Затонувший мир

«Затонувший мир» (англ. The Drowned World) — фантастический роман Джеймса Балларда 1962 года.

Цитаты

Керанс оставил лагуну и вновь двинулся в джунгли. Через несколько дней он растворился в них, следуя на юг среди множества лагун, в усиливающихся дождях и жаре, атакуемый аллигаторами и гигантскими летучими мышами, второй Адам, ищущий забытый рай возрождённого солнца. — 15. Солнечный рай (последние слова романа)

О романе

	Произведения Дж. Г. Балларда, как вы знаете, пишутся для людей, которые не думают. Они начинаются с персонажей, которые считают физическую Вселенную загадочным и капризным местом, и которые не мечтали бы пытаться понять её реальные законы. К тому же, для того, чтобы быть героем романа Дж. Г. Балларда, или кем-то ещё вплоть до второстепенного персонажа, вы должны отмежеваться от всякого научного образования. Таким образом, когда в мире происходит катастрофа, — вызванная ветром или водой, — сходящими на вас, вы совершенно не обязаны что-либо делать, а лишь сидеть и поклоняться этому. Даже более того, какая бы сила ни действовала для стирания всех людей с лица мира, которые могли бы навязывать вам нормальное восприятие или рациональное поведение, катастрофа остаётся необузданной и не встречающей сопротивления, за исключением почти закономерно неизбежного тут инженера, который для собственного комфорта строит огромные пирамиды (без огромного подножия), чтобы противостоять сильным ветрам, или «карнавала» из стай аллигаторов и водолазов-ренегатов, чтобы помочь ему в борьбе с наступлением воды.
	A story by J. G. Ballard, as you know, calls for people who don't think. One begins with characters who regard the physical universe as a mysterious and arbitrary place, and who would not dream of trying to understand its actual laws. Furthermore, in order to be the protagonist of a J.G. Ballard novel, or anything more than a very minor character therein, you must have cut yourself off from the entire body of scientific education. In this way, when the world disaster — be it wind or water — comes upon you, you are under absolutely no obligation to do anything about it but sit and worship it. Even more further, some force has acted to remove from the face of the world all people who might impose good sense or rational behavior on you, so that the disaster proceeds unchecked and unopposed except by the almost inevitable thumb-rule engineer type who for his individual comfort builds a huge pyramid (without huge footings) to resist high winds, or trains a herd of alligators and renegade divers to help him out in dealing with deep water.
	— Альгис Будрис, 1966

... повесть «Затонувший мир» вообще отстаивает тезис, что интеллект (рацио) в человеке — это злое начало и его устранение было бы для человека спасением. С эстетической точки зрения картина гибнущих мегаполисов весьма величественна; в черной воде между стенами небоскрёбов плывут огромные рыбы, крокодилы греются на солнце, вытянувшись на ещё не залитых водой ступенях лестниц, лианы водорослей оплетают разрушенные памятники — цивилизация умирает, но тем пышнее расцветает жизнь. Поэтому герой, посещая такие города, мыслит так же, как и рассказчик в «Лучезарном человеке»: с этим не только необходимо смириться, это нужно приветствовать как возвращение в «лоно», из которого мы вышли. <…> Таков совершенно очевидный смысл двойного «оправдания катастрофы», ибо оно провозглашается сразу в двух произведениях Балларда. (Герой соответствующим образом относится к людям, которые, пытаясь противостоять неизбежному, прилагают лихорадочные или героические усилия, чтобы хоть что-то спасти; конечно же, как для героя-рассказчика, так и для автора, это слепцы и безумцы.) Одним словом, перед нами апология инволюции, регресса — ибо «нет у человека иной дороги». С нонсенсом, так хорошо, так чисто выписанным, даже вступать в дискуссию не хочется. Между бесспорной эстетичностью отдельных приведённых в произведениях Балларда феноменов, например, кристаллизации мира или водорослей и крокодилов, заполнивших Лондон, и сохраняющейся в них экзистенцией, которая всё равно будет разрушена, нет никаких переходов. Разукрашенная фиалками гильотина остается гильотиной. Эстетика форм умирания — это одно, а её направленность на уничтожение бытия — это другое, и между категориями эсхатологии и эстетики нет соединительных звеньев. <…> Принцип эстетизации того, что для нас является отталкивающим благодаря инстинкту самосохранения, это не более чем ребяческое инвертирование символов. Разукрашивание трупов — мероприятие с онтологической точки зрения бессмысленное. Будем ли мы мерцать, как светлячок во мраке ночи, или, что более вероятно, превратимся в груду мертвечины, ни для какой монотеистической онтологии, ни для какой вообще теодицеи не имеет ни малейшего значения. А никакой другой метафизики Баллард даже не предлагает: нам остается радоваться, что наступающая смерть будет невероятно прекрасной, — и ничего больше. <…> Категория живописности, красивости в онтологическом порядке не выдерживает критики; ведь необоснованно само использование принципа инвариантности эстетических критериев (крокодилам приятно греться на ступеньках, но их красоту может оценить только человек!). Тезис инволюции — как спасения человечества — внутренне противоречив;.. — перевод: С. Макарцев, В. Борисов, 2004

— Станислав Лем, «Фантастика и футурология», книга 1 (III. Структура литературного творчества: Генерирующие структуры фантастики), 1970, 1972

	Генерализации, выводимые из таких текстов, как «Лучезарный человек» или «Затонувший мир», являются системно ущербной метафизикой и уже из-за этого не имеющей ценности.
	— Станислав Лем, «Фантастика и футурология», книга 2 (VIII. Эксперимент в научной фантастике. От Брэдбери до «Новой волны»)