Кто идёт? (Кэмпбелл)

«Кто идёт сюда?» (англ. Who Goes There?) — фантастическая повесть Джона Кэмпбелла 1938 года, самое известное его произведение. Дала название первому (1948) и четвёртому (1955) авторским сборникам (в которых разбита на 14 глав, вместо 12). Экранизирована в 1951 («Нечто из иного мира») и 1982 годах («Нечто»). Повесть — на треть сокращённая версия короткого романа «Ледяной ад» (Frozen Hell), опубликованного только в 2019.

Цитаты

— Блэр допускает, что хотя само существо так же мертво, как найденные в Сибири мамонты, микроорганизмы могли выжить, т.к. глубокая заморозка способствует сохранению низкоорганизованной жизни, но не высокоорганизованной. Возможность заражения он отвергает напрочь, объясняя это тем, что природа этого существа совершенно чужда природе человека, и потому бактерии из его мира не могут повредить людям. <…> Судя по тому, как существо выглядит, наша биохимия не имеет с ним ничего общего.

“Blair admits that such micro-life might retain the power of living. Such unorganized things as individual cells can retain life for unknown periods, when solidly frozen. The beast itself is as dead as those frozen mammoths they find in Siberia. Organized, highly developed life-forms can’t stand that treatment. But micro-life could. Norris suggests that we may release some disease-form that man, never having met it before, will be utterly defenseless against. <…> It does not seem likely that it can have a life-chemistry sufficiently like ours to make cross-infection remotely possible.”

— Вот ты-то и будешь сидеть с этой ледяной мумией двадцатимиллионолетней выдержки. <…> Этот гуманоид, может быть, и имеет другую химическую структуру. Меня вообще не волнует, что он там ещё имеет, но я точно знаю одно: у него есть то, что мне не нравится. Посмотрите на его лицо, и вы поймете, до какой степени это существо было раздражено, когда замерзало. Я бы даже сказал, что слово «раздражено» мало объясняет его выражение. Это существо переполняли ненависть и гнев. Оно было безумно обозлено. У меня даже нет слов, чтобы описать всю ярость, горевшую в его взгляде. Ни одно порождение Земли не может иметь такого выражения… Чёрт! С тех пор как я увидел эти три красных глаза, меня не перестают мучить кошмары. Мне снится, что существо оттаяло и ожило, что оно вовсе не было мертво — просто его жизненные процессы были замедлены… и что оно просто ожидало все это время, пока не появятся такие дураки, как мы. — Он повернулся в сторону специалиста по космическим излучениям. — А ты, Коннант, я думаю, получишь неизгладимое удовольствие, сидя всю ночь в тишине и слушая, как завывает ветер и капает вода с этой штуковины… — Он внезапно замолк и поёжился. — Вы скажете, это не научный подход. Но психология — тоже наука. Тебе, Коннант, ещё целый год будут сниться кошмары. С того момента, как я увидел это существо, они меня не оставляют. Вот почему я его ненавижу… а я его действительно ненавижу… и не хочу, чтобы оно разморозилось. Отвезите его туда, где нашли, и пусть оно валяется там ещё двадцать миллионов лет. Мне уже снятся сны о том, что оно из другого вида материи, которую вполне может контролировать… что оно способно менять облики, превращаться в человека… что оно привыкло выжидать и таиться с целью убить и съесть…

“Well, you get to sit up with that twenty-million-year-old mummy of his. <…> It may have a different chemistry. I don’t know what else it has, but I know it has something I don’t want. If you can judge by the look on its face—it isn’t human so maybe you can’t—it was annoyed when it froze. Annoyed, in fact, is just about as close an approximation of the way it felt as crazy, mad, insane hatred. Neither one touches the subject. “How the hell can these birds tell what they are voting on? They haven’t seen those three red eyes, and that blue hair like crawling worms. Crawling damn, it’s crawling there in the ice right now! Nothing Earth ever spawned had the unutterable sublimation of devastating wrath that thing let loose in its face when it looked around this frozen desolation twenty million years ago. Mad? It was mad clear through—searing, blistering mad! “Hell, I’ve had bad dreams ever since I looked at those three red eyes. Nightmares. Dreaming the thing thawed out and came to life— that it wasn’t dead, or even wholly unconscious all those twenty million years, but just slowed, waiting—waiting. You’ll dream, too, while that damned thing that Earth wouldn’t own is dripping, dripping in the Cosmos House tonight. “And, Connant,” Norris whipped toward the cosmic ray specialist, “won’t you have fun sitting up all night in the quiet. Wind whining above—and that thing dripping— He stopped for a moment, and looked around. “I know. That’s not science. But this is, it’s psychology. You’ll have nightmares for a year to come. Every night since I looked at that thing I’ve had ‘em. That’s why I hate it—sure I do—and don’t want it around. Put it back where it came from and let it freeze for another twenty million years. I had some swell nightmares—that it wasn’t made like we are—which is obvious—but of a different kind of flesh that it can really control. That it can change its shape, and look like a man—and wait to kill and eat—”

	— … если ты заметишь, что заболел какой-нибудь болезнью, присущей злакам или другим растениям, непременно сообщи мне. Пшеница намного ближе к нам по химии, чем это инопланетное существо.
	“… when you catch tobacco mosaic or wheat rust, let me know. A wheat plant is a lot nearer your body-chemistry than this other-world creature is.”

— Но, Киннер, твой стол — единственный в лагере, который достаточно велик для такой работы, — возразил Блэр. — И потому каждый норовит принести сюда всё, что может. Кларк всякий раз, когда его собаки подерутся, приносит их ко мне на стол, чтобы зашить раны. Ралсен вечно заявляется сюда со своими санями. Дьявол, на моем столе не было только «боинга»! Но вы бы и его приволокли сюда, если бы нашли способ протащить через туннели. <…> — Ты прав, Киннер. Лишь авиация обращается с тобой хорошо.

“But, Kinner, this is the only table in Big Magnet that’s big enough to work on,” Blair objected. “Everybody’s explained that.” “Yeah, and everybody’s brought everything in here. Clark brings his dogs every time there’s a fight and sews them up on that table. Ralsen brings in his sledges. Hell, the only thing you haven’t had on that table is the Boeing. And you’d ‘a’ had that in if you coulda figured a way to get it through the tunnels.” <…> “You’re right, Kinner. The aviation department is the only one that treats you right.”

— Хочу добавить, что нечеловеческий внешний вид обманчив, и мы не должны заранее считать его носителем зла, жестокости, или чего-то подобного. Может быть, у него такое выражение лица отражает подобие печали и безнадёжности. Возможно, ему просто было тоскливо оттого, что он умирает в расцвете сил. Белый для китайцев, например, — цвет скорби, тогда как в нашем восприятии это цвет радости и чистоты. Если даже у обитателей одной планеты есть разные традиции и понятия, что же говорить о столь далёкой от нас расе? Губы Коннанта тронула ехидная усмешка: — Если это выражение у него соответствует печали, то я даже не могу себе представить, как бы эта тварь смотрелась в ярости. Такая физиономия просто не создана для мира и дружелюбия. <…> — Существо выросло в другом мире. У него другие формы тела и другие черты лица. Но оно, подобно нам с тобой, такое же законное дитя природы. У тебя откровенная ксенофобия, рождающая ненависть ко всему, что не похоже на человека. Возможно, для него ты тоже всего лишь страшилище с недостаточным количеством глаз и бледным грибовидным телом, раздутым от газов.

“And just because it looks unlike men, you don’t have to accuse it of being evil, or vicious or something. Maybe that expression on its face is its equivalent to a resignation to fate. White is the color of mourning to the Chinese. If men can have different customs, why can’t a so-different race have different understandings of facial expressions?” Connant laughed softly, mirthlessly. “Peaceful resignation! If that is the best it could do in the way of resignation, I should, exceedingly dislike seeing it when it was looking mad.” <…> “Growing on another, perhaps harsher world, it has different form and features. But it is just as much a legitimate child of Nature as you are. You are displaying the childish human weakness of hating the different. On its own world it would probably class you as a fish-belly, white monstrosity with an insufficient number of eyes and a fungoid body pale and bloated with gas.”

	— Последнее, что я видел, — как из его расколотого череда начала сочиться зеленая слизь, похожая на раздавленную гусеницу. <…> — Надо дать объявление о розыске, — сказал Норрис, состроив невинную физиономию, — И не забыть про особые приметы: около трёх метров ростом, с тремя красными глазами и мозгами наружу…
	“The last I saw, that split skull was oozing green goo, like a squashed caterpillar.” <…> “Has anybody seen it coming over here?” Norris asked innocently. “About four feet tall—three red eyes—brains oozing—”

— Каждое живое существо состоит из протоплазмы и мельчайших частиц, так называемых ядер, которые контролируют протоплазму. Это создание устроено по тому же самому принципу <…>. Единственная разница состоит в том, что по желанию этой твари ядра могут изменять её клетки. Сожрав Чарнака, она изучила его строение и приказала своим клеткам принять форму его клеток На полную трансформацию не хватило времени, но кое-какие органы уже изменились. — Блэр откинул край брезента и продемонстрировал полярникам покрытую серой шерстью собачью лапу. — Я исследовал и эту ткань. Здесь даже ядра клеток имитируют ядра собачьих клеток. Во всяком случае, под микроскопом заметить разницу невозможно. — А если бы у неё оказалось достаточно времени? — сказал Норрис. — Тогда бы она просто превратилась в собаку. Другие собаки приняли бы её за свою, а мы бы и подавно не отличили настоящего Чарнака от его копии. Я думаю, что их вообще невозможно было бы отличить с помощью земных методов исследования. Перед нами представитель в высшей степени развитой цивилизации, которая изучила и заставила работать на себя глубочайшие секреты биологии.

“Every living thing is made up of jelly—protoplasm and minute, submicroscopic things called nuclei, which control the bulk, the protoplasm. This thing was just a modification of that same worldwide plan of Nature <…>. “Only in this creature, the cell-nuclei can control those cells at will. It digested Charnauk, and as it digested, studied every cell of his tissue, and shaped its own cells to imitate them exactly. Parts of it—parts that had time to finish changing—are dog-cells. But they don’t have dog-cell nuclei.” Blair lifted a fraction of the tarpaulin. A torn dog’s leg with stiff gray fur protruded. “That, for instance, isn’t dog at all; it’s imitation. Some parts I’m uncertain about; the nucleus was hiding itself, covering up with dog-cell imitation nucleus. In time, not even a microscope would have shown the difference.” “Suppose,” asked Norris bitterly, “it had had lots of time?” “Then it would have been a dog. The other dogs would have accepted it. We would have accepted it. I don’t think anything would have distinguished it, not microscope, nor X-ray, nor any other means. This is a member of a supremely intelligent race, a race that has learned the deepest secrets of biology, and turned them to its use.”

	Коннант взорвался: — Вы как кучка зарытых в землю покойников! — яростно заорал он. — Сидите без единого слова, но, боже, что у вас за пронзительные взгляды! Глаза бегают туда-сюда, будто стеклянные шарики, пригоршню которых уронили со стола.
	Connant jumped up with an angry violence. “You sit as still as a bunch of graven images. You don’t say a word, but oh, Lord, what expressive eyes you’ve got. They roll around like a bunch of glass marbles spilling down a table.”

	Когда Мак-Реди открыл дверцу печи и выплеснул из пробирки на угли беснующуюся кровь существа, та успела издать тоненький предсмертный крик.
	The Thing in the test-tube screamed with a tiny, tinny voice as McReady dropped it into the glowing coal of the galley stove.

	Тут подоспел с водородной лампой Мак-Реди. Лампа прочистила горло и выкинула свой бело-голубой язык.
	The huge blow-torch McReady had brought coughed solemnly. Abruptly it rumbled disapproval throatily. Then it laughed gur­glingly, and thrust out a blue-white, three-foot tongue.

Перевод

С. Сенагонова, 2001 («Нечто») — с уточнениями

О повести

	Я <…> считаю, что это лучшая история Кэмпбелла из когда-либо написанных, и лучший хоррор в научной фантастике.
	I <…> regard that as the best story Campbell ever wrote, and the best horror tale in science fiction.
	— Альфред ван Вогт, интервью, 1947

	… лучшая НФ-повесть из написанных с саспенсом.
	… the finest SF suspense novella ever written.
	— Альгис Будрис