Ода к Венеции (Байрон)

«Ода к Венеции» (англ. Ode on Venice) — стихотворение Джорджа Байрона, написанное летом 1818 года.

Здесь приведены одни и те же цитаты в двух переводах.

Перевод Т. Л. Щепкиной-Куперник

, см. также 1-ю редакцию 1905 г.

Венеция! О, если власть времён Над мрамором твоим сравняет воды, — О, как тогда заплачут все народы, Над морем вознесётся громкий стон! <…> Тринадцати веков, с их пышной славой, Вся память обратилась в слёзы, в прах: Для путника на храмах, на дворцах, На статуях — лишь траур величавый… Как будто побеждён и самый Лев: Бой барабанов, мрачным эхом вторя Тиранов голосам, звучит вдоль моря, Где раньше только радостный напев Лился так сладко тихой ночью лунной Под плеск гондол, под звонкий рокот струнный; Где слышался лишь шум толпы живой, Созданий радостных весёлый лепет, Чей тяжкий грех был разве сердца трепет Да радости избыток огневой, Чье пылкое стремленье к страсти, к счастью Сдержать могло лишь время мощной властью. Но лучше сладострастный пыл любви, Живой поток, бушующий в крови, Чем мрачные ошибки, заблужденья, Народов плевелы в года паденья, Когда Порок все ужасы влачит, Веселье, обезумев, смерть таит, Надежда ж — только призрак облегченья, Отсрочка ложная в конце мученья… — I

Oh Venice! Venice! when thy marble walls Are level with the waters, there shall be A cry of nations o'er thy sunken halls, A loud lament along the sweeping sea! <…> Thirteen hundred years Of wealth and glory turned to dust and tears; And every monument the stranger meets, Church, palace, pillar, as a mourner greets; And even the Lion all subdued appears, And the harsh sound of the barbarian drum, With dull and daily dissonance, repeats The echo of thy Tyrant's voice along The soft waves, once all musical to song, That heaved beneath the moonlight with the throng Of gondolas—and to the busy hum Of cheerful creatures, whose most sinful deeds Were but the overbeating of the heart, And flow of too much happiness, which needs The aid of age to turn its course apart From the luxuriant and voluptuous flood Of sweet sensations, battling with the blood. But these are better than the gloomy errors, The weeds of nations in their last decay, When Vice walks forth with her unsoftened terrors, And Mirth is madness, and but smiles to slay; And Hope is nothing but a false delay, The sick man's lightning half an hour ere Death…

Надежды нет для наций и племён: Прочтите вы истории страницы, Веков давно прошедших вереницы, — Прилив и вновь отлив — вот их закон. Их «будет», вечно претворяясь в «было», Нас ничему почти не научило: Опоры ищем в том, что легче нас, В борьбе бесплодной тратим сил запас; Тут надо нам винить свою природу: Бредём, как скот, когда перед собой Его надсмотрщик гонит на убой! Вы льёте кровь за королей, как воду; Что вашим детям это даст взамен? Наследство нищеты и вечный плен, За рабский труд — побои вместо платы… Иль раскалённый плуг не жжёт вас — в том Фальшивом испытании огнём, Чьи доказательства для вас так святы? Лобзать те руки, что на казнь ведут, И принимать с восторгом «божий суд»! <…> Все — кроме тех, чей дух всегда высок, Кто понял, что нередко преступленья Народ свершает только из стремленья Скорее в прах разбить свою тюрьму, Когда так жадно хочется ему От жажды вековой испить те воды, Что льются из источника Свободы. Тогда толпа друг друга топчет в грязь, Забвенья чашу захватить стремясь: Забвенья дней, когда рабы страдали, Не для себя растили колос нив И, шеи низко под ярмо склонив, Питались только жвачкою печали! — II

There is no hope for nations!—Search the page Of many thousand years—the daily scene, The flow and ebb of each recurring age, The everlasting to be which hath been, Hath taught us nought or little: still we lean On things that rot beneath our weight, and wear Our strength away in wrestling with the air; For 't is our nature strikes us down: the beasts Slaughtered in hourly hecatombs for feasts Are of as high an order—they must go Even where their driver goads them, though to slaughter. Ye men, who pour your blood for kings as water, What have they given your children in return? A heritage of servitude and woes, A blindfold bondage, where your hire is blows. What! do not yet the red-hot ploughshares burn, O'er which you stumble in a false ordeal, And deem this proof of loyalty the real; Kissing the hand that guides you to your scars, And glorying as you tread the glowing bars? <…> Save the few spirits who, despite of all, And worse than all, the sudden crimes engendered By the down-thundering of the prison-wall, And thirst to swallow the sweet waters tendered, Gushing from Freedom's fountains—when the crowd, Maddened with centuries of drought, are loud, And trample on each other to obtain The cup which brings oblivion of a chain Heavy and sore,—in which long yoked they ploughed The sand,—or if there sprung the yellow grain, 'Twas not for them, their necks were too much bowed, And their dead palates chewed the cud of pain…

Венеции завидовали все… Она царей в гостях привыкла видеть: Они привет несли её красе И не могли её возненавидеть. Все страны были с ними заодно: Она манила путников давно… В ней преступленья, рождены Любовью, И те смягчались! Не питаясь кровью, Она не шла по грудам мёртвых тел, Но, мирные победы совершая, Спасала Крест! Он ей с небес блестел, Знамёна славные благословляя, Что веяли меж остальной землёй И Полумесяцем — святой преградой. И что же? Цепи были ей наградой! — III

When Venice was an envy, might abate, But did not quench, her spirit—in her fate All were enwrapped: the feasted monarchs knew And loved their hostess, nor could learn to hate, Although they humbled—with the kingly few The many felt, for from all days and climes She was the voyager's worship;—even her crimes Were of the softer order, born of Love— She drank no blood, nor fattened on the dead, But gladdened where her harmless conquests spread; For these restored the Cross, that from above Hallowed her sheltering banners, which incessant Flew between earth and the unholy Crescent, Which, if it waned and dwindled, Earth may thank The city it has clothed in chains…

Есть гордый край; его от прочих стран Ревниво отделяет океан. Свободу там отцы завоевали И детям так наследство завещали, В отличие от остальных людей, Перед монархом гнущихся послушно, Как будто царский скипетр — хоть бездушный — Волшебный жезл, науки всей сильней! Великий край, непобежденный, гордый, Возносится один вершиной твёрдой Из вод Атлантики. Он доказал Исавам первородным, что знамена, Надменною защитой Альбиона Парящие над высью наших скал, — Склониться могут, честь отдав народу, Что кровью дёшево купил свободу! Но если в людях кровь — поток речной, Не лучше ль, чтоб она лилась волной, А не ползла сквозь сон лениво в жилах? Нет! Лучше там — при гордых Фермопилах, Как некогда спартанцы, пасть в борьбе, Чем мирно гнить!.. Иль — переплыть глубины И дать отцам достойного их сына, И нового прибавить гражданина, Свободного, Америка, тебе! — IV

One great clime, Whose vigorous offspring by dividing ocean Are kept apart and nursed in the devotion Of Freedom, which their fathers fought for, and Bequeathed—a heritage of heart and hand, And proud distinction from each other land, Whose sons must bow them at a Monarch's motion, As if his senseless sceptre were a wand Full of the magic of exploded science— Still one great clime, in full and free defiance, Yet rears her crest, unconquered and sublime, Above the far Atlantic!—She has taught Her Esau-brethren that the haughty flag, The floating fence of Albion's feebler crag, May strike to those whose red right hands have bought Rights cheaply earned with blood.—Still, still, for ever Better, though each man's life-blood were a river, That it should flow, and overflow, than creep Through thousand lazy channels in our veins, Dammed like the dull canal with locks and chains, And moving, as a sick man in his sleep, Three paces, and then faltering:—better be Where the extinguished Spartans still are free, In their proud charnel of Thermopylæ, Than stagnate in our marsh, —or o'er the deep Fly, and one current to the ocean add, One spirit to the souls our fathers had, One freeman more, America, to thee!

Перевод Н. В. Гербеля, 1877

Венеция, когда ряды твоих дворцов Сравняются с водой, раздастся вопль народов Над грудой стен твоих разрушенных и сводов И жалобы смутят покой морских валов! <…> Тринадцать сотен лет богатства, благ и славы Вдруг превратилась в прах, рассеялись как звук И каждый монумент, встречаемый вокруг — Колонна, храм, дворец — не смотрят величаво Уж больше; даже лев как будто усмирён, И резкие шаги, и звуки барабана, Вторя речам тебя гнетущего тирана, Дают тем площадям и тем каналам тон, Где прежде песен лишь мелодия царила И чьи струи, делясь под лезвием кормила, Вздымались вод семьёй увенчанных гондол, При говоре толпы, чей самый произвол И тяжкие грехи лишь были слишком скорым Биением сердец восторженных, которым Лишь время нужно, чтоб про бездну позабыть, В которой сонм страстей, беснуяся, кипит. — I

Нет более надежд для наций — всё почило. Взгляни на сонм страниц промчавшихся веков: Одно и то же всё — один прилив часов И их отлив, всё то, что много раз уж было И что нас ни чему почти не научило. Опёршися на то, что тает и гниёт, Мы, с воздухом борясь, свои теряем силы: Сама природа нас сражает и ведёт Послушною толпой к дверям сырой могилы. Для алчности пиров пасомые стада Подобны нам: они идти должны туда, Куда их гонит бич — будь это даже бойня. Скажите мне вы, кровь за ваших королей Пролившие в боях и спящие спокойно — Что сделали они для ваших сыновей? Обременили их тяжёлыми цепями, Воздвигли стены вкруг и сделали рабами. Ужель не обожгли вы руки о сошник, Вас нудивший над ним склоняться, как тростник, Священным долгом труд томительный считая И руку, в смертный бой вас ведшую, лобзая? <…> Не многие — увы — бывают исключеньем Наперекор всему и даже преступленьям, Рождаемым твердынь тюремных разрушеньем, И силятся вкусить той влаги неземной, Чья родина — родник свободы золотой, В то время, как толпа, тесняся в исступленьи, Стремится к кубку благ, дающему забвенье Той тяжести оков, в которой много лет Они сухой песок без устали пахали, На коем волоски хотя и вырастали, Но только не для них, чьи головы в привет Под гнётом вековым уж слишком поникали, А нёба крепли лишь под жвачкою печали. — II

… твой флаг Вкруг зависть возбуждал, как охранитель благ, <…> Цари, которых ты здесь чествовала вкруг, Любили коротать с тобою свой досуг, А если иногда тебя и унижали, То не любить тебя себе не позволяли. То ж чувство вкруг к тебе питало большинство, Взирая на тебя как бы на божество, В котором зло само являлося любовью. Ты не дышала злом, не упивалась кровью. Но, побеждая, вкруг лишь радость разливала, Причём Господень крест везде восстановляла, Который с высоты твой стяг благословлял И полумесяц тем склоняться заставлял. Да, если он померк, то этим мир обязан Тебе, кто ныне им затоптан в грязь и связан. — III

Да, ныне лишь одна великая страна Высоко над землёй подъемлет рамена. Равнин и гор её могучие сыны В незыблемой любви к свободе взрощены, Которую отцы так храбро защищали И, умирая, им в наследство завещали. И эта-то любовь, наследье их сердец, Сплела отчизне тот невянущий венец, Который край родной от стран тех отличает, Где человек главу пред скипетром склоняет. Меж братьями меньшой, он старшим показал, Что флаг, плавучий щит британских гордых скал, Склониться должен в прах пред тем, кто, полн любови К стране, купил её ценой дешёвой крови. Пусть в человеке кровь вздымается волной, А не сочится в нём ленивою струёй, Тем делая его похожим на больного, Который, отдохнув, чуть двигается снова. Не лучше ли в земле с спартанцами лежать, В ущельях Фермопил сдержавших персов рать, Чем утонуть в грязи, чем взятым быть трясиной! Нет, лучше во сто врат, промчавшись над пучиной, Разбавить океан одной живой струёй, Одною душ отцов достойною душой. Усиливши тем край святой свободы сыном, А мир — ещё одним свободным гражданином! — IV