Литературные призраки (Булгарин)

«Литературные призраки» — фельетон Фаддея Булгарина 1824 года.

Цитаты

Многие молодые люди, написав несколько куплетов по инстинкту, превозносимые в кругу друзей и знакомых, осыпаемые похвалами от услужливых журналистов, почитают себя гениями, от юности бросают науки, всю жизнь проводят в бездействии и, воображая себя вдохновенными, судят обо всем решительно, пишут совершенный вздор, без всякой пользы для себя и для отечества. Но что всего хуже, эти так называемые поэты уловляют других юношей в свои сети, вперяют им лень, отвращение от науки и полезных занятий. Искоренение сего зла есть цель сей статьи.

Я попросил к себе на вечер четырёх из числа самых отчаянных передразнивателей первоклассных наших писателей, представляющих публике лучшие их произведения вывороченными наизнанку. Эти добрые люди считают себя основателями Новой школы, потому единственно, что в нелепых своих творениях употребляют некстати некоторые новые слова и речения, кстати введённые в язык отличными писателями. Архип Фаддеевич весьма любопытствовал также узнать причину, заставившую молодых поэтов избрать путь, совершенно противоположный цели поэзии. Он, по добродушию своему, полагал, что это направление умом есть следствие нового учения или размышления. <…> он обманулся.

Архип Фаддеевич (обращаясь к истинному литератору). Почему вы перестали писать? Я знаю вашу комедию <…> и всегда восхищался живостью мыслей, плавностью стихов и занимательностью положений действующих лиц. По роду своему, она, конечно, не принадлежит к первоклассным характерным комедиям, но доказывает ваши отличные способности. Я слышал от одного знатока, что у вас есть другая комедия в рукописи, которая воскресит у нас на сцене память Фон-Визина. Но неужели вы в семь лет ничего более не произвели. Скажите мне, что вы делали? Талантин. Учился! Лентяев, Неучинский, Фиялкин, Борькин (вместе). Ха, ха, ха. <…> Талантин. Талант есть способности души принимать впечатления и живо изображать оные: предмет, природа, а посредник между талантом и предметом — наука.

Борькин. Я достиг совершенства во всех родах, <…> писал всё и обо всём с успехом, со славою. Правда, что едва я взял перо в руки, как люди, почитающие себя знатоками, во весь голос, не зная сами к чему и зачем, кричали: худо, ужасно, негодно! Но это был крик зависти; я не внимал ему и, как видите, неутомимо пишу и буду писать назло всем, до конца моей жизни. Даже завещание мое написал стихами в 180 листов, где именно прописано, что дети мои и родственники должны издать в свет все мои творения, которых у меня, кроме напечатанных, 326 1/2 пудов и два фунта. <…> Талантин. Литературный потоп! Неучинский. Браво! аи да наши! На что науки? — Я в четырнадцать лет бросил ученье, ничего не читал, ничего не знаю — но славен и велик! Я поэт природы, вдохновения. В моих гремучих стихах отдаются, как в колокольчике, любовные стоны, сердечная тоска смертельной скуки, уныние (когда нет денег) и радость (когда есть деньги), в пирах с друзьями. Я русский Парни, Ламартин: если не верите, спросите у друга моего Лентяева.

Фиялкин. Учёность делает человека педантом, желчным, учёность для гения всё равно, что узда для коня. Мы хотим на свободе прыгать в чистом поле между цветочками и кусточками, пастись в области воображения. Арх. Фад. То есть вы хотите быть лошадками? Лентяев. Но древние поэты, которых нам беспрестанно поставляют в пример и которых слава возросла до такой степени, что мы, ничему не учившись, знаем их имена, древние, говорю я, не знали того, что знают наши профессоры, а писали лучше их. Арх. Фад. <…> Древние поэты, которых слава пережила существование омогущественных империй, были просвещённейшими людьми своего века. Гомер был в одно время поэт, историк, статистик, стратег, философ и мифолог. С его поэмою в руках путешественники поверяют ныне местоположения городов, рек, морей, им упоминаемых, и находят во всём удивительную точность. <…> Лентяев. Но какую же вы находите цель в творениях Анакреона, Тибулла, Горация, о которых говорят, что они воспевали только вино и любовь, подобно мне? — Я утверждаю, что поэзия не должна иметь никакой цели, кроме плавности в стихах и верного изображения чувствований. Арх. Фад. Вы слышали звон, но не знаете, где он. Вы берёте одно из условий за цель. Анакреон, Гораций и подобные им поэты имели в предмете отвлечь юношество от разврата, введённого азиатскою роскошью, и смягчить суровость стоической философии. Они воспевали радости невинных наслаждений, любовь и вино, но всегда начинали свои песни похвалою умеренности. <…> Лентяев. Прошу не говорить так решительно о древних элегиях: это мой конёк. Арх. Фад. Разве вы знаете древние языки? Лентяев. А это на что? — Я всё знаю по инстинкту и понаслышке, и отчасти по переводам на французский язык, которого хотя я и не понимаю совершенно, но, как говорится — маракую. Борькин. Я <…> нигде не нашёл, чтобы древние поэты учились. Арх. Фад. Это может быть потому, что вы этого не искали, а отчасти и потому, что их биографии недостаточны. Но их произведения доказывают эту истину. Второе доказательство, что без наук нельзя быть великим, вы видите из того, что и новые поэты снискали всемирную славу учением. <…> Науки открывают поэтам новый мир, разрывают цепи воображения, которое у неучей всегда останется в тесных пределах, или, говоря вашим анакреонтическим языком, будешь всегда закупоренным в бутылке.

Талантин. Чтобы совершенно постигнуть дух русского языка, надобно читать священные и духовные книги, древние летописи, собирать народные песни и поговорки, знать несколько соплеменных славянских наречий, прочесть несколько славянских, русских, богемских и польских грамматик и рассмотреть столько же словарей; знать совершенно историю и географию своего отечества. Это первое и необходимое условие. После того, для роскоши и богатства, советую прочесть [от] Тацита [до] <…> Миллера. Не худо также познакомиться с новыми путешественниками <…>. Весьма не худо было бы прочесть первоклассных отечественных поэтов, с критическими разборами, и, по крайней мере, из древних <…>. Советую вам иногда заглядывать в сочинения, а особенно в журналы по части физических наук, чтоб не повторять рассказов нянюшек о естественных явлениях в природе и не принимать летучего огня за привидение. <…> Может быть, между вашими современниками найдутся люди, которые будут читать (по различным причинам) ваши произведения, но потомство неумолимо.

Талантин с Архипом Фаддеевичем уходит Лентяев. <…> Мщение! мщение! — Я напишу песню, в которой разбраню тебя, старика, и твоего учёного приятеля. <…> Борькин. Я докажу вам и всем вашим друзьям, что вы дурно пишете, что у вас слог нехорош, много ошибок исторических и проч.

О фельетоне

… знаю, что намерение ваше было чисто, когда вы меня, под именем Талантина, хвалили печатно и, конечно, не думали тем оскорблять. Но мои правила, правила благопристойности и собственное к себе уважение не дозволяют мне быть предметом похвалы незаслуженной или, во всяком случае, слишком предускоренной. Вы меня хвалили как автора, а я именно, как автор, ничего ещё не произвёл истинно изящного. <…> Я просто в несогласии сам с собою: сближаясь с вами более и более, трудно самому увериться, что ваши похвалы были мне не по сердцу, боюсь поймать себя на какой-нибудь низости, не выкланиваю ли я ещё горсточку ладана!! Расстанемтесь. — Булгарин пометил письмо: «Грибоедов в минуту сумасшествия»; вскоре они помирились

— Александр Грибоедов, письмо Булгарину начала октября 1824