|
Роман Стефана Хвина «Ханеман» <…> заслуживает того, чтобы о нём писали; отсутствие должного количества откликов и дискуссий лишний раз свидетельствует о распаде в Польше «литературной» культуры. <…> Нет точек соприкосновения, все расползаются в разные стороны, как побеги дикорастущего кустарника. Такая кустистость раздражает, поскольку мешает серьёзному обсуждению книг, заслуживающих большого внимания <…>. Отношение к молодым авторам просто ужасное, можно сказать, нигилистическое; вы не увидите их книг на витринах, а зачастую и на прилавках книжных магазинов. <…>
Это образец психосоциальной эсхатологии: Хвин пронзительно изображает зловещую лёгкость, с которой можно уничтожить, разрушить, растоптать всё человеческое; хорошо известное он показывает со свежестью, исполненной жестокости. Текст проработан до мельчайших подробностей, в конце даже есть словарик немецких названий улиц, но при этом в книге трудно обнаружить хотя бы намёк на существовавший тогда в Германии строй — нет гауляйтеров или иных бонз, загоняющих гданьчан на палубу балтийских судов. Всё происходит в социально-государственном вакууме. Это не упрёк; я полагаю, автор сознательно избрал такой приём.
Хвин уловил явление, которое меня всегда потрясало, — я сам несколько раз переживал подобное во Львове. Речь идёт о той минуте, когда господствующий строй и традиционная иерархия житейских проблем, самый фундамент быта рушатся. Одна армия уходит, другая ещё не пришла, возникает зияющая пустота, перерыв в истории, а от людей остаются только вещи. <…> Нет сомнений в том, что «Ханеман» в своей цельности — поскольку не поддаётся расщеплению на отдельные строительные блоки — хорошая, даже очень хорошая книга, более плотно сотканная и гораздо больше меня волнующая, чем, например, проза Щиперского, принесшая автору известность за границей.[3] —
|
