Ольга Александровна Чигиринская

украинская писательница-фантаст, эссеистка, переводчица, публицистка

Ольга Александровна Чигири́нская (род. 7 октября 1976) — украинская писательница-фантаст, эссеистка, переводчица, публицистка. Псевдонимы: Берен Белгарион, Ольга Брилёва, Олег Чигиринский.

Ольга Чигиринская
Статья в Википедии

Цитаты

править

«Ничего нет прекраснее смерти»

править
  •  

Я отчётливо помню чувство возмущения, сопровождавшее все смерти любимых книжных героев, и помню, что со страхом оно никак не было сопряжено — скорее с тем, что история будет продолжаться дальше без того персонажа, которого я успела так полюбить. С тех пор мне никак не отделаться от убеждения, что наша скорбь по ушедшим — это как минимум наполовину возмущение тем, что человек, ставший частью нашей жизни, был внезапно выхвачен из неё и на его месте оказалась пустота, откуда веет холодом. Его сюжетная линия прервана, и все завязки на неё теперь должны быть переписаны и переплетены по-другому. Все наши планы, связанные с ним, пошли прахом. И ничего уже нельзя будет изменить, переписать, проиграть назад. Если вы вчера поссорились, ты уже не сможешь сегодня сказать ему «прости». Если он должен тебе деньги — уже не отдаст. Если он был о тебе скверного мнения, то этого уже не поправить. То состояние, которое ты полагал временным, сиюминутным, — каким-то непостижимым образом оказалось закреплено навсегда. Ты ещё продолжаешь свою историю, а история ушедшего получила так или иначе своё завершение, от неё ничего нельзя убавить, и прибавить к ней ничего тоже нельзя. Уже самим фактом этой завершенности ушедший в каком-то смысле выше тебя. Все его слова и поступки приобретают какое-то особенное, новое значение.
Даже языческое отчаяние знает о смерти больше, чем современное благо— (а на самом деле равно-) душие. Это удивительно, но это факт: зная, что неизбежен тот момент, когда строку придется закончить точкой, мы сознательно предпочитаем не думать о том, как эта точка будет поставлена, не думать о фразе, которая этой точкой закончится. И даже перед лицом другой смерти мы не вдумываемся, а дистанцируемся. Мысль о том, что в смерти есть какой-то смысл, представляется чуть ли не кощунственной. Общественная этика предлагает только глухую скорбь, краткое сопереживание с теми, кто потерял близкого человека, — как будто этот человек им принадлежал как вещь, которую можно потерять, и как будто небеса над нами пусты.[1]

  •  

… нужно увидеть, как детская компания дразнит того, кто по тем или иным причинам оказался «белой вороной». Взрослые, впрочем, выглядят не менее отвратительно, если начинают травлю, но у них это случается реже, за счет воспитания, и имеет более завуалированные формы. Дети же скачут вокруг своей жертвы такой неприкрытой и чистой радостью, что становится страшно. До определённого момента им в голову не приходит, что они делают нечто постыдное, и даже слезы жертвы только раззадоривают их. Лишь резкий окрик взрослого будит чувство стыда, и то с большим трудом: ребёнок искренне не понимает, что плохого он сделал, да и теперь, вырванный из стаи и поставленный перед ответом, он больше напоминает маленького ангелочка, нежели того зверёныша, каким был пять минут назад. Словно подменили ребёнка.

  •  

Самая страшная и глупая ошибка, которую только может допустить детский писатель, — идеализация детей. Этому отчасти способствует спасительное свойство людской памяти — помнить хорошее и забывать плохое. Идеализируется собственное детство, а вслед за ним — детство вообще. Итогом такой идеализации становится безудержная фальшь: дети в книгах предстают целлулоидными манекенами, полными жизнерадостной бодрости.

  •  

А на самом деле нужно только диву даваться, насколько иллюзорно большинство «взрослых» проблем. Старое заклинание «всё как у людей» — подлинный бич эпохи, если не всех эпох.

  •  

И вот в эту <обычную жизнь Джесса> жизнь вторгается Лесли Бёрк. Обычная девочка — но из другой среды и оттого выделяющаяся в сельской школе, как попугайчик среди воробьев. Дочь богемных родителей, переехавших в это захолустье не из-за бедности, а в поисках «простой жизни». Презирающая взрослые условности по примеру родителей — но зависимая от детских условностей, как все дети.[1]

  •  

Глухая неприязнь, разделяющая дома Эронсов и Бёрков, глубже оврага, через который дети прыгают на канате, привязанном к ветке старой яблони.

  •  

Мифопоэтика живёт по своим законам. И добиться победы по этим законам невозможно путём уловки, техники, хитрости. Только играя с судьбой по её правилам. А по этим правилам орлы прилетают только в самый отчаянный момент и не к самым хитропопым, а к тем, кто исчерпал уже все средства в борьбе.[2]о «проблеме орлов»

Примечания

править
  1. 1 2 Ольга Брилёва. Ничего нет прекраснее смерти (послесловие к повести) // Кэтрин Патерсон. Мост в Терабитию (Теравифию). — М.: Центр «Нарния», 2003, 2007.
  2. А. Гагинский. Орлы летят! Или как мог бы закончиться «Властелин Колец». — 2012. — № 107 (июль).