Одно мгновение бури

«Одно мгновение бури» или «Момент бури» (англ. This Moment of the Storm) — фантастический рассказ Роджера Желязны 1966 года. Вошел в авторский сборник «Двери лица его, пламенники пасти его» 1971 года.

Цитаты

Я сказал: «Человек — сумма всего, что он сделал, желая того или не желая, и того, что он хотел сделать, вне зависимости от того, сделал он это или нет». Остановитесь на мгновение и поразмыслите над моей тирадой. Она намеренно такая же общая, как и остальные, прозвучавшие в аудитории, но в ней найдётся место и для биологии, и для способности смеяться, и для стремления вперёд, для культуры, любви, для наблюдения за собственным отражением в зеркале и для определения человеком самого себя. Заметьте, я оставил лазейку даже для религии. Нельзя не признать, что моё определение отнюдь не всеобъемлюще. Разве к устрице оно применимо?

I'd said, "Man is the sum total of everything he has done, wishes to do or not to do, and wishes he hadn't done, or hadn't." Stop and think about it for a minute. It's purposely as general as the others, but it's got room in it for the biology and the laughing and the aspiring, as well as the culture-transmitting, the love, and the room full of mirrors, and the defining. I even left the door open for religion, you'll note. But it's limiting, too. Ever met an oyster to whom the final phrases apply?

Смешно наблюдать, как мозг персонифицирует и превращает мысли в образы. В кораблях всегда подразумевалось женское начало. Можно, например, сказать «добрая старая посудина» или «быстроходная штучка», похлопывая её по фальшборту, и ощутить ауру женственности, которая плотно облегает её формы, и наоборот — «чёртов драндулет!» или «будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса!», когда у вашего автомобиля отказал двигатель. Ураганы — тоже женщины, впрочем, как луни и моря. С городами дело обстоит по-другому. Они, вообще говоря, бесполые. Никому в голову не придёт сказать о Сан-Франциско «он» или «она». Но иногда, тем не менее, они носят атрибуты того или другого пола. Этим отличаются на Земле, например, портовые города Средиземного моря. Не исключено, что причиной тому — бесполые имена собственные, бытующие в данном округе, но, в любом случае, имя расскажет вам больше о жителях, чем о самом городе. А вообще, мне кажется, всё гораздо сложнее. Спустя два десятилетия после основания актом муниципального совета станцию Бета окрестили женским именем Бетти официально. Я считал и считаю до сих пор, что причина этому одна: ранее Бета предназначалась для отдыха путешественников и профилактического ремонта. Бетти не претендовала на роль дома, но чем-то походила и на отчий дом и на весёлый привал: земная пища, новые лица, звуки, пейзажи, дневной свет… Если вы из тьмы, холода и безмолвия вдруг попадаете туда, где тепло, светло и играет музыка, вы полюбите это место, как женщину. Нечто подобное чувствовал мореплаватель древности, когда высматривал на горизонте землю, сулящую отдых после долгого пути.

It's funny how the mind personifies, engenders. Ships are always women: You say, "She's a good old tub," or, "She's a fast, tough number, this one," slapping a bulwark and feeling the aura of femininity that clings to the vessel's curves; or, conversely, "He's a bastard to start, that little Sam!" as you kick the auxiliary engine in an inland transport-vehicle; and hurricanes are always women, and moons, and seas. Cities, though, are different. Generally, they're neuter. Nobody calls New York or San Francisco "he" or "she". Usually, cities are just "it". Sometimes, however, they do come to take on the attributes of sex. Usually, this is in the case of small cities near to the Mediterranean, back on Earth. Perhaps this is because of the sex-ridden nouns of the languages which prevail in that vicinity, in which case it tells us more about the inhabitants than it does about the habitations. But I feel that it goes deeper than that. Betty was Beta Station for less than ten years. After two decades she was Betty officially, by act of Town Council. Why? Well, I felt at the time (ninety-some years ago), and still feel, that it was because she was what she was—a place of rest and repair, of surface-cooked meals and of new voices, new faces, of landscapes, weather, and natural light again, after that long haul through the big night, with its casting away of so much. She is not home, she is seldom destination, but she is like unto both. When you come upon light and warmth and music after darkness and cold and silence, it is Woman. The oldtime Mediterranean sailor must have felt it when he first spied port at the end of a voyage.

	Прогремели первые раскаты грома, весьма напоминавшие бурчание в животе через полчаса после ленча.
	I heard the first rumbles of thunder almost half an hour after lunch, so I knew it wasn't my stomach.

	Многие вообще не прислушивались к прогнозу погоды — психологическая защита, возникшая из того недоверия, которое наши предки испытывали в прошлом к шаманам. Ибо если они правы, значит, в чём-то превосходят нас, простых смертных, а это смущает больше, чем перспектива вымокнуть под дождём. Поэтому нам так хочется, чтобы они ошибались.
	People never pay attention to weather reports; this, I believe, is a constant factor in man's psychological makeup, stemming perhaps from an ancient tribal distrust of the shaman. You want them to be wrong. If they're right, then they're somehow superior, and this is even more uncomfortable than getting wet.

… увы! память — отнюдь не время, которое так легко обмануть, погрузившись в petite mort сна. Память — месть времени, и даже если ты лишишь себя зрения и слуха, очнувшись, ты поймёшь, что прошлое остаётся с тобой. Самое страшное, что тебе может прийти в голову — вернуться на ставшую чужой землю, где покоится твоя любовь, вернуться никем не узнаваемым туда, где когда-то стоял твой дом. И тогда ты снова пускаешься в путь, ты забываешь, но, увы! у тебя было слишком мало времени, чтобы забыть всё. Ты предоставлен самому себе: один-одинёшенек, один как перст.

… not when you cheat time with the petite mort of the cold sleep. Time's vengeance is memory, and though for an age you plunder the eye of seeing and empty the ear of sound, when you awaken your past is still with you. The worst thing to do then is to return to visit your wife's nameless grave in a changed land, to come back as a stranger to the place you had made your home. You run again then, and after a time you do forget, some, because a certain amount of actual time must pass for you also. But by then you are alone, all by yourself: completely alone.

	В этом суть доблести: мгновение, неподотчётное разуму (будто искра в спинномозговых нервах), предопределённое суммой всего, чем ты жил и что хотел сделать, вне зависимости от того, сделал ты это или нет; и лишь затем приходит боль.
	Such is the essence of valor: an unthinking moment, a spark along the spinal nerves, predetermined by the sum total of everything you have ever done, wished to do or not to do, and wish you had done, or hadn't, and then comes the pain.

	Витрины в магазинах были разбиты вдребезги, под ногами хрустели осколки стекла… Рухнувшие мосты и развороченные мостовые… <…> Тяжелое утро, последовавшее за пьяной оргией небесных сил. Всегда найдётся смертный, чтобы разобрать остатки божественного пиршества или оказаться погребённым под ними.
	There were smashed-in store fronts and there was glass everywhere, and bridges fallen down and holes in the streets… <…> It was the big morning after, following a drunken party by the gods. It is the lot of mortal man always to clean up their leavings or be buried beneath them.

Перевод

М. П. Стерлигов, 1990, 2001 (с незначительными уточнениями)