Литература Запада США

Здесь представлены цитаты о литературе Запада США. В XIX веке она особенно отличалась от литератур Востока (европоцентричной) и Юга США (романтической и рабовладельческой), развившись из местного фольклора.

XIX век

	Неужели этих жеманных карликов можно назвать поэтами Америки? <…> Мне кажется, что с западных горных вершин я слышу презрительный хохот Гения этих Штатов.
	Do you call those genteel little creatures American poets? <…> I think I hear, echoed as from some mountain-top afar in the west, the scornful laugh of the Genius of these States.
	— Уолт Уитмен, «Демократические дали», 1871

	Эта грубая, мерзкая писанина, порой украшенная соответствующими иллюстрациями, охотно читается кое-где в Европе и выдаётся там не только за увлекательное чтиво, но и за национальную, типическую, чисто американскую литературу. <…> Брет Гарт, Марк Твен, Артемус Уорд, Несби и многочисленные газетные остряки удостоены почётных кресел, которые по праву принадлежат Эмерсону и Готорну. <…> Нынешним фаворитам юмористики <…> при всей их ловкости надо ковать железо, пока горячо. Пройдёт лет двадцать, и если им не удастся найти своему остроумию более достойное применение в литературе, их места заслуженных комедиантов республики займут другие, ещё неведомые преемники. — гл. «Литература американской окраины» (Borderlands of American Literature)
	Crude and repulsive writing, sometimes adorned with appropriate pictures, is read with delight in parts of Europe, and deemed not only amusing but national, characteristic, representative. <…> Bret Harte, Mark Twain, Artemus Ward, Nasby and the various professional newspaper "wits” have been put, by the half-educated, into the representative seats that belong to Emerson and Hawthorne. <…> The reigning favorites of the day <…> clever as they are, must make hay while the sun shines. Twenty years hence, unless they chance to enshrine their wit in some higher literary achievement, their unknown successors will be the privileged comedians of the republic.
	— Чарльз Ф. Ричардсон, «Американская литература с 1607 по 1885 год» (American Literature, 1607-1885), том 2, 1887

	Литература, возникшая на обширных пространствах Запада и Юга, — не книжная, а реальная. Она черпает своё вдохновение из подлинной близости с народом и природой. Она имеет шероховатости, свойственные работам из первых рук. У неё есть некоторые ограничения старого мира. Её жизненная сила заключается в том, что она независима в своей манере и непохожа на литературу другой страны и другого времени; немыслимо, чтобы она когда-либо подчинилась какой-либо центральной академии, будь она в Нью-Йорке или в Чикаго. — комментарий М. Бобровой к последнему предложению: Гарленд переоценивает сопротивляемость западных писателей.
	The literature which is already springing up in those great interior spaces of the South and West is a literature not of books but of life. It draws its inspiration from original contact with men and with nature. It has the rough-hewn quality of first-hand work. It has few of the old-world limitations. It is free. Its vitalizing element is its difference of treatment from that of any other literature of any other place or time, and it is extremely improbable that it will ever submit to any central academy, whether in New York or Chicago.
	— Хэмлин Гарленд, «Литературная эмансипация Запада» (Literary Emancipation of the West), 1893

XX век

	Наш Запад, когда он заявил о себе в литературе, мог сделать это, не сознавая и даже не делая вида, будто сознаёт, что за его пределами есть некий более старый и культурный мир; тогда как Восточные штаты постоянно с опаской оглядывались на Европу и стремились не только представлять себя, но и как-то отчитываться перед ней. <…> Запад, <…> в отличие от Юга, не претендовал на превосходство, но мог претендовать на равенство в человеческой семье, а вернее не претендовал ни на что, он просто был самим собою и не считал себя ответственным за то, что не был чем-то другим. Лет сорок — пятьдесят тому назад мальчик на Западе рос в такой близости к первозданным лесам и полям, что их бессловесная поэзия становилась частью его самого; обратившись к литературе, он относился к ней так же просто и непредубеждённо, как к природе. Он брал то, что хотел, и оставлял то, что ему не нравилось; литература была для его духа игровой площадкой, а не мастерской.
	The West, when it began to put itself into literature, could do so without the sense, or the apparent sense, of any older or politer world outside of it; whereas the East was always looking fearfully over its shoulder at Europe, and anxious to account for itself as well as represent itself. <…> the West <…> would not claim to be superior, as the South did, but it could claim to be humanly equal, or rather it would make no claim at all, but would simply be, and what it was, show itself without holding itself responsible for not being something else. The Western boy of forty or fifty years ago grew up so close to the primeval woods or fields that their inarticulate poetry became part of his being, and he was apt to deal simply and uncritically with literature when he turned to it, as he dealt with nature. He took what he wanted, and left what he did not like; he used it for the playground, not the workshop of his spirit.
	— Уильям Хоуэллс, «Марк Твен. Разбор», 1901

Образец «юмористической бестактности» в американском фольклоре Запада США. Некоему Хиггинсу, простецкому парню, возчику камня, однажды было поручено перевезти тело судьи Бегли: судья упал со ступенек здания суда и свернул себе шею. Хиггинс должен был, привезя тело судьи домой, предварительно подготовить к печальному известию жену судьи, то есть изложить ей эту новость возможно мягче. Подъехав к дому судьи, Хиггинс закричал, зовя женщину к двери. Когда та вышла, он тактично справился: «Не здесь ли живёт вдова Бегли? Женщина негодующе ответила: «Нет». Хиггинс мягко пожурил её за каприз и снова осведомился: «Не живёт ли здесь судья Бегли?» И когда женщина ответила утвердительно, он воскликнул, что готов биться об заклад, что это не так. Затем деликатно спросил: «Может быть, судья дома?» И, будучи уверен, что не получит утвердительного ответа, с торжеством воскликнул: «Я так и знал! Потому что…» — и Хиггинс вывернул из телеги на землю тело судьи. — рассказы с подобным несложным сюжетом широко распространены в мире

— Арчибальд Хендерсон, 1911

Борьба «европофилов» и «западников» в американской литературе («западничеством» в США, в силу географических причин, называлось направление, отстаивавшее «самобытное» развитие национальной культуры) концентрировалась вокруг вопроса, как относиться американским писателям к европейскому культурному наследию. Юмористы границы занимали в этой борьбе крайнюю антиевропейскую позицию. Не следует приписывать теоретикам американского «западничества» какие-либо особо важные заслуги в создании американской национальной литературы. Их основная идея — создать американскую литературу в отрыве от европейской и в противовес ей — была антиисторической и отражала их ошибочное представление, что Соединённые Штаты будут развиваться иным путём, нежели европейские страны.

— Абель Старцев, «Марк Твен и Америка», 1962

С Гражданской войной завершилась целая эпоха американской жизни, история для американцев как бы начиналась заново, и поначалу новая атмосфера, установившаяся после 1865 г. не могла не внушать оптимистических настроений, легкокрылых надежд. Это благодатная почва для юмора, и не приходится удивляться, что как раз на первые годы вслед за Гражданской войной приходится расцвет той, на просвещённый взгляд бостонских последних романтиков, «дикой» и «примитивной» юмористики, с которой столь много общего у молодого Твена. Имена Петролеума Нэсби, Артемиуса Уорда, Джоша Биллингса, Орфеуса Керра, теперь почти забытые, в ту пору приобрели национальную известность, сохранившись в истории литературы прежде всего потому, что они обозначили традицию, увенчанную ранней юмористикой Твена — её высшим творческим свершением. Все эти авторы, как и начинающий Твен, были тесно связаны с фольклором западных штатов, все они, включая и Твена, сформировались в провинциальных газетах. <…> Фольклор дал этим юмористам не только специфические формы бурлескной образности и особые способы повествовательной организации, учитывающей долгое устное бытование большинства обработанных ими сюжетов, он дал и нечто большее. В основе своей фольклорным было само выразившееся у них представление о мире, ещё далеко не устоявшемся, богатом самыми разнородными возможностями и неожиданностями, не признающем налаженных норм жизни, просторном для смекалистых искателей удачи, туго переплетающем реальность с фантастикой. <…> Из этого обильного источника юмористы черпали темы и образы целыми пригоршнями, однако, в отличие от анонимных сочинителей небылиц или анекдотов, имевших необыкновенно широкое хождение, они были профессиональными литераторами, работавшими в газетах и считавшимися с интересами своей газеты. А газета требовала не только строгого художественного отбора, конденсации комического эффекта, лаконичности, продуманной стилистики, она требовала в качестве непременного условия элемента сенсационности фельетонов и их прямой нацеленности на обличение каких-то конкретных пороков местной жизни, на дискредитацию приверженцев враждебной политической линии, причём для этого годились любые средства, вплоть до самой беспардонной клеветы.

— Алексей Зверев, «О специфике смехового искусства Марка Твена», 1987

См. также

• Вестерн