История моей голубятни
«История моей голубятни» — цикл полуавтобиографических рассказов Исаака Бабеля. Он обозначил принадлежность к циклу (книге) четырёх: «История моей голубятни», «Первая любовь», «Пробуждение», «В подвале». К ним примыкают ещё 6 и вариант «Справка». Бабель планировал сдать книгу в издательство в 1939 году, но рукописи конфискованы НКВД после его ареста 15 мая 1939 и большей частью пропали[1].
Цитаты
правитьФраза рождается на свет хорошей и дурной в одно и то же время. Тайна заключается в повороте, едва ощутимом. Рычаг должен лежать в руке и обогреваться. Повернуть его надо один раз, а не два. | |
— «Гюи де Мопассан», 1922 [1932] |
Я икал всё сильнее. Рычание вырывалось из моей груди. Опухоль, приятная на ощупь, вздулась у меня на горле. Опухоль дышала, надувалась, перекрывала глотку и вываливалась из воротника. | |
— «Первая любовь», 1925 |
По ночам толкотня и лепет моих соседей сменялись молчанием, пронзительным, как свист ядра. | |
— «Мой первый гонорар», 1922–1928 [1963] |
Купанье сотрудников продовольственной в Самарскую губернию экспедиции (так назывались мы в официальных бумагах) представляло собой необыкновенное зрелище. Калеки поднимали в воде илистые розовые фонтаны. Охранники были об одной ноге, другие недосчитывали руки или глаза. Они спрягались по двое, чтобы плавать. На двух человек приходилось две ноги, они колотили обрубками по воде, илистые струи втягивались водоворотом между их тел. Рыча и фыркая калеки вываливались на берег; разыгравшись, они потрясали культяпками навстречу несущимся небесам, закидывали себя песком и боролись, уминая друг дружке обрубленные конечности. | |
— «Иван-да-Марья», 1928 [1932] |
— «Ди Грассо», 1937 |
История моей голубятни (1925)
правитьНикто в мире не чувствует новых вещей сильнее, чем дети. Дети содрогаются от этого запаха, как собака от заячьего следа, и испытывают безумие, которое потом, когда мы становимся взрослыми, называется вдохновением. |
На рынке никого уже не было, и выстрелы гремели неподалёку. <…> В конце переулка на креслице с колёсиками сидел безногий Макаренко, ездивший в креслице по городу и продававший папиросы с лотка. Мальчики с нашей улицы покупали у него папиросы, дети любили его, я бросился к нему в переулок. |
Пробуждение (1930)
править— … детей надо делать собственноручно… Курить фабричную трубку — это то же, что вставлять себе в рот клистир… |
Уменье плавать оказалось недостижимым. Водобоязнь всех предков — испанских раввинов и франкфуртских менял — тянула меня ко дну. |
… он включил меня в число постояльцев своего сердца. |
Названия деревьев и птиц, деление их на роды, куда летят птицы, с какой стороны восходит солнце, когда бывает сильнее роса — всё это было мне неизвестно. |
В подвале (1929)
править- [1931]
Картёжницы и лакомки, неряшливые щеголихи и тайные распутницы с надушенным бельём и большими боками — женщины хлопали чёрными веерами и ставили золотые. Сквозь изгородь дикого винограда к ним проникало солнце. Огненный круг его был огромен. Отблески меди тяжелили чёрные волосы женщин. Искры заката входили в бриллианты — бриллианты, навешанные всюду: в углублениях разъехавшихся грудей, в подкрашенных ушах и на голубоватых припухлых самочьих пальцах. |
Началось ежедневное представление. Медный голос Симон-Вольфа законопачивал все щели вселенной. |
В углу, как всегда, стояла кадка с водой. Я опустился в неё. Вода разрезала меня надвое. Я погрузил голову, задохся, вынырнул. <…> Возле бочки стоял дед в кофте. Единственный его зуб звенел. |
Дорога (1920–1930)
править- [1932]
Я ушёл с развалившегося фронта в ноябре семнадцатого года. <…> В Киев я угодил накануне того дня, когда Муравьёв начал бомбардировку города. Мой путь лежал на Петербург. <…> |
Мешочников вывели на перрон, с них стали срывать одежду. На асфальт, рядом с настоящими людьми, валились резиновые, налитые спиртом. |
Два китайца в котелках, с буханками хлеба под мышками стояли на углу Садовой. Зябким ногтем они отмечали дольки на хлебе и показывали их подходившим проституткам. Женщины безмолвным парадом проходили мимо них. |
О цикле
правитьЯ дебютировал после нескольких лет молчания маленьким отрывком из книги, которая будет объединена общим заглавием «История моей голубятни». Сюжеты все из детской поры, но приврано, конечно, многое и переменено, — когда книжка будет окончена, тогда станет ясно, для чего мне всё то было нужно. | |
— Исаак Бабель, письмо матери (Ф. А. Бабель), 14 октября 1931 |
За ним никто не идёт. У него почти нет подражателей. | |
— Николай Степанов, «Новелла Бабеля», 1927 |
В «Голубятне» <…> Бабель освободился от своей пышной, пленительной вычурности и стилизации и нашёл настоящую чистоту и классичность художественной речи… | |
— Александр Воронский, предисловие к сб. «Литературные портреты», 1928 |
Оказалось, что даже такие рассказы, как «Пробуждение» и «В подвале», которые кажутся отражением детства, на самом деле не являются автобиографическими. Может быть, лишь некоторые детали, но не весь сюжет. На мой вопрос, почему же он пишет рассказы от своего имени, Бабель ответил: | |
— Антонина Пирожкова, «Годы, прошедшие рядом (1932-1939)» |