX. Австралия

 

Wherever the European has trod, death seems to pursue the aboriginal. We may look to the wide extent of the Americas, Polynesia, the Cape of Good Hope, and Australia, and we find the same result. Nor is it the white man alone that thus acts the destroyer; the Polynesian of Malay extraction has in parts of the East Indian archipelago, thus driven before him the dark-coloured native. The varieties of man seem to act on each other in the same way as different species of animals—the stronger always extirpating the weaker.

  •  

Во время нашей стоянки в Баии наиболее обычным среди светящихся насекомых был, по-видимому, один жук-щелкун (Pyrophorus luminosus, Illig.). У него также свет становился более ярким при раздражении. Однажды я с любопытством наблюдал прыжки этого насекомого, характер которого, как мне кажется, ещё не был должным образом описан. Положенный на спину щелкун, приготовляясь к прыжку, отводит голову и грудь назад, так что грудной отросток выдвигается наружу и ложится на край своего влагалища. При дальнейшем отгибании головы назад отросток предельным напряжением мышц сгибается подобно пружине; в этот момент насекомое опирается на конец головы и надкрылья. При внезапном ослаблении напряжения голова и грудь вздергиваются кверху, вследствие чего основания надкрыльев ударяются о поверхность, на которую опирается насекомое, с такой силой, что его тело толчком подбрасывается кверху на высоту одного-двух дюймов. Выступы на груди и влагалище отростка служат для придания устойчивости всему телу во время прыжка. В описаниях, которые мне приходилось читать, недостаточно подчёркивается значение упругости отростка: такой резкий прыжок не может быть результатом простого сокращения мышц без помощи какого-нибудь механического приспособления. — 19 апреля 1832

 

When we were at Bahia, an elater or beetle (Pyrophorus luminosus, Illig.) seemed the most common luminous insect. The light in this case was also rendered more brilliant by irritation. I amused myself one day by observing the springing powers of this insect, which have not, as it appears to me, been properly described. The elater, when placed on its back and preparing to spring, moved its head and thorax backwards, so that the pectoral spine was drawn out, and rested on the edge of its sheath. The same backward movement being continued, the spine, by the full action of the muscles, was bent like a spring; and the insect at this moment rested on the extremity of its head and wing-cases. The effort being suddenly relaxed, the head and thorax flew up, and in consequence, the base of the wing-cases struck the supporting surface with such force, that the insect by the reaction was jerked upwards to the height of one or two inches. The projecting points of the thorax, and the sheath of the spine, served to steady the whole body during the spring. In the descriptions which I have read, sufficient stress does not appear to have been laid on the elasticity of the spine: so sudden a spring could not be the result of simple muscular contraction, without the aid of some mechanical contrivance.

  •  

Меня очень удивили привычки Papilio feronia. Эта бабочка встречается здесь довольно часто, причём чаще всего в апельсинных рощах. Хотя она летает высоко, но нередко садится на древесные стволы. В этих случаях её голова неизменно обращена вниз и крылья распущены в горизонтальной плоскости, а не сложены вертикально, как это обыкновенно бывает. Это единственная бабочка изо всех виденных мной, которая пользуется ногами для бегания. Я не знал об этом обстоятельстве, и всякий раз, когда я осторожно приближался к насекомому со своим пинцетом, оно отбегало в сторону в тот самый миг, когда мой инструмент был уже готов сомкнуться над ним, и благодаря этому спасалось. Несколько раз, когда пара этих бабочек, вероятно самец и самка, быстро меняя направление, гонялись друг за другом и проносились в нескольких ярдах от меня, я ясно слышал какой-то треск вроде производимого зубчатым колесом о пружинную защёлку. Треск продолжался с короткими перерывами, и его можно было расслышать ярдов за двадцать…

 

I was much surprised at the habits of Papilio feronia. This butterfly is not uncommon, and generally frequents the orange-groves. Although a high flier, yet it very frequently alights on the trunks of trees. On these occasions its head is invariably placed downwards; and its wings are expanded in a horizontal plane, instead of being folded vertically, as is commonly the case. This is the only butterfly which I have ever seen, that uses its legs for running. Not being aware of this fact, the insect, more than once, as I cautiously approached with my forceps, shuffled on one side just as the instrument was on the point of closing, and thus escaped. But a far more singular fact is the power which this species possesses of making a noise. Several times when a pair, probably male and female, were chasing each other in an irregular course, they passed within a few yards of me; and I distinctly heard a clicking noise, similar to that produced by a toothed wheel passing under a spring catch. The noise was continued at short intervals, and could be distinguished at about twenty yards' distance…

  •  

Один маленький муравей тёмного цвета кочует иногда в несметных количествах. Как-то раз в Баии мое внимание привлекла следующая картина: множество пауков, тараканов и других насекомых, а также несколько ящериц в величайшей тревоге спешили куда-то по клочку голой земли. Несколько позади них каждый стебелёк, каждый листок казались чёрными под покрывшими их сплошь маленькими муравьями. Перебравшись через голый клочок земли, рой разделился и спустился по старой стене. Таким образом муравьи оцепили множество насекомых; бедные маленькие создания прилагали поистине поразительные усилия, чтобы спастись от смерти. Подойдя к дороге, муравьи переменили направление и узкими колоннами снова взобрались на стену. Я положил маленький камень, чтобы преградить дорогу одной из колонн; весь корпус бросился на это препятствие, но затем тотчас же отступил. Вскоре в наступление пошла другая армия, и после новой неудачной попытки что-нибудь сделать прежний маршрут был окончательно оставлен. Стоило только колонне взять на дюйм в сторону, и камень был бы обойдён, и, конечно, так бы оно и было, если бы камень и прежде лежал там; но, будучи атакованы, эти маленькие воинственные герои отнеслись с презрением к мысли об уступке.

 

A small dark-coloured ant sometimes migrates in countless numbers. One day, at Bahia, my attention was drawn by observing many spiders, cockroaches, and other insects, and some lizards, rushing in the greatest agitation across a bare piece of ground. A little way behind, every stalk and leaf was blackened by a small ant. The swarm having crossed the bare space, divided itself, and descended an old wall. By this means many insects were fairly enclosed; and the efforts which the poor little creatures made to extricate themselves from such a death were wonderful. When the ants came to the road they changed their course, and in narrow files reascended the wall. Having placed a small stone so as to intercept one of the lines, the whole body attacked it, and then immediately retired. Shortly afterwards another body came to the charge, and again having failed to make any impression, this line of march was entirely given up. By going an inch round, the file might have avoided the stone, and this doubtless would have happened, if it had been originally there: but having been attacked, the lion-hearted little warriors scorned the idea of yielding.

с 26 июля 1833
  •  

В Мальдонадо я пробыл десять недель <…>.
Первую ночь мы провели в уединённом сельском домике, и здесь я обнаружил, что две-три мои вещи, особенно карманный компас, возбуждают безграничное удивление. В каждом доме меня просили показать компас и, пользуясь им и картой, указывать направление к различным местам. То обстоятельство, что я, совершенно чужой в этой стране, могу узнать дорогу (в этой открытой местности направление и дорога означают одно и то же) к местам, где никогда не бывал, вызывало самое оживлённое восхищение. <…> Как ни велико было их удивление, но я был удивлён ещё больше, обнаружив такое невежество у людей, владеющих тысячами голов скота и обширнейшими эстансиями. Объяснить это можно разве лишь тем обстоятельством, что эта глухая часть страны редко посещается иностранцами. Меня спрашивали, что движется — земля или солнце, жарче или холоднее к северу, где находится Испания и многое другое в этом роде. У большинства жителей было весьма смутное представление, будто Англия, Лондон и Северная Америка — различные названия одного и того же места; те же, кто был лучше осведомлён, знали, что Лондон и Северная Америка хотя и разные страны, но расположены рядом и что Англия — большой город в Лондоне[К 3]! У меня были прометеевы спички, которые я зажигал, надкусывая[К 4]; то обстоятельство, что человек может добывать огонь при помощи своих зубов, казалось таким чудом, что люди целыми семьями сбегались посмотреть, как это делается; раз мне предлагали целый доллар за одну спичку. Умывая лицо по утрам, я вызвал этим множество толков в селении Лас-Минас; один именитый купец с пристрастием допрашивал меня по поводу такой странной привычки, а равно и о том, почему, находясь на борту корабля, мы отращиваем бороды, ибо он слышал об этом от моего проводника. Он смотрел на меня с большим подозрением; быть может, он слыхал об омовениях, предписываемых магометанской религией, и, зная, что я еретик, вероятно, пришёл к заключению, что все еретики — турки.

 

I staid ten weeks at Maldonado <…>.
On the first night we slept at a retired little country-house; and there I soon found out that I possessed two or three articles, especially a pocket compass, which created unbounded astonishment. In every house I was asked to show the compass, and by its aid, together with a map, to point out the direction of various places. It excited the liveliest admiration that I, a perfect stranger, should know the road (for direction and road are synonymous in this open country) to places where I had never been. <…> If their surprise was great, mine was greater, to find such ignorance among people who possessed their thousands of cattle, and “estancias” of great extent. It can only be accounted for by the circumstance that this retired part of the country is seldom visited by foreigners. I was asked whether the earth or sun moved; whether it was hotter or colder to the north; where Spain was, and many other such questions. The greater number of the inhabitants had an indistinct idea that England, London, and North America, were different names for the same place; but the better informed well knew that London and North America were separate countries close together, and that England was a large town in London! I carried with me some promethean matches, which I ignited by biting; it was thought so wonderful that a man should strike fire with his teeth, that it was usual to collect the whole family to see it: I was once offered a dollar for a single one. Washing my face in the morning caused much speculation at the village of Las Minas; a superior tradesman closely cross-questioned me about so singular a practice; and likewise why on board we wore our beards; for he had heard from my guide that we did so. He eyed me with much suspicion; perhaps he had heard of ablutions in the Mahomedan religion, and knowing me to be a heretick, probably he came to the conclusion that all hereticks were Turks.

  •  

После того как я своими глазами увидел натуральное богатство дона Хуана — огромное количество скота, лошадей и прислуги, мне особенно странным показалось его жалкое жилище. Пол был мазаный, из затвердевшей глины, а в окнах не было стёкол; гостиная могла похвастать лишь несколькими стульями и табуретками самой грубой работы да парой столов. Ужин, несмотря на присутствие нескольких гостей, состоял из жареной и варёной говядины, наложенной двумя, огромными грудами, да нескольких тыкв; кроме тыквы никаких других овощей не было; не оказалось даже кусочка хлеба. Для питья всем присутствующим служил один большой глиняный кувшин с водой. А ведь этот человек был владельцем нескольких квадратных миль земли, почти каждый акр которой мог бы приносить хлеб, а при затрате небольшого труда — и все обыкновенные овощи.

 

After witnessing the rude wealth displayed in the number of cattle, men, and horses, Don Juan's miserable house was quite curious. The floor consisted of hardened mud, and the windows were without glass; the sitting-room boasted only of a few of the roughest chairs and stools, with a couple of tables. The supper, although several strangers were present, consisted of two huge piles, one of roast beef, the other of boiled, with some pieces of pumpkin: besides this latter there was no other vegetable, and not even a morsel of bread. For drinking, a large earthenware jug of water served the whole party. Yet this man was the owner of several square miles of land, of which nearly every acre would produce corn, and, with a little trouble, all the common vegetables.

  •  

Желание отметить какое-либо событие памятником, воздвигнутым на самом высоком пункте окружающей местности, — по-видимому, всеобщая страсть рода человеческого.

 

The desire to signalize any event, on the highest point of the neighbouring land, seems an universal passion with mankind.

  •  

По-видимому, тукутуко живут в какой-то мере обществами: человек, который доставал их для меня, поймал сразу шесть экземпляров и говорил, что это обычное явление.

 

The tucutucos appear, to a certain degree, to be gregarious: the man who procured the specimens for me had caught six together, and he said this was a common occurrence.

Глава V. Баия-Бланка

править
c 24 августа
  •  

На Пунта-Альте перед нами открывается разрез одной из этих площадок недавней формации, чрезвычайно интересной теми многочисленными и совершенно своеобразными остатками гигантских наземных животных, которые погребены в ней. <…>
Остатки этих девяти крупных четвероногих и множество разрозненных костей были погребены у самого берега на площади не более 200 квадратных ярдов. <…> Судя по сохранившимся в правильном взаимном расположении костям сцелидотерия, среди которых была даже коленная чашечка, и по костному панцирю большого животного, похожего на броненосца, так хорошо сохранившемуся вместе с костями одной из его ног, можно не сомневаться, что эти остатки были ещё свежи и соединены связками, когда вместе с раковинами отложились в гравии. Таким образом, у нас есть веское доказательство того, что перечисленные выше гигантские четвероногие, сильнее отличающиеся от четвероногих наших дней, чем от самых древних из третичных четвероногих Европы, жили в то время, когда море уже было населено большей частью его нынешних обитателей <…>.
Слои, в которых находились вышеупомянутые ископаемые остатки, лежат не выше 15–20 футов над уровнем океана при приливе; отсюда следует, что с того времени, когда по окрестным равнинам бродили эти огромные четвероногие, здесь произошло лишь небольшое поднятие суши (если только не было ещё промежуточного периода опускания, на что у нас нет никаких указаний) и что общий характер местности в то время был, должно быть, почти совсем таким же, как и теперь. Естественно задать себе вопрос, какова была растительность в тот период и так ли жалка и бесплодна, как теперь, была тогда страна. Так как среди погребенных вместе с четвероногими моллюсков столь многие принадлежат к видам, живущим в настоящее время в заливе, я сначала был склонен думать, что тогдашняя растительность походила, вероятно, на нынешнюю; но такое заключение было бы ошибочным, потому что некоторые из этих же моллюсков живут и на роскошном бразильском берегу; да и вообще по характеру обитателей моря никак нельзя судить об обитателях суши. И всё-таки я не думаю, чтобы простой факт существования большого числа гигантских четвероногих на равнинах в окрестностях Баия-Бланки безусловно свидетельствовал о том, что здесь когда-то была пышная растительность; я не сомневаюсь в том, что и в бесплодной местности, лежащей несколько южнее, у Рио-Негро, где лишь, изредка попадаются колючие деревья нашли бы себе средства к существованию многочисленные и крупные четвероногие.
Общее мнение таково, что крупным животным требуется пышная растительность, и эта мысль переходит от одного автора к другому; но я решительно утверждаю, что она совершенно неверна, а ведь именно она лишила силы аргументацию геологов во многих очень важных вопросах древнейшей истории земли. Это предвзятое мнение произошло, вероятно, вследствие того, что все привыкли сочетать воедино стада слонов, великолепные леса и непроходимые джунгли в Индии и на островах Индонезии. Однако, обратившись к любому описанию путешествия по южным областям Африки, почти на каждой странице мы найдем упоминания то о пустынном характере страны, то о многочисленных крупных животных, её населяющих. <…>
Я не говорю здесь о том, какая растительность была необходима для их существования; ибо поскольку мы имеет доказательства происшедших физических перемен и поскольку эти животные вымерли, то можно предположить, что и растительные виды точно так же изменились.

 

At Punta Alta we have a section of one of these later-formed little plains, which is highly interesting from the number and extraordinary character of the remains of gigantic land-animals embedded in it. <…>
The remains of these nine great quadrupeds, and many detached bones were found embedded on the beach, within the space of about 200 yards square. <…> From the bones of the Scelidotherium, including even the knee-cap, being intombed in their proper relative positions, and from the osseous armour of the great armadillo-like animal being so well preserved, together with the bones of one of its legs, we may feel assured that these remains were fresh and united by their ligaments, when deposited in the gravel together with the shells. Hence we have good evidence that the above enumerated gigantic quadrupeds, more different from those of the present day than the oldest of the tertiary quadrupeds of Europe, lived whilst the sea was peopled with most of its present inhabitants <…>.
The beds including the above fossil remains, stand only from fifteen to twenty feet above the level of high-water; and hence the elevation of the land has been small (without there has been an intercalated period of subsidence, of which we have no evidence) since the great quadrupeds wandered over the surrounding plains; and the external features of the country must then have been very nearly the same as now. What, it may naturally be asked, was the character of the vegetation at that period; was the country as wretchedly sterile as it now is? As so many of the co-embedded shells are the same with those now living in the bay, I was at first inclined to think that the former vegetation was probably similar to the existing one; but this would have been an erroneous inference, for some of these same shells live on the luxuriant coast of Brazil; and generally, the character of the inhabitants of the sea are useless as guides to judge of those on the land. Nevertheless, from the following considerations, I do not believe that the simple fact of many gigantic quadrupeds having lived on the plains round Bahia Blanca, is any sure guide that they formerly were clothed with a luxuriant vegetation: I have no doubt that the sterile country a little southward, near the Rio Negro, with its scattered thorny trees, would support many and large quadrupeds.
That large animals require a luxuriant vegetation, has been a general assumption which has passed from one work to another; but I do not hesitate to say that it is completely false, and that it has vitiated the reasoning of geologists on some points of great interest in the ancient history of the world. The prejudice has probably been derived from India, and the Indian islands, where troops of elephants, noble forests, and impenetrable jungles, are associated together in every one's mind. If, however, we refer to any work of travels through the southern parts of Africa, we shall find allusions in almost every page either to the desert character of the country, or to the numbers of large animals inhabiting it. <…>
I do not here speak, of the kind of vegetation necessary for their support; because, as there is evidence of physical changes, and as the animals have become extinct, so may we suppose that the species of plants have likewise been changed.

  •  

Не всем известно, что страусы охотно идут в воду. М-р Кинг сообщает мне, что в заливе Сан-Блас и в бухте Вальдес в Патагонии он видел, как эти птицы несколько раз переплывали с одного острова на другой. Они бросались в воду как в том случае, когда их загоняли к берегу, так и сами по себе, когда их никто не пугал; в воде они покрывали расстояние около 200 ярдов. При плавании их тело очень мало высовывается из воды, а шею они вытягивают несколько вперёд: в общем продвигаются они медленно. Дважды видел я, как несколько страусов переплывали реку Санта-Крус в том месте, где ширина её около 400 ярдов, а течение быстрое.

 

It is not generally known that ostriches readily take to the water. Mr. King informs me that at the Bay of San Blas, and at Port Valdes in Patagonia, he saw these birds swimming several times from island to island. They ran into the water both when driven down to a point, and likewise of their own accord when not frightened: the distance crossed was about two hundred yards. When swimming, very little of their bodies appear above water; their necks are extended a little forward, and their progress is slow. On two occasions I saw some ostriches swimming across the Santa Cruz river, where its course was about four hundred yards wide, and the stream rapid.

  •  

Furnarius cunicularius, <…> касарита, строит гнездо на дне узкой цилиндрической норы, которая, говорят, тянется горизонтально под землей почти на 6 футов. Некоторые местные жители рассказывали мне, что ещё мальчишками они пробовали вырыть гнездо, но им никогда не удавалось добраться даже до конца хода. Птица эта выбирает место для гнезда в твёрдом песчаном фунте невысокого откоса у дороги или у ручья. Здесь (в Баия-Бланке) дома обносят стенами, которые лепят из глины, затем затвердевающей, и я заметил, что стена, окружавшая двор, где я жил, во многих местах была пробуравлена насквозь круглыми дырами. На вопрос о том, в чем тут дело, хозяин стал горько жаловаться на маленькую касариту, и впоследствии мне довелось увидеть нескольких птичек за этим делом. Весьма забавно обнаружить, как не способны, должно быть, эти птицы усвоить малейшее понятие о толщине; хотя они всё время перелетали через низкую стену, но продолжали впустую пробуравливать её, принимая за отличный откос для своих гнёзд…

 

Furnarius cunicularius, <…> the Casarita builds its nest at the bottom of a narrow cylindrical hole, which is said to extend horizontally to nearly six feet under ground. Several of the country people told me, that when boys, they had attempted to dig out the nest, but had scarcely ever succeeded in getting to the end of the passage. The bird chooses any low bank of firm sandy soil by the side of a road or stream. Here (at Bahia Blanca) the walls round the houses are built of hardehed mud; and I noticed that one, which enclosed a courtyard where I lodged, was bored through by round holes in a score of places. On asking the owner the cause of this, he bitterly complained of the little casarita, several of which I afterwards observed at work. It is rather curious to find how incapable these birds must be of acquiring any notion of thickness, for although they were constantly flitting over the low wall, they continued vainly to bore through it, thinking it an excellent bank for their nests…

  •  

Пичи предпочитает очень сухой грунт, и излюбленным местом его являются песчаные дюны на побережье, где в течение многих месяцев он может обходиться без воды; он часто старается стать незаметным, плотно прижимаясь к земле. <…> Чтобы поймать одного из них, нужно было, как только его заметишь, чуть не кувырком соскакивать с лошади: животное так быстро зарывалось в мягкий грунт, что не успеешь оказаться на земле, а уже и задней половины его почти что не видно. Убивать этих милых зверьков просто жалко, потому что, как говорил один гаучо, оттачивая нож о спину пичи: «Son tan mansos» (они такие безобидные).

 

The pichy prefers a very dry soil; and the sand-dunes near the coast, where for many months it can never taste water, is its favourite resort: it often tries to escape notice, by squatting close to the ground. <…> The instant one was perceived, it was necessary, in order to catch it, almost to tumble off one's horse; for in soft soil the animal burrowed so quickly, that its hinder quarters would almost disappear before one could alight. It seems almost a pity to kill such nice little animals, for as a Gaucho said, while sharpening his knife on the back of one, “Son tan mansos” (they are so quiet).

  •  

Взятые в плен индейцы сообщили сведения о племени, жившем к северу от Колорадо. Туда послали двести солдат <…>. Индейцев — мужчин, женщин и детей — было около 110 человек, и почти все они были захвачены или убиты, потому что солдаты рубят всех без разбора. Теперь на индейцев нагнали такого страха, что они уже не оказывают дружного сопротивления, а каждый спасается сам, не заботясь ни о жене, ни о детях; но, если их догнать, они, как дикие звери, дерутся до последней крайности против врага любой численности. <…> всех женщин на вид старше двадцати лет испанцы хладнокровно уничтожают! На моё восклицание, что это крайне бесчеловечно, он ответил: «Но что ж делать? Ведь они так плодятся!»

 

Some Indians, who had been taken prisoners, gave information of a tribe living north of the Colorado. Two hundred soldiers were sent <…>. The Indians, men, women, and children, were about one hundred and ten in number, and they were nearly all taken or killed, for the soldiers sabre every man. The Indians are now so terrified that they offer no resistance in a body, but each flies, neglecting even his wife and children; but when overtaken, like wild animals, they fight against any number to the last moment. <…> all the women who appear above twenty years old are massacred in cold blood! When I exclaimed that this appeared rather inhuman, he answered, “Why, what can be done? they breed so!”

  •  

У вискаши есть одна очень странная привычка, а именно тащить любой твёрдый предмет ко входу в свою нору: множество костей скота, камни, стебли чертополоха, твёрдые комья земли, сухой навоз и т.п. громоздятся вокруг каждой группы нор неправильной кучей, которая зачастую так велика, что могла бы наполнить целую тачку. Мне передавали заслуживающий доверия рассказ о том, как один человек, ехавший темной ночью верхом, обронил часы, а утром вернулся и, осматривая каждую нору вискаши вдоль дороги, вскоре как и ожидал, отыскал их. — 28 сентября

 

The bizcacha has one very singular habit; namely, dragging every hard object to the mouth of its burrow: around each group of holes many bones of cattle, stones, thistle-stalks, hard lumps of earth, dry dung, &c., are collected into an irregular heap, which frequently amounts to as much as a wheelbarrow would contain. I was credibly informed that a gentleman, when riding on a dark night, dropped his watch; he returned in the morning, and by searching the neighbourhood of every bizcacha hole on the line of road, as he expected, he soon found it.

  •  

Санта-Фе — тихий городок, в котором поддерживаются чистота и порядок. Губернатор Лопес во время революции был простым солдатом, но теперь уже 17 лет находился у власти. Такая незыблемость его пребывания у власти объясняется его деспотическим нравом, ибо деспотизм, по-видимому, до сих пор больше подходит для этих стран, чем республиканское правление. Любимое занятие губернатора — охота за индейцами, недавно он убил их 48 человек, а детей продал по цене три-четыре фунта стерлингов за каждого. — 3 и 4 октября

 

St. Fé is a quiet little town, and is kept clean and in good order. The governor, Lopez, was a common soldier at the time of the revolution; but has now been seventeen years in power. This stability of government is owing to his tyrannical habits; for tyranny seems as yet better adapted to these countries than republicanism. The governor's favourite occupation is hunting Indians: a short time since he slaughtered forty-eight, and sold the children at the rate of three or four pounds apiece.

  •  

Один очевидец передавал мне, что скот тысячными стадами бросался в Парану, но, истощенный от голода, был не в силах выкарабкаться на илистые берега и тонул. Рукав реки, протекающий у Сан-Педро, был до того переполнен гниющими трупами, что, как говорил мне капитан одного судна, по реке нельзя было плыть из-за вони. Без сомнения, в реке погибли таким образом сотни тысяч животных; их разложившиеся трупы видели плывущими вниз по течению, и многие, по всей вероятности, погрузились на дно эстуария Ла-Платы. Все небольшие реки стали чрезвычайно солёными, и это вызвало смерть больших количеств животных в определённых местах, ибо животное, напившись такой воды, погибает. <…> я заметил, что дно мелких речушек в пампасах бывало выстлано брекчией из костей, но это скорее результат постепенного отложения, чем какой-нибудь единовременной гибели животных. За засухой 1827–1832 гг. последовал период обильных дождей, которые привели к большим наводнениям. Поэтому почти не приходится сомневаться в том, что тысячи скелетов были погребены под наносами на следующий же год. Что подумал бы геолог, увидев столь громадные собрания костей всевозможных животных всех возрастов, погребенные под толстым слоем земли? Не объяснил бы ли он это явление скорее потопом, разразившимся над земной поверхностью, вместо того чтобы приписать его обычному ходу событий? — с 5 октября

 

I was informed by an eyewitness that the cattle in herds of thousands rushed into the Parana, and being exhausted by hunger they were unable to crawl up the muddy banks, and thus were drowned. The arm of the river which runs by San Pedro was so full of putrid carcasses, that the master of a vessel told me that the smell rendered it quite impassable. Without doubt several hundred thousand animals thus perished in the river: their bodies when putrid were seen floating down the stream; and many in all probability were deposited in the estuary of the Plata. All the small rivers became highly saline, and this caused the death of vast numbers in particular spots; for when an animal drinks of such water it does not recover. <…> I noticed that the smaller streams in the Pampas were paved with a breccia of bones, but this probably is the effect of a gradual increase, rather than of the destruction at any one period. Subsequently to the drought of 1827 to '32, a very rainy season followed, which caused great floods. Hence it is almost certain that some thousands of the skeletons were buried by the deposits of the very next year. What would be the opinion of a geologist, viewing such an enormous collection of bones, of all kinds of animals and of all ages, thus embedded in one thick earthy mass? Would he not attribute it to a flood having swept over the surface of the land, rather than to the common order of things?

Глава VIII. Банда-Орьенталь и Патагония

править
  •  

… в Колонии <…> был главный театр военных действий в Бразильскую войну — войну самую тягостную для этой страны не столько по непосредственным её результатам, сколько потому, что она породила тьму генералов и других офицерских чинов. В Соединённых провинциях Ла-Платы насчитывается (правда, не состоит на жалованье) больше генералов, чем в Соединённом Королевстве Великобритании. Эти господа полюбили властвовать и не прочь немножко пострелять. Потому-то здесь всегда много таких людей, которые ждут случая вызвать беспорядки и свергнуть правительство, до сих пор никогда ещё не имевшее прочной основы. Впрочем я заметил и здесь, и в других местах всеобщий интерес к выборам президента, и это мне кажется добрым признаком, говорящим в пользу будущего расцвета этой маленькой страны. Население не требует большого образования от своих представителей; я слышал, как несколько человек спорили о достоинствах депутатов от Колонии, и при этом было сказано, что «хотя они и не деловые люди, но все могут подписать своё имя»; это, по мнению спорящих, должно было удовлетворить всякого разумного человека. — 17 ноября

 

… Colonia <…> was the chief seat of the Brazilian war;—a war most injurious to this country, not so much in its immediate effects, as in being the origin of a multitude of generals and all other grades of officers. More generals are numbered (but not paid) in the United Provinces of La Plata than in the United Kingdom of Great Britain. These gentlemen have learned to like power, and do not object to a little skirmishing. Hence there are many always on the watch to create disturbance and to overturn a government which as yet has never rested on any stable foundation. I noticed, however, both here and in other places, a very general interest in the ensuing election for the President; and this appears a good sign for the prosperity of this little country. The inhabitants do not require much education in their representatives; I heard some men discussing the merits of those for Colonia; and it was said that, "although they were not men of business, they could all sign their names:" with this they seemed to think every reasonable man ought to be satisfied.

  •  

Я не сомневаюсь, что это изумительное родство между вымершим и современным миром на одном и том же материке прольет со временем больше света на вопрос о появлении и исчезновении живых существ на нашей земле, нежели факты какого бы то ни было иного порядка. — 9 января 1834

 

This wonderful relationship in the same continent between the dead and the living, will, I do not doubt, hereafter throw more light on the appearance of organic beings on our earth, and their disappearance from it, than any other class of facts.

  •  

Мы не всегда помним о том, как поверхностны наши знания об условиях существования каждого отдельного вида животных; мы забываем также о существовании постоянно действующих препятствий, не допускающих слишком быстрого размножения любого организма, остающегося в естественном состоянии. Запас пищи в среднем остаётся постоянным, тогда как тенденция к размножению растет у каждого животного в геометрической прогрессии, и неожиданные последствия этого нигде не проявлялись столь поразительным образом, как в Америке, где в течение нескольких последних столетий европейские животные бродили в одичалом состоянии. Каждое животное в естественном состоянии регулярно размножается: но для какого-нибудь давно установившегося вида всякий значительный прирост в численности явно невозможен и потому должен встречать какие-то препятствия. Мы. однако, редко можем с уверенностью сказать в отношении какого-либо данного вида, в какой период его жизни, в какое время года и только ли через продолжительные промежутки времени перестает действовать это препятствие и какова именно природа этого препятствия. Потому-то, вероятно, нас так мало удивляет то обстоятельство, что один из двух видов, очень сходных между собой по своему образу жизни, в одном и том же районе встречается редко, а другой — в изобилии; или что один водится в изобилии в одном районе, а другой, занимающий то же место в экономии природы, водится в изобилии в соседнем районе, по своим условиям очень мало отличающемся от первого. Если спросить, почему это так, то сразу же получишь ответ, что это определяется каким-нибудь слабым различием в климате, пище или численности врагов; но как редко можем мы (если, впрочем, хоть когда-нибудь можем) точно указать причину препятствия и тот способ, которым оно действует! Таким образом, нам приходится сделать вывод, что изобилие или малочисленность данного вида определяются какими-то обычно совершенно неуловимыми для нас причинами. <…>
Допускать, что виды обыкновенно становятся редкими, прежде чем окончательно вымирают, не удивляться тому, что один вид встречается редко по сравнению с другим, и все же привлекать для объяснения этого какой-то необычайный фактор и приходить в изумление, когда вид прекращает своё существование, — по-моему, всё равно что допускать, что болезнь человека предшествует его смерти, нисколько не удивляться самой болезни, но после смерти больного изумляться и предполагать, что он умер насильственной смертью. — 1845[2]

 

We do not steadily bear in mind, how profoundly ignorant we are of the conditions of existence of every animal; nor do we always remember, that some check is constantly preventing the too rapid increase of every organized being left in a state of nature. The supply of food on an average, remains constant; yet the tendency in every animal to increase by propagation is geometrical; and its surprising effects have nowhere been more astonishingly shown, than in the case of the European animals run wild during the last few centuries in America. Every animal in a state of nature regularly breeds; yet in a species long established, any great increase in numbers is obviously impossible, and must be checked by some means. We are, nevertheless, seldom able with certainty to tell in any given species, at what period of life, or at what period of the year, or whether only at long intervals, the check falls; or, again, what is the precise nature of the check. Hence probably it is, that we feel so little surprise at one, of two species closely allied in habits, being rare and the other abundant in the same district; or, again, that one should be abundant in one district, and another, filling the same place in the economy of nature, should be abundant in a neighbouring district, differing very little in its conditions. If asked how this is, one immediately replies that it is determined by some slight difference in climate, food, or the number of enemies: yet how rarely, if ever, we can point out the precise cause and manner of action of the check! We are, therefore, driven to the conclusion, that causes generally quite inappreciable by us, determine whether a given species shall be abundant or scanty in numbers. <…>
To admit that species generally become rare before they become extinct—to feel no surprise at the comparative rarity of one species with another, and yet to call in some extraordinary agent and to marvel greatly when a species ceases to exist, appears to me much the same as to admit that sickness in the individual is the prelude to death—to feel no surprise at sickness—but when the sick man dies to wonder, and to believe that he died through violence.

Глава XII. Среднее Чили

править
  •  

Известно, что чилийский способ добычи руды — самый дешёвый. <…> два главных усовершенствования, введенные иностранцами, состоят в следующем: во-первых, в восстановлении — путём предварительного обжига — медных колчеданов, являющихся, кстати, обыкновенной рудой в Корнуэлле, так что английские горняки, приезжая сюда, поражались, что их выбрасывают как бесполезные; во-вторых, в измельчении и промывке шлаков из старых печей, благодаря чему извлекается большое количество частиц металла. <…> Чилийские горняки были до того убеждены, что в медных колчеданах не содержится ни одной частицы меди, что смеялись над невежеством англичан; те смеялись в свою очередь и за несколько долларов скупали самые богатые жилы. Чрезвычайно странно, что в стране, где добычей руд широко занимаются уже много лет, так и не был открыт такой простой способ удаления серы перед плавкой, как слабый обжиг руды. Известные усовершенствования были введены в простейших машинах, но даже и по сей день на некоторых рудниках воду выносят из шахты в кожаных мешках!

 

It is now well known that the Chilian method of mining is the cheapest. <…> the two principal improvements introduced by foreigners have been, first, reducing by previous roasting the copper pyrites—which, being the common ore in Cornwall, the English miners were astounded on their arrival to find thrown away as useless: secondly, stamping and washing the scoriæ from the old furnaces—by which process particles of metal are recovered in abundance. <…> The Chilian miners were so convinced that copper pyrites contained not a particle of copper, that they laughed at the Englishmen for their ignorance, who laughed in turn, and bought their richest veins for a few dollars. It is very odd that, in a country where mining had been extensively carried on for many years, so simple a process as gently roasting the ore to expel the sulphur previous to smelting it, had never been discovered. A few improvements have likewise been introduced in some of the simple machinery; but even to the present day, water is removed from some mines by men carrying it up the shaft in leathern bags!

  •  

Однажды к нам зашёл один немец, коллекционер предметов по естественной истории, по фамилии Реноус, а вслед за ним старый испанский адвокат. Переданный мне разговор между ними очень позабавил меня. <…> Намекая на меня, Реноус спросил его, что он думает об английском короле, посылающем в их страну человека, чтобы собирать ящериц и жуков и откалывать камни. Старый джентльмен некоторое время серьёзно поразмыслил и затем сказал: «Это не к добру, <…> тут что-то кроется. Нет таких богачей, чтобы посылать людей собирать подобную дрянь. Мне это не нравится; если бы один из нас поехал делать такие вещи в Англии, неужто английский король не выслал бы его тотчас вон из своей страны?» А ведь этот старый адвокат уже по самой своей профессии принадлежит к наиболее образованным и интеллигентным людям! Сам Реноус года два или три назад оставил в одном доме в Сан-Фернандо гусениц, поручив прислуге кормить их, чтобы они могли превратиться в бабочек. Это разнеслось по городу, и, в конце концов, патеры и губернатор, посовещавшись, решили, что тут, должно быть, какая-нибудь ересь. В результате по возвращении Реноус был арестован. — 13 сентября

 

One day, a German collector in natural history, of the name of Renous, called, and nearly at the same time an old Spanish lawyer. I was amused at being told the conversation which took place between them. <…> Renous, alluding to me, asked him what he thought of the King of England sending out a collector to their country, to pick up lizards and beetles, and to break stones? The old gentleman thought seriously for some time, and then said, "It is not well, <…> there is a cat shut up here. No man is so rich as to send out people to pick up such rubbish. I do not like it: if one of us were to go and do such things in England, do not you think the King of England would very soon send us out of his country?"
And this old gentleman, from his profession, belongs to the better informed and more intelligent classes! Renous himself, two or three years before, left in a house at S. Fernando some caterpillars, under charge of a girl to feed, that they might turn into butterflies. This was rumoured through the town, and at last the Padres and Governor consulted together, and agreed it must be some heresy. Accordingly, when Renous returned, he was arrested.

Глава XVII. Галапагосский архипелаг

править
с 8 октября 1835
  •  

Самым любопытным обстоятельством является правильное постепенное изменение размеров клюва у различных видов Geospiza <…>. Наблюдая эту постепенность и различие в строении в пределах одной небольшой, связанной тесными узами родства группы птиц, можно действительно представить себе, что вследствие первоначальной малочисленности птиц на этом архипелаге был взят один вид и видоизменен в различных целях. Точно так же можно предположить, что птице, которая первоначально была сарычом, было предназначено взять на себя обязанность питающихся падалью Polybori Американского континента.

 

The most curious fact is the perfect gradation in the size of the beaks in the different species of Geospiza <…>. Seeing this gradation and diversity of structure in one small, intimately related group of birds, one might really fancy that from an original paucity of birds in this archipelago, one species had been taken and modified for different ends. In a like manner it might be fancied that a bird originally a buzzard, had been induced here to undertake the office of the carrion-feeding Polybori of the American continent.

  •  

Черепахи очень любят воду, пьют её в большом количестве и валяются в грязи. Источники есть только на более крупных островах, да и те всегда расположены в глубине острова, на значительной высоте. Поэтому черепахи, обитающие в низменных районах, для утоления жажды вынуждены совершать длинные путешествия. <…> Жители рассказывают, что каждое животное остаётся по соседству с водой дня три-четыре и только потом возвращается в низменность, но они расходятся относительно того, как часты эти посещения. Вероятно, животное регулирует их в соответствии с характером своей основной пищи. Достоверно, впрочем, что черепахи могут жить даже на таких островах, где нет никакой пресной воды, кроме той, что выпадает за немногие дождливые дни в году.
Я считаю твёрдо установленным, что пузырь лягушки служит резервуаром для влаги, которая необходима для её существования; так же, по-видимому, обстоит дело и с черепахой. В течение некоторого времени после посещения источников их мочевой пузырь наполнен жидкостью, которая, говорят, постепенно убывает в объёме и становится менее чистой. Жители, страдая от жажды во время путешествий по низменным районам, часто пользуются этим обстоятельством и выпивают содержимое пузыря, если тот оказывается полон; я видел одну убитую черепаху, у которой жидкость была совершенно прозрачна и лишь чуть-чуть горьковата на вкус. Жители, однако, всегда пьют раньше из околосердечной сумки, утверждая, что там вода лучше. <…>
Нередко я взбирался к ним на спину, и, после того как несколько раз слегка ударял по задней части их щита, они поднимались и ползли прочь, но мне уже было трудно сохранять равновесие. Мясо этого животного широко употребляется в пищу и в свежем, и в засоленном виде, а из жира его получают замечательно прозрачное масло. Когда черепаха поймана, человек надрезает у неё кожу около хвоста, чтобы посмотреть, достаточно ли толст слой жира под её спинным щитом. Если жира мало, животное отпускают, и, говорят, оно вскоре оправляется после такой необыкновенной операции.

 

The tortoise is very fond of water, drinking large quantities, and wallowing in the mud. The larger islands alone possess springs, and these are always situated towards the central parts, and at a considerable height. The tortoises, therefore, which frequent the lower districts, when thirsty, are obliged to travel from a long distance. <…> The inhabitants say each animal stays three or four days in the neighbourhood of the water, and then returns to the lower country; but they differed respecting the frequency of these visits. The animal probably regulates them according to the nature of the food on which it has lived. It is, however, certain, that tortoises can subsist even on those islands, where there is no other water than what falls during a few rainy days in the year.
I believe it is well ascertained, that the bladder of the frog acts as a reservoir for the moisture necessary to its existence: such seems to be the case with the tortoise. For some time after a visit to the springs, their urinary bladders are distended with fluid, which is said gradually to decrease in volume, and to become less pure. The inhabitants, when walking in the lower district, and overcome with thirst, often take advantage of this circumstance, and drink the contents of the bladder if full: in one I saw killed, the fluid was quite limpid, and had only a very slightly bitter taste. The inhabitants, however, always first drink the water in the pericardium, which is described as being best. <…>
I frequently got on their backs, and then giving a few raps on the hinder part of their shells, they would rise up and walk away;—but I found it very difficult to keep my balance. The flesh of this animal is largely employed, both fresh and salted; and a beautifully clear oil is prepared from the fat. When a tortoise is caught, the man makes a slit in the skin near its tail, so as to see inside its body, whether the fat under the dorsal plate is thick. If it is not, the animal is liberated; and it is said to recover soon from this strange operation.

  •  

… игуана Amblyrhynchus cristatus <…> чрезвычайно распространена на всех островах архипелага и живёт исключительно на скалистых берегах у самого моря, никогда не попадаясь, — по крайней мере я ни разу не видал ни одной, даже в десяти ярдах от воды. <…> Иногда их можно увидеть плавающими в нескольких сотнях ярдов от берега; капитан Колнетт в своём «Путешествии» говорит: «Они стаями пускаются в море на рыбную ловлю, греются на скалах и могут быть названы аллигаторами в миниатюре». Не следует, однако, полагать, что они питаются рыбой. В воде эта ящерица плавает необыкновенно легко и быстро, извиваясь, как змея, своим телом и сплюснутым хвостом, в то время как ноги её неподвижны и плотно прижаты к бокам. Один матрос бросил такую ящерицу за борт, привязав к ней тяжелый груз, и полагал, что она тут же погибнет; но, когда час спустя он вытащил её на верёвке, она оказалась живой и даже вполне подвижной. Конечности и сильные когти этих животных удивительно приспособлены к ползанию по неровным, растрескавшимся лавовым массивам, которые здесь повсюду образуют берег. <…>
Я вскрыл желудки у нескольких таких ящериц и обнаружил, что они набиты искрошенной морской водорослью (Ulvæ) <…>. Я не припоминаю, чтобы видел эту водоросль в сколько-нибудь значительных количествах на омываемых приливом скалах, и у меня есть основания полагать, что она растет на дне моря, на небольшом расстоянии от берега. Если дело обстоит так, то теперь понятно, зачем эти животные иногда пускаются в море. В желудках, кроме водоросли, больше ничего не было. Впрочем, м-р Байно нашёл в одном желудке кусок краба; но он мог попасть туда случайно, подобно гусенице, которую я встретил среди лишайника в брюхе черепахи. Кишечник у них длинный; как и у других травоядных животных. Характер пищи этих ящериц, а также строение их хвоста и ног и то обстоятельство, что они по собственному желанию плывут в открытое море, безусловно доказывают, что это животное водное; однако в этом отношении у них наблюдается одна странная аномалия, а именно они не идут в воду, если их спугнуть. Поэтому этих ящериц легко загнать в любое место над самым морем, где они скорее позволят поймать себя за хвост, чем прыгнут в воду. По-видимому, они совершенно не умеют кусаться, но, если их сильно напугать, они выбрасывают из ноздрей по капле жидкости. Я несколько раз кидал одну из них, стараясь забросить подальше, в глубокую лужу, оставленную отливом, но ящерица неизменно возвращалась прямо к тому месту, где я стоял. Плавала она у самого дна, двигаясь очень изящно и быстро, а натыкаясь на неровности дна, прибегала к помощи ног. Едва только добравшись до берега, но ещё находясь под водой, она пыталась спрятаться в пучках водорослей или влезть в какую-нибудь щель, но лишь только полагала, что опасность прошла, выползала на сухие скалы и старалась как можно быстрее убежать прочь. Я несколько раз ловил эту же ящерицу, загоняя её на мыс, и, хотя она умела с таким совершенством нырять и плавать, ничто не могло заставить её войти в воду; сколько раз я ни бросал её в лужу, она неизменно возвращалась описанным манером. Может быть, такое исключительно глупое, по видимости, поведение можно объяснить тем, что у этого пресмыкающегося нет никаких врагов на суше, тогда как в море оно, должно быть, часто оказывается добычей многочисленных акул. Поэтому, вероятно, побуждаемая прочным наследственным инстинктом выбраться на берег как на безопасное для неё место, ящерица при любых обстоятельствах ищет там убежища.

 

… Iguana Amblyrhynchus cristatus <…> is extremely common on all the islands throughout the group, and lives exclusively on the rocky sea-beaches, being never found, at least I never saw one, even ten yards in-shore. <…> They are occasionally seen some hundred yards from the shore, swimming about; and Captain Collnett, in his Voyage, says, "They go to sea in herds a-fishing, and sun themselves on the rocks; and may be called alligators in miniature." It must not, however, be supposed that they live on fish. When in the water this lizard swims with perfect ease and quickness, by a serpentine movement of its body and flattened tail—the legs being motionless and closely collapsed on its sides. A seaman on board sank one, with a heavy weight attached to it, thinking thus to kill it directly; but when, an hour afterwards, he drew up the line, it was quite active. Their limbs and strong claws are admirably adapted for crawling over the rugged and fissured masses of lava, which everywhere form the coast. <…>
I opened the stomachs of several, and found them largely distended with minced sea-weed (Ulvæ) <…>. I do not recollect having observed this sea-weed in any quantity on the tidal rocks; and I have reason to believe it grows at the bottom of the sea, at some little distance from the coast. If such be the case, the object of these animals occasionally going out to sea is explained. The stomach contained nothing but the sea-weed. Mr. Bynoe, however, found a piece of a crab in one; but this might have got in accidentally, in the same manner as I have seen a caterpillar, in the midst of some lichen, in the paunch of a tortoise. The intestines were large, as in other herbivorous animals. The nature of this lizard's food, as well as the structure of its tail and feet, and the fact of its having been seen voluntarily swimming out at sea, absolutely prove its aquatic habits; yet there is in this respect one strange anomaly, namely, that when frightened it will not enter the water. Hence it is easy to drive these lizards down to any little point overhanging the sea, where they will sooner allow a person to catch hold of their tails than jump into the Mater. They do not seem to have any notion of biting; but when much frightened they squirt a drop of fluid from each nostril. I threw one several times as far as I could, into a deep pool left by the retiring tide; but it invariably returned in a direct line to the spot where I stood. It swam near the bottom, with a very graceful and rapid movement, and occasionally aided itself over the uneven ground with its feet. As soon as it arrived near the edge, but still being under water, it tried to conceal itself in the tufts of sea-weed, or it entered some crevice. As soon as it thought the danger was past, it crawled out on the dry rocks, and shuffled away as quickly as it could. I several times caught this same lizard, by driving it down to a point, and though possessed of such perfect powers of diving and swimming, nothing would induce it to enter the water; and as often as I threw it in, it returned in the manner above described. Perhaps this singular piece of apparent stupidity may be accounted for by the circumstance, that this reptile has no enemy whatever on shore, whereas at sea it must often fall a prey to the numerous sharks. Hence, probably, urged by a fixed and hereditary instinct that the shore is its place of safety, whatever the emergency may be, it there takes refuge.

  •  

… подавляющее большинство наземных животных и более половины цветковых растений — местные произведения. Всего поразительнее было находиться среди новых птиц, новых пресмыкающихся, новых моллюсков, новых насекомых, новых растений и вместе с тем чувствовать, как бесчисленные мельчайшие подробности строения и даже самый звук голоса и оперение птиц оживляют в памяти умеренные равнины Патагонии или знойные сухие равнины северного Чили. Почему на этих клочках суши, которые ещё в недавний геологический период были, должно быть, покрыты океаном, которые образованы базальтовой лавой и поэтому отличаются в геологическом отношении от Американского материка, которые расположены в условиях своеобразного климата, — почему их коренные обитатели, соединённые, могу добавить, и по форме и по числу, в иных соотношениях, нежели на материке, и потому действующие друг на друга иным образом, — почему они были созданы по американскому типу организации? Вероятно, острова Зелёного Мыса походят по всем своим физическим условиям на Галапагосские острова гораздо больше, чем эти последние на побережье Америки; и всё-таки коренные обитатели этих двух островных групп совершенно непохожи друг на друга: на обитателях островов Зелёного Мыса лежит африканский отпечаток, тогда как обитатели Галапагосского архипелага отмечены печатью Америки.
До сих пор я не отметил ещё самой замечательной особенности естественной истории этого архипелага, а именно что различные острова в значительной степени населены различным составом живых существ. Впервые мое внимание обратил на это обстоятельство м-р Лосон, вице-губернатор, заявивший, что черепахи на разных островах различны и что он наверняка мог бы сказать, с какого острова какая привезена. Сначала я не обратил должного внимания на это утверждение и даже отчасти смешал коллекции, собранные на двух из этих островов. Я и не помышлял, чтобы острова, отстоящие миль на пятьдесят-шестьдесят один от другого и по большей части находящиеся в виду друг у друга, образованные в точности одинаковыми породами, лежащие в совершенно одинаковом климате, поднимающиеся почти на одну и ту же высоту, могли иметь различное население; вскоре, однако, мы увидим, что именно так и обстоит дело. Удел почти всех путешественников, — не успевши познакомиться с тем, что всего интереснее в какой-нибудь местности, уже спешить оттуда; но я, быть может, должен быть благодарен судьбе за то, что собрал материалы, достаточные для установления этого наиболее удивительного факта в распределении органических существ. <…>
Единственное соображение, которым я могу хоть как-нибудь объяснить это замечательное различие между обитателями отдельных островов, заключается в том, что очень сильные морские течения, проходящие в направлении на запад и запад-северо-запад, отделяют, должно быть, южные острова от северных, поскольку это касается переноса организмов морем; кроме того, между северными островами наблюдалось сильное северо-западное течение <…>. Так как архипелаг замечателен полным отсутствием сильных ветров, то ни птицы, ни насекомые, ни лёгкие семена не переносятся с острова на остров. Наконец, огромная глубина океана между островами и их явно недавнее (в геологическом смысле) вулканическое происхождение не позволяют думать, чтобы они когда-нибудь были соединены, и это соображение, вероятно, куда более важно, чем всякое другое, поскольку дело касается географического распределения обитателей этих островов. Пересматривая приведённые здесь факты, невольно поражаешься количеству творческой силы, если можно так выразиться, проявившейся на этих маленьких голых скалистых островах, а ещё более — её различному, но вместе с тем сходному действию в местах, столь близких одно от другого.

 

… a vast majority of all the land animals, and that more than half of the flowering plants, are aboriginal productions. It was most striking to be surrounded by new birds, new reptiles, new shells, new insects, new plants, and yet by innumerable trifling details of structure, and even by the tones of voice and plumage of the birds, to have the temperate plains of Patagonia, or the hot dry deserts of Northern Chile, vividly brought before my eyes. Why, on these small points of land, which within a late geological period must have been covered by the ocean, which are formed of basaltic lava, and therefore differ in geological character from the American continent, and which are placed under a peculiar climate,—why were their aboriginal inhabitants, associated, I may add, in different proportions both in kind and number from those on the continent, and therefore acting on each other in a different manner—why were they created on American types of organization? It is probable that the islands of the Cape de Verd group resemble, in all their physical conditions, far more closely the Galapagos Islands than these latter physically resemble the coast of America; yet the aboriginal inhabitants of the two groups are totally unlike; those of the Cape de Verd Islands bearing the impress of Africa, as the inhabitants of the Galapagos Archipelago are stamped with that of America.
I have not as yet noticed by far the most remarkable feature in the natural history of this archipelago; it is, that the different islands to a considerable extent are inhabited by a different set of beings. My attention was first called to this fact by the Vice-Governor, Mr. Lawson, declaring that the tortoises differed from the different islands, and that he could with certainty tell from which island any one was brought, I did not for some time pay sufficient attention to this statement, and I had already partially mingled together the collections from two of the islands, I never dreamed that islands, about fifty or sixty miles apart, and most of them in sight of each other, formed of precisely the same rocks, placed under a quite similar climate, rising to a nearly equal height, would have been differently tenanted; but we shall soon see that this is the case. It is the fate of most voyagers, no sooner to discover what is most interesting in any locality, than they are hurried from it; but I ought, perhaps, to be thankful that I obtained sufficient materials to establish this most remarkable fact in the distribution of organic beings. <…>
The only light which I can throw on this remarkable difference in the inhabitants of the different islands, is, that very strong currents of the sea running in a westerly and W.N.W. direction must separate, as far as transportal by the sea is concerned, the southern islands from the northern ones; and between these northern islands a strong N.W. current was observed <…>. As the archipelago is free to a most remarkable degree from gales of wind, neither the birds, insects, nor lighter seeds, would be blown from island to island. And lastly, the profound depth of the ocean between the islands, and their apparently recent (in a geological sense) volcanic origin, render it highly unlikely that they were ever united; and this, probably, is a far more important consideration than any other, with respect to the geographical distribution of their inhabitants. Reviewing the facts here given, one is astonished at the amount of creative force, if such an expression may be used, displayed on these small, barren, and rocky islands; and still more so, at its diverse yet analogous action on points so near each other.

Глава XX. Остров Килинг. Коралловые образования

править
  •  

Капитан Морсби сообщает мне, что на архипелаге Чагос <…> туземцы снимают щит со спины морской черепахи следующим жестоким способом: «Её засыпают горящим древесным углем, отчего наружный щит скручивается кверху; после этого щит отделяют ножом и, не давая ему остыть, выравнивают, поместив между двумя досками. После такой варварской операции животное выпускают обратно в его родную стихию, где у него через некоторое время образуется новый щит, который, однако, слишком тонок, чтобы приносить какую-нибудь пользу, и животное, надо думать, навсегда остаётся слабым и болезненным». — 6 апреля 1836

 

Captain Moresby informs me that in the Chagos archipelago <…> the natives, by a horrible process, take the shell from the back of the living turtle. "It is covered with burning charcoal, which causes the outer shell to curl upwards; it is then forced off with a knife, and before it becomes cold flattened between boards. After this barbarous process the animal is suffered to regain its native element, where, after a certain time, a new shell is formed; it is, however, too thin to be of any service, and the animal always appears languishing and sickly."

  •  

По мере того как барьерный риф медленно погружается, кораллы будут продолжать интенсивно расти вверх; но по мере погружения острова вода будет пядь за пядью захватывать берег, и вот сперва отдельные горы образуют отдельные острова внутри одного большого рифа, а под конец исчезнет и последняя, самая высокая вершина. В тот миг, когда это произойдёт, образуется самый настоящий атолл; <…> стоит убрать возвышенность изнутри окружающего барьерного рифа, и останется атолл, — а тут эта земля убрана. Теперь понятно, каким образом атоллы, происходя из окружающих барьерных рифов, походят на них общими размерами, формой, характером группировки и расположением в одну или в две линии, ибо их можно назвать приблизительными контурными картами погрузившихся островов, над которыми они стоят. Далее мы видим, отчего атоллы в Тихом и Индийском океанах тянутся цепями, параллельными главному, преобладающему направлению высоких островов и больших береговых линий этих океанов. Поэтому я рискну утверждать, что с точки зрения теории роста кораллов вверх во время погружения суши просто объясняются все главные особенности тех чудесных сооружений, лагунных островов, или атоллов, которые так давно привлекают внимание путешественников <…>.
В этих коралловых образованиях, где суша и вода борются, по-видимому, за господство, всегда, должно быть, трудно решить, что вызывается изменением приливных течений, а что незначительным опусканием; то обстоятельство, что многие из этих рифов и атоллов подвергаются каким-то изменениям, не оставляет никаких сомнений: на одних атоллах, по-видимому в недавний период, значительно выросли островки, на других они были частично или полностью смыты. Кое-где на Мальдивских островах жители знают дату первого появления некоторых островков; в иных местах кораллы в настоящее время процветают на смытых водой рифах, где ямы, вырытые для могил, свидетельствуют о том, что когда-то тут была обитаемая земля. Трудно поверить в частую перемену приливных течений в открытом океане; между тем землетрясения, сохранившиеся в памяти туземцев, на одних атоллах, и большие трещины, наблюдаемые на других атоллах, служат ясным доказательством изменений и возмущений, происходящих в подземных областях. <…>
Теория опускания объясняет не только важнейшие особенности строения барьерных рифов и атоллов и их сходство в форме, в размерах и в других чертах; эта теория, — которую мы всё равно вынуждены принять в рассматриваемых нами областях вследствие необходимости найти фундаменты для кораллов в пределах требуемой глубины, — может также просто объяснить и многие подробности строения, и исключительные случаи. Приведу лишь несколько примеров. Уже давно с удивлением отмечали, что проходы в рифах расположены как раз напротив долин на охватываемой земле даже тогда, когда риф отделен от земли лагунным каналом, который до того широк и настолько глубже самого прохода, что почти не представляется возможным, чтобы очень малое количество воды или осадка, сносимое вниз, могло разрушить кораллы на рифе. А ведь в каждом рифе из типа окаймляющих пробиты узкие ворота напротив малейшего ручейка, пусть даже сухого в продолжение большей части года, так как ил, песок или гравий, смываемые иногда вниз, убивают кораллы, на которых они отлагаются. Поэтому, когда остров, окаймленный таким образом, будет опускаться, то хотя большая часть этих узких ворот, вероятно, закроется вследствие роста кораллов наружу и вверх, но все те, что не закроются (осадки и загрязненная вода, стекающие из лагунного канала, непременно оставят открытыми некоторые из них), по-прежнему будут находиться как раз напротив верхней части тех долин, в устье которых был прорван первоначальный, лежащий в основании окаймляющий риф.
Теперь нетрудно увидеть, каким образом остров, перед которым проходят барьерные рифы — только ли по одной стороне его, или по одной стороне и огибая одну его оконечность, или же огибая обе оконечности одновременно, — мог после длительного опускания превратиться в одиночный, подобный стене риф, или в атолл, с выступающей из него большой правильной вершиной, или же в два или три атолла, связанные между собой прямолинейными рифами, — все эти исключительные случаи действительно встречаются. Так как рифообразующие кораллы нуждаются в пище, сами они служат пищей другим животным, гибнут от осадков, не в состоянии прикрепляться к рыхлому дну и легко могут быть унесены на такую глубину, откуда уже не в состоянии снова расти, то нам не приходится удивляться тому, что рифы и на атоллах, и в барьерах местами прерываются. <…>
Некоторые авторы с удивлением отмечают, что, хотя атоллы являются наиболее распространенными коралловыми сооружениями в некоторых громадных областях океана, они полностью отсутствуют в» других морях, например в Вест-Индии; теперь мы сразу же можем понять причину этого явления: атоллы не могут возникать там, где нет опускания, а что касается Вест-Индии и некоторых областей Ост-Индии, то эти пространства, как известно, продолжают в современный период подниматься. — расширено в 1845 по его работе «Коралловые рифы» (1842)[1]

 

As the barrier-reef slowly sinks down, the corals will go on vigorously growing upwards; but as the island sinks, the water will gain inch by inch on the shore—the separate mountains first forming separate islands within one great reef—and finally, the last and highest pinnacle disappearing. The instant this takes place, a perfect atoll is formed: <…> remove the high land from within an encircling barrier-reef, and an atoll is left, and the land has been removed. We can now perceive how it comes that atolls, having sprung from encircling barrier-reefs, resemble them in general size, form, in the manner in which they are grouped together, and in their arrangement in single or double lines; for they may be called rude outline charts of the sunken islands over which they stand. We can further see how it arises that the atolls in the Pacific and Indian oceans extend in lines parallel to the generally prevailing strike of the high islands and great coast-lines of those oceans. I venture, therefore, to affirm, that on the theory of the upward growth of the corals during the sinking of the land, all the leading features in those wonderful structures, the lagoon-islands or atolls, which have so long excited the attention of voyagers <…>.
In these coral formations, where the land and water seem struggling for mastery, it must be ever difficult to decide between the effects of a change in the set of the tides and of a slight subsidence: that many of these reefs and atolls are subject to changes of some kind is certain; on some atolls the islets appear to have increased greatly within a late period; on others they have been partially or wholly washed away. The inhabitants of parts of the Maldiva archipelago know the date of the first formation of some islets; in other parts, the corals are now flourishing on water-washed reefs, where holes made for graves attest the former existence of inhabited land. It is difficult to believe in frequent changes in the tidal currents of an open ocean; whereas, we have in the earthquakes recorded by the natives on some atolls, and in the great fissures observed on other atolls, plain evidence of changes and disturbances in progress in the subterranean regions. <…>
Not only the grand features in the structure of barrier-reefs and of atolls, and of their likeness to each other in form, size, and other characters, are explained on the theory of subsidence—which theory we are independently forced to admit in the very areas in question, from the necessity of finding bases for the corals within the requisite depth—but many details in structure and exceptional cases can thus also be simply explained. I will give only a few instances. In barrier-reefs it has long been remarked with surprise, that the passages through the reef exactly face valleys in the included land, even in cases where the reef is separated from the land by a lagoon-channel so wide and so much deeper than the actual passage itself, that it seems hardly possible that the very small quantity of water or sediment brought down could injure the corals on the reef. Now, every reef of the fringing-class is breached by a narrow gateway in front of the smallest rivulet, even if dry during the greater part of the year, for the mud, sand, or gravel, occasionally washed down, kills the corals on which it is deposited. Consequently, when an island thus fringed subsides, though most of the narrow gateways will probably become closed by the outward and upward growth of the corals, yet any that are not closed (and some must always be kept open by the sediment and impure water flowing out of the lagoon-channel) will still continue to front exactly the upper parts of those valleys, at the mouths of which the original basal fringing-reef was breached.
We can easily see how an island fronted only on one side, or on one side with one end or both ends encircled by barrier-reefs, might after long-continued subsidence be converted either into a single wall-like reef, or into an atoll with a great straight spur projecting from it, or into two or three atolls tied together by straight reefs—all of which exceptional cases actually occur. As the reef-building corals require food, are preyed upon by other animals, are killed by sediment, cannot adhere to a loose bottom, and may be easily carried down to a depth whence they cannot spring up again, we need feel no surprise at the reefs both of atolls and barriers becoming in parts imperfect. <…>
Authors have noticed with surprise, that although atolls are the commonest coral-structures throughout some enormous oceanic tracts, they are entirely absent in other seas, as in the West Indies: we can now at once perceive the cause, for where there has not been subsidence, atolls cannot have been formed; and in the case of the West Indies and parts of the East Indies, these tracts are known to have been rising within the recent period.

Перевод

править

Е. Г. Бекетова (1871), С. Л. Соболь (1935, 1952) под ред. Е. Е. Сыроечковского (1976)

О книге

править
  •  

С удивительным постоянством Дарвин даёт захватывающие снимки животного или насекомого, застигнутого врасплох в самом типическом для него положении.
«Щелкун, брошенный на спину  <…>».
Нам уже трудно оценить всю небывалую свежесть этого описания, которое так и просится на плёнку кино. Для того чтобы понять всю глубину художественно-научной революции, осуществлённой Дарвином, сравним эту хищную, насквозь функциональную зарисовку жука с одним из описаний Палласа — натуралиста линнеевской школы, автора «Путешествия по разным провинциям Российского государства»:
«Азиятская козявка. Величиной с сольтицияльного жука, а видом кругловатая с шароватою грудью. Стан и ноги с прозеленью золотые, грудь темнее, голова медного цвета. Твердокрылия гладкие, лоснящиеся, с примесью виолетового цвета — чёрные. Усы ровные, передние ноги несколько побольше. Поймана при Индерском озере».
Насекомое преподнесено как драгоценность в оправе, как живопись в медальоне. <…>
Замечательный прозаизм научных трудов Дарвина был глубоко подготовлен историей. Дарвин изгнал из своего литературного обихода всякое красноречие, всякую риторику и телеологический пафос во всех его видах.
Он имел мужество быть прозаичным потому, что имел многое и многое сказать и не чувствовал себя никому обязанным ни благодарностью, ни восхищением.
Лишь сочетание мысли с могучим инстинктом естествоиспытателя позволило Дарвину добиться таких результатов.
Я имею в виду инстинкт отбора, скрещивания и селектирования фактов, который приходит на помощь научному доказательству, создаёт благоприятную среду для обобщения. <…>
Дневник путешествия на «Бигле» с его новым принципом естественнонаучной вахты продолжается в «Происхождении видов». С тою лишь разницей, что Дарвин протягивает корреспондентские нити к бесчисленным адресатам, несущим ту же самую службу, во все концы земного шара.

  Осип Мандельштам, «К проблеме научного стиля Дарвина», 1932
  •  

Красочность и полнокровность описаний Дарвина возникают не благодаря применению им «цветистых выражений», а как естественный результат его необычайно тонкой наблюдательности, его особенного умения видеть.
На что бы ни бросал свой взгляд Дарвин, <…> — всюду он подмечает такие детали, такие особенности явления, которые позволяют ему представить это явление во всей его полноте, как-то особенно рельефно, осязательно.
Существенным моментом, обусловливавшим эту особенность Дарвина, было то, что он не просто созерцал и описывал, а постоянно сравнивал, испытывал и от частного явления переходил к общему порядку вещей, это явление породившему. Дарвин и сам отчётливо сознавал это и именно так рекомендовал поступать каждому молодому натуралисту <…> в статье «Геология»[3]. <…>
Собранный Дарвином материал по геологии <…> является важнейшим вкладом в познание геологии этих стран, не утерявшим и до сих пор своего значения. Описания землетрясения в Консепсьоне, строения вулканической бомбы с острова Вознесения, ледников Огненной Земли и архипелага Чонос точно так же представляют собой классические описания этого рода явлений. Но всё это отступает на задний план по сравнению с тремя важнейшими геологическими обобщениями, <…> сформулированными им в достаточно законченной форме уже в первом издании «Дневника изысканий», а отчасти ещё раньше — в «Путевом дневнике», и получившими окончательное, наиболее полное изложение и обоснование в его трёх геологических монографиях.
Первое обобщение относится к вопросу о природе океанических островов. <…>
Второе <…> относится к проблеме вековых движений земной коры. <…>
Наконец, третьим, наиболее важным геологическим обобщением Дарвина, целиком подсказанным ему теорией опускания и поднятия материков, является его теория происхождения коралловых рифов. <…>
Варварское истребление индейцев, ужасное положение негров-рабов в Бразилии, бесконечно тяжёлые и беспросветные условия труда чилийских горняков, <…> методы колонизации Австралии и Тасмании, применявшиеся англичанами, и жестокое уничтожение ими туземного населения и т. д. — вот тот клубок социально-экономических и политических явлений, свидетелем которых стал Дарвин. <…>
Но вместе с тем Дарвин был горд экономическим преуспеянием своей родины. <…>
Противопоставляя английскую инициативу и энергию их отсутствию у других колонизаторов, Дарвин отвлекается от им же самим установленных фактов и испытывает чувство национального восторга, когда смотрит «на все эти отдалённые колонии»; <…> он забывает о катастрофическом падении рождаемости на Таити, подлинной причиной которого является этот самый «христианский и филантропический дух британской нации»; он не замечает, наконец, того, что в столь высокой степени развитая у него способность наблюдать и правильно оценивать оказалась почти полностью утраченной им, когда он столкнулся с огнеземельцами. <…>
Гениальный естествоиспытатель, сумевший уже в молодости <…> шагнуть по ряду кардинальных вопросов естествознания неизмеримо дальше научной рутины своего времени, Дарвин, несмотря на свою глубокую гуманность и ненависть ко всякому виду угнетения людей, оказался в вопросах социальных в плену обычных представлений своей среды. Уже на страницах «Дневника изысканий» мы обнаруживаем у него характерную для буржуазной мысли антинаучную тенденцию истолковывать социальные явления с точки зрения биологических закономерностей.[2]парафраз его предисловия 1935 г.[1]

  Самуил Соболь, «Путешествие Дарвина вокруг света (1831—1836) и его значение в истории естествознания»
  •  

С дарвинизмом уже со школьной скамьи знаком каждый житель нашей страны. Но приходится констатировать, что число людей, прочитавших «Путешествие на „Бигле“», в десятки, а может быть, и в сотни раз превосходит число людей, полностью читавших фундаментальное «Происхождение видов» <…>. Как известно, язык сугубо научных трудов Дарвина не отличался лёгкостью и простотой изложения. В то же время «Путешествие на „Бигле“» написано с большим изяществом, превосходным языком, успешно сочетающимся со строгостью старого английского стиля, <…> [что] английские литературоведы всегда отмечали…[4]

  Евгений Сыроечковский

Комментарии

править
  1. Одна из акаций, изредка встречающихся в безлесом районе Рио-Негро[2].
  2. Дарвин прав, т.к. аналогичные обряды существовали у многих народов[2].
  3. Последнее типично.
  4. Пузырёк с кислотой[2].

Примечания

править
  1. 1 2 3 4 С. Л. Соболь. Экспедиция Ч. Дарвина на корабле «Бигль» // Чарлз Дарвин. Сочинения. Т. 1. — М., Л.: Государственное издательство биологической и медицинской литературы, 1935. — С. XIII—XLIV.
  2. 1 2 3 4 5 Чарлз Дарвин. Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль» // Ред. и примечания С. Л. Соболя. — М.: Географгиз, 1954.
  3. A manual of scientific enquiry; prepared for the use of Her Majesty's Navy: and adapted for travellers in general ed. by J. F. W. Herschel. London: John Murray, 1849, pp. 156-195.
  4. Предисловие // Чарлз Дарвин. Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль». Изд. 3-е. — М.: Мысль, 1976. — С. 6-7.