Жизнь Иисуса (Таксиль)

«Жизнь Иисуса» (фр. La vie de Jesus) — сатирико-критический роман Лео Таксиля 1884 года, в котором он, опираясь на предшественников, указывает на противоречия и ошибки четырёх канонических Евангелий. Название позаимствовано у книга Эрнеста Ренана. В 1900 году, к трёхсотлетию со дня казни Джордано Бруно, вышло пересмотренное и дополненное издание.

Цитаты

Подношение Мельхиора надо признать поистине царским. Даже если он преподнёс ларец средней величины, то и тогда в этой шкатулке золота было приблизительно на тридцать — сорок тысяч франков, что по тем временам представляло кругленькую сумму. Но вот новая загадка для моего простодушия: об этом весьма приличном состоянии евангелие ни разу больше не упоминает. В «священном писании», напротив, говорится о том, что Мария и Иосиф всегда бедствовали. Что же касается Христа, то он был попросту нищим и всю жизнь находился на содержании у щедрых и предприимчивых женщин довольно сомнительного поведения… — глава X. Поклонение волхвов (L’Adoration des Mages)

Le présent de Melchior était vraiment royal. En supposant la cassette de grandeur moyenne, elle devait contenir de l’or pour une valeur de 30 à 40, 000 francs ; ce qui était une réelle fortune à cette époque. Nouveau sujet d’étonnement pour ma candeur, l’Évangile ne parle plus de cette fortune ; le livre saint nous dit au contraire que Marie et Joseph vécurent toujours dans la pauvreté ; quant à Jésus, il se comporta toute sa vie comme un pas grand’chose, vivant d’expédients et des libéralités de certaines donzelles…

… около дома <Димаса> находился источник, в котором Мария полоскала пеленки своего божественного дитяти, ибо, хотя Иисус и был божеством, над ним имели силу все законы человеческой природы. До наших дней в окрестностях Вифлеема паломникам показывают источник Димаса, где стирались пеленки, испачканные малюткой Христом. В память об этой постирушке источник и по сей день порою творит великие чудеса. — глава XI. Святое семейство бежит (La Sainte Famille détale)

… en ce logis, se trouvait une fontaine où Marie lava les langes du divin poupon ; car, quoique Dieu, Jésus était soumis aux lois de l’humaine nature. De nos jours, on montre encore aux pèlerins, dans les environs de Bethléem, cette fontaine de Dimas, où furent nettoyés les chiffons qui emmaillottaient le petit Christ ; et cette fontaine, en mémoire de ce nettoyage, accomplit souvent de grands miracles.

	Нет более прилипчивой заразы, чем глупость. У Иоанна Крестителя была болезненная страсть к пустыне. Едва только Иисус крестился, эта мания появилась и у него. Иоанн питался только копчёной саранчой; Иисус решил его перещеголять. — глава XVII. В которой рассказывается о том, как Дьяволу вздумалось искушать Бога (Où le Diable se met en tête de damner Dieu)
	Rien n’est contagieux comme la folie. Jean le Baptiseur avait la manie du désert ; Jésus, une fois baptisé, l’eut à son tour. Jean ne se nourrissait que de sauterelles fumées ; Jésus résolut de faire encore plus fort que cela.

Являясь богом, Иисус жив и теперь, и он всемогущ — это не подлежит сомнению. Живя, он наблюдает в нынешних христианских священниках ту же коммерческую жилку, что и в иудейских священниках тех времён. И если всемогущий Иисус тем не менее не повергает в прах продавцов чёток и ладана, наводняющих своим товаром притворы церквей, следовательно, он считает, что торговля не оскверняет его священного дома. Имея в виду божественность Иисуса, его провидение, его вечность и его всемогущество, следует с несомненностью заключить, что сын голубя просто-напросто разыграл комедию, выставив из Иерусалимского храма торговцев под тем предлогом, что в священном месте якобы не следует торговать предметами благочестия. — глава XX. Скандал в иерусалимском храме (Un Esclandre en plein Temple)

En sa qualité de dieu, Jésus vit encore et il est tout-puissant, cela est indéniable ; vivant encore, il voit que les prêtres chrétiens d’aujourd’hui sont aussi commerçants que les prêtres juifs d’autrefois ; étant tout-puissant, s’il ne pulvérise pas les vendeurs de chapelets et de cierges qui encombrent les vestibules des églises catholiques, c’est qu’il juge que le commerce ne souille pas sa maison divine. Par conséquent, vu la divinité de Jésus, vu sa prescience, vu son éternité, vu sa toute-puissance, il est certain que le fils du pigeon a joué une petite comédie en bousculant à Jérusalem les marchands du Temple, sous prétexte que le commerce des articles de piété ne doit pas se faire dans un lieu sacré.

Хотя Иисус обладал всемогуществом, его никак нельзя было отнести к той категории людей, которых принято называть храбрецами. Больше того, было в его натуре что-то трусливое. Узнав об аресте Иоанна Крестителя, он подумал, что вскоре может наступить его черёд, и поспешил сменить местопребывание. Стараясь несколько смягчить комичное впечатление, производимое таким трусливым бегством, евангелие указывает, что Христос пошел на этот шаг не по собственной воле, а «по наитию свыше». — глава XXIII. Иисус покоряет самарянку (La Conquête d’une Samaritaine)

Bien que doué de la toute-puissance, le seigneur Jésus n’était pas précisément ce qu’on est convenu d’appeler un homme courageux. Il avait même un certain fond de poltronnerie. Quand il eut connaissance de l’arrestation de Jean-Baptiste, il se dit que son tour pourrait bien ne pas tarder à venir et il s’empressa de changer de contrée. L’Évangile, pour pallier le ridicule de cette caponnade, explique que le Christ fut poussé à s’enfuir, non de son propre mouvement, mais « par la vertu du Saint-Esprit. »

	Начал он с того, что сотворил чудо в угоду пьяной компании. В Иерусалиме он впервые прославился, по сути дела, как скандалист. А когда он решил наконец открыться людям, то прежде всего покорил сердце недостойной женщины. Ибо все комментаторы сходятся на том, что самарянка, встретившаяся Христу у колодца, была потаскушкой. — глава XXIII
	Il avait débuté par un miracle en l’honneur d’une société de pochards ; sa première action d’éclat à Jérusalem avait été un acte de pillage ; et quand il jugea le moment venu de se manifester, ce fut pour conquérir d’abord le cœur d’une femme de mauvaise vie. Car tous les commentateurs catholiques s’accordent à reconnaître que la Samaritaine du puits de Sichem était une gadoue.

Евангелие подчёркивает, что он угрожал дьяволам и запрещал им говорить о том, что они знают, то есть о том, что он Христос. С первого взгляда такое поведение может показаться странным, однако достаточно немного поразмыслить, чтобы понять, насколько оно было логичным. Выдавая себя за простого смертного, Иисус восхищал современников как непревзойденный исцелитель, и наоборот, если бы они узнали его истинное происхождение, все его чудеса не принесли бы ему никакой славы. Для того, кто из ничего создал целый мир, излечить лихорадку или выпрямить искривлённый позвоночник не ахти какое достижение! — глава XXVII. Чудеса в решете (Miracles à la douzaine)

L’Évangile nous dit, en effet, que Jésus menaçait les diables et les empêchait de proclamer ce qu’ils savaient, c’est-à-dire qu’il était le Christ. Au premier aspect, cette conduite est faite pour étonner ; mais, en y réfléchissant un peu, on voit combien elle était logique. En se laissant prendre pour un simple mortel, Jésus épatait ses contemporains plus qu’un guérisseur émérite ; tandis que, si l’on avait su son origine, les miracles n’auraient plus fait grand honneur à leur auteur. Quand on a créé le monde et l’univers tout entier avec rien du tout, on n’a pas grand’peine à chasser une fièvre ou à redresser l’épine dorsale d’un bossu.

	Сутенёр, мошенник и осведомитель, он воплощал в себе все грехи и пороки: второго такого подонка не легко было сыскать. А теперь он дошел до последней ступени низости и предательства: будучи евреем, Левий служил врагам своей родины. «Именно такой апостол мне и нужен!» — подумал Иисус. — глава XXIX. Первая премия за подлость (Premier prix de gredinerie)
	Marlou, voleur, espion, il résumait en lui toutes les gredineries ; c’était un coquin hors ligne. Sa scélératesse profonde était couronnée par cette suprême abjection : juif, il servait l’oppresseur étranger contre sa patrie. — Voilà bien l’apôtre qu’il me faut, pensa Jésus.

	<Лука 7:16-17> Почему вдруг такая паника? Да просто потому, что добрые граждане Наина рассуждали логично: — Если он может воскрешать мёртвых одним своим словом, значит, он может превратить нас в покойников одним взглядом! А потому они взяли ноги в руки и припустились кто куда. Ещё немного, и они наложили бы себе в штаны. — глава XXXIII. Прерванные похороны (Funérailles interrompues)
	Pourquoi cette épouvante ? Eh ! c’est que ces braves gens étaient logiques. — S’il ressuscite les morts rien qu’en leur parlant, pensèrent-ils, il peut nous faire trépasser rien qu’en nous décochant un de ses regards. Ils prirent donc leurs jambes à leur cou et se sauvèrent dans toutes les directions. Un peu plus, il lui auraient envoyé des pommes cuites.

	Если католические богословы из кожи вон лезут, стараясь доказать непорочность матери ходячего Слова, Марии, то они даже не пытаются утверждать, будто Иисус успешно сопротивлялся заигрываниям многочисленных девиц, с которыми проводил дни и ночи. — глава XXXV. Иисус обзаводится подругой (Jésus prend une Maîtresse)
	Le catholicisme s’évertue à ériger en dogme la virginité de Marie, mère du Verbe ; mais il ne s’est jamais attaché à démontrer que Jésus ait résisté aux cajoleries des nombreuses amoureuses chez qui il allait de jour et de nuit.

	Когда же ходячее Слово наконец закончило свое словоизлияние, ни разу даже не промочив горла стаканом подслащенной воды, — как видно, божественная глотка от проповедей не сохнет, — был уже вечер и солнце склонялось к горизонту. — глава XL. Селёдки и булки ешь — не хочу! (Petits pains et harengs saurs à discrétion)
	Quand il eût terminé son speech, sans avoir pris un seul verre d’eau sucrée (un gosier divin n’est jamais desséché par un sermon, si étendu qu’il soit), le soleil descendait à l’horizon.

Собственно говоря, это было даже не одно чудо, а несколько, чего евангелисты, к сожалению, не заметили. Во-первых, уже то, что население целого города покидает свои очаги и отправляется послушать проповедь бог знает в какую даль, в пустыню, не позаботившись даже захватить с собой по бутерброду, — это само по себе чудесно! А во-вторых, представьте себе всех этих людей, которые не считают нужным запастись едой, но тем не менее волокут на себе двенадцать штук здоровенных корзин, — это ли не чудо? — там же

Ce miracle même en contient à lui tout seul plusieurs, dont l’Évangile ne paraît pas s’apercevoir ; ce qui est fort dommage. Premièrement, cette ville presque entière qui abandonne ses foyers pour aller entendre un monsieur prêcher au loin dans le désert, et qui ne songe pas à emporter de vivres, miracle ! Secondement, ces braves gens qui négligent de se munir de vivres et qui trimballent avec eux, à vide, douze grandes corbeilles à provisions, miracle encore !

Как видите, евангелие иногда влагает в уста Иисуса вполне разумные речи, — явно для того, чтобы уравновесить аморальные высказывания <…>. К несчастью, секретари святого голубя — Матфей, Марк, Лука и Иоанн ни разу не показали нам, как Христос осуществлял свои немногие добрые советы на деле. С одной стороны, он проповедует честность и призывает апостолов оберегать детей, а с другой — сам путается с потаскушками, состоит у них на содержании и проявляет к малышу Иоанну такую нежность, что невольно призадумаешься. Очевидно, поэтому братья монахи не обращают внимания на слова Иисуса, предпочитая подражать его поступкам. — глава XLV. Когда слова расходятся с делом (Une série de bonnes paroles)

L’Évangile, comme on le voit, place parfois des paroles honnêtes dans la bouche du Christ, — sans doute pour contrebalancer l’effet des maximes immorales qu’elle lui attribue en d’autres passages <…>. Le malheur est que les secrétaires du pigeon, Matthieu, Marc, Luc et Jean, ne nous représentent guère Jésus mettant en action ses rares bonnes paroles. D’une part, il professe des leçons d’honnêteté, invitant ses disciples à respecter les enfants ; d’autre part, il se commet avec des grues, se fait entretenir par elles et se conduit à l’égard du petit Jean avec une intimité affectueuse qui donne fort à réfléchir. C’est sans doute pour cela que les frères ignorantins ne tiennent aucun compte des paroles de Jésus et se font une règle de l’imiter dans ses actes.

	Этот нищий с собакой сидел на тумбе близ уличного перекрёстка; на шее у него висела дощечка примерно с такой надписью: «Добрые граждане, сжальтесь над несчастным слепым от рождения с разрешения начальства». — глава XLVIII. Чудесные свойства слюней господних (Prodigieux effets de la salive divine)
	Cet infirme était assis sur une borne ; il portait à son cou un écriteau qui devait sans doute être conçu ainsi : « Âmes charitables, ayez pitié d’un malheureux qui est aveugle de naissance, par permission de l’autorité. »

	Так было учреждено на века таинство святого причащения. Именно на этот отрывок из евангелия ссылаются священники, чтобы иметь повод прихлёбывать каждое утро в ожидании завтрака белое винцо и в то же время делать вид, будто совершают некое великое таинство, непостижимое для простых смертных. — глава LVII. Христовы плоть и кровь, или ни рыба ни мясо (Viande et Sang qui n’en ont pas l’air)
	Le sacrement de l’Eucharistie était désormais institué. Tel est, en effet, le fragment de l’Évangile dont messieurs les curés catholiques ont pris texte pour se donner chaque matin l’occasion de licher un verre de vin blanc, histoire de tuer le ver, tout en ayant l’air d’exécuter un tour de force au-dessus de l’intelligence des simples humains.

	Анекдот с петухом остаётся весьма сомнительным для всех, кто хорошо знаком с историей и обычаями Иудеи. В самом деле, существовал строжайший запрет содержать и кормить кур в стенах Иерусалима, и правило это благоговейно соблюдалось всеми. — глава LXI. В которой Пётр выказывает себя отменным трусом (Où Pierre prouve qu’il est un joli lâcheur)
	Les esprits forts, qui connaissent à fond l’histoire et les coutumes de la Judée, trouvent bien extraordinaire cet incident du coq. En effet, une défense religieusement observée interdisait de nourrir des coqs dans l’enceinte de Jérusalem.

Тем временем солдаты уже бичевали Иисуса к вящему удовольствию собравшихся. Католические богословы, дабы разжалобить паству, рассказывают об этом бичевании всякие ужасы: с Иисуса якобы сорвали одежды, обнажили его до пояса, привязали к столбу и принялись хлестать веревками, розгами и бычьими жилами. На это можно было бы им ответить, что пытки инквизиции были куда страшнее бичевания Христа,.. — глава LXIII. От Пилата к Ироду и обратно (De Pilate à Hérode et réciproquement)

Pendant ce temps, les soldats fouettaient Jésus, à la grande joie du peuple. Des docteurs du catholicisme, pour attendrir les masses, parlent d’une flagellation horrible : Jésus, dépouillé de ses vêtements, mis nu jusqu’à la ceinture, attaché à une colonne, déchiré à coups de corde, de verges et de nerfs de bœuf. On pourrait leur répondre que les tortures de l’Inquisition ont été bien autrement épouvantables que la flagellation du Christ,..

Римские солдаты, выполняя приказ Пилата, украсили крест Иисуса надписью, прибитой над его головой. И тут снова наши весёлые шутники-евангелисты начинают плести кто во что горазд. [См.] Матфей 27:37, Марк 15:26, Лука 23: 38, Иоанн 19:19. <…> Людей, уважающих точность, не могут не смутить эту весьма странные разночтения у господ-евангелистов. Может быть, именно потому наши священники не воспроизводят на распятиях ни одной из этих надписей? Они предпочитают ставить латинские инициалы — I. N. R. I., частенько вводящие в соблазн богомольных старух, которые воображают, будто Христа звали Инри, хотя в действительности это просто-напросто сокращение от Jesus Nazarenus Rex Judaeorum — Иисус Назарей, Царь Иудейский. — глава LXIV. Лобное место (Le Calvaire)

Les soldats romains, obéissant aux ordres de Pilate, ornèrent la croix d’une inscription qui fut placée au-dessus de la tête de Jésus. C’est ici encore que nos bons blagueurs d’évangélistes ne s’accordent pas. Matthieu (XXVII, 37). Marc (XV, 26). Luc (XXIII, 38). Jean (XIX, 19). <…> Pour des gens qui se piquent de précision, messieurs les évangélistes se contredisent encore une fois de la jolie manière. Aussi, nos curés ne mettent sur leur crucifix aucune des quatre inscriptions fantaisistes de l’Évangile. Ils se contentent d y faire figurer les initiales suivantes : I. N. R. I., ce qui a souvent plongé dans l’erreur les vieilles dévotes, en leur donnant à croire que Jésus s’appelait aussi Inri, et ce qui veut dire tout simplement : Iesus Nazarenus Rex Iudæorum.

До распятия Христа люди, несущие на себе это чёрное пятно греха с момента появления из материнского чрева, были заранее обречены на муки и не могли даже мечтать о царстве небесном. Затем — алле гоп! — ходячее Слово превращается в висячее, выбрав последней своей трибуной крест на Голгофе, и с этого мгновения человечество избавляется от первородного греха. Души младенцев отныне ничем не запятнаны, как если бы Адам и Ева вовсе не пробовали яблок. Во всяком случае, так рассуждаете вы, мои непредубёжденные грешные читатели. Так вот, оказывается, всё обстоит иначе. Человечеству распятие не дало ровным счётом ничего. И первородный грех продолжает тяготеть над невинными младенцами, словно Христос никогда и не висел на своем кресте. В самом деле, чему учит нас церковь? Что без крещения мы не можем попасть на небо. Значит, только крещение, изобретённое Иоанном Крестителем и вошедшее в моду благодаря Иисусу, может смыть пресловутое чёрное пятно с нашей совести? <…> Если Иисус был действительно добрым посланцем доброго бога, он должен был с высоты креста послать своего отца Саваофа ко всем чертям и проклясть его за то, что его мучения пойдут на пользу лишь ничтожному меньшинству из всего рода человеческого. Ибо в конечном счете распятие обернулось бесстыдной мистификацией, жестокой шуткой, которую бог-отец сыграл с богом-сыном. — глава LXV. Свершилось! (Consommatum est!)

Avant le crucifiement du Christ, les hommes, ayant l’âme noire dès le sortir des entrailles maternelles, étaient condamnés à ne pouvoir entrer dans le ciel. V’lan ! le Verbe se fait chair, s’offre le luxe d’une pendaison au Calvaire, et, dès lors, le péché originel disparaît de l’humanité ; pas plus de tache sur les âmes des bébés que si Adam et Ève n’avaient jamais croqué la pomme. — Voilà du moins ce que vous vous dites, vous autres, lecteurs impies. — Eh bien, ce n’est pas cela du tout. L’humanité n’est pas plus avancée après la croix qu’avant ; la tache originelle subsiste sur les âmes des bébés, tout comme si le Christ ne s’était pas fait pendre. En effet, que nous enseigne le catéchisme ? Que sans le baptême nous ne pouvons pas entrer au ciel. — C’est donc le baptême, invention de Jean-Baptiste rééditée par Jésus, qui efface la fameuse tache noire. <…> Si Jésus était réellement une bonne pâte de bon dieu, il a dû, du haut de sa croix, envoyer son père Sabaoth à tous les diables et lui en vouloir de ce que son sacrifice ne profitait qu’a une infime partie de l’humanité. Le crucifiement, somme toute, était une atroce mystification dont Monsieur Dieu fils a été victime de la part de Monsieur Dieu père.

Глава III. Вмешательство Святого Духа

L’Opération du Saint-Esprit

Отец и мать девушки, папаша Иоаким и матушка Анна, сперва решили посвятить своё чадо господу богу: когда Мария была ещё совсем маленькой, они привели её в храм и там связали её торжественным обетом: она никогда не выйдет замуж и посвятит себя служению господам священникам. Но в один прекрасный день Иоаким и Анна передумали. По какой причине? Об этом евангелия умалчивают. Как бы там ни было, Иоаким и Анна решили обручить свою дочь с плотником Иосифом. Возможно, они просто-напросто ему задолжали, а платить было нечем, и старый плут Иосиф потребовал, чтобы в погашение долга родители отдали ему свою девчонку. Иногда совершаются и такие сделки. <…> Надо сказать, что священники испокон веков отличались редкой сговорчивостью: ведь красотка-то, как известно, была обещана им, но за небольшую мзду они согласились её уступить и благословили плотника на брак точно так же, как благословили бы первого попавшегося шалопая.

Le père et la mère de la jeune fille, papa Joachim et maman Anne, avaient tout d’abord consacré leur demoiselle au Seigneur ; c’est-à-dire que dès sa plus tendre enfance, ils lui avaient fait promettre solennellement en plein Temple, qu’elle ne se marierait jamais et quelle travaillerait exclusivement pour messieurs les curés. Un beau jour, Joachim et Anne changèrent d’idée, et, pour un motif que l’Évangile oublie de nous faire connaître, ils fiancèrent leur demoiselle au charpentier Joseph. Peut-être lui devaient-ils une facture trop élevée pour leurs ressources, et Joseph, en vieux roublard qu’il était, avait-il demandé la petite en solde de tout compte. Ce sont là des arrangements qui se pratiquent quelquefois. <…> Dans tous les siècles, au temps jadis aussi bien qu’aujourd’hui, les prêtres ont toujours été très accommodants : on leur avait promis la brunette pour leur service personnel ; moyennant quelques pièces de cent sous, ils consentirent à s’en passer et bénirent les fiançailles du charpentier comme ils auraient béni celles du commissionnaire du coin.

… я позволю себе задать один простой вопрос моему старому приятелю, нашему святейшему Папе: почему Иисуса Христа называют в евангелии то «сыном божьим», то «сыном человеческим»? Ведь это, чёрт побери, не одно и то же! Тем более, что слово «Гавриил» по-еврейски значит «человек божий». С вашей стороны, святой отец, было бы очень любезно, если бы вы разъяснили нам это на ближайшем соборе. Ибо если верующие вообразят, будто евангелисты, называя Иисуса то сыном человеческим, то сыном божьим, хотели тем самым сказать, что означенный Иисус является сыном «человека божьего», то это угрожает нам новой ересью. До корней волос верующий, я убежд`н, что архангел Гавриил никакого отношения к проделкам святого духа не имеет. Я предпочитаю верить — и притом верю глубоко, — что голубь справился без посторонней помощи. Это куда забавнее!

À ce propos, je me permettrai de poser une simple question à mon vieil ami notre Saint-Père le Pape : — Pourquoi les Évangiles appellent-ils indifféremment Jésus-Christ le « Fils de Dieu » ou le « Fils de l’Homme » — C’est que « Fils de l’Homme » ou « Fils de Dieu », ce n’est pas la même chose, saperlipopette ! D’autant plus que Gabriel est un mot hébreu qui veut dire textuellement : l’Homme de Dieu. Saint-Père, vous seriez bien aimable de nous expliquer cela au prochain concile ; car, si des fidèles allaient s’imaginer que les Évangiles, en appelant Jésus à la fois Fils de l’Homme et Fils de Dieu, ont voulu dire que ledit Jésus est le fils de « l’Homme de Dieu », cela risquerait de nous amener une nouvelle hérésie. <…> Croyant jusqu’au bout des ongles, je laisse l’ange Gabriel tout à fait en dehors de l’opération du Saint-Esprit. J’aime bien mieux croire, — et fermement, je vous l’assure, — que c’est le pigeon qui s’en est acquitté tout seul. C’est infiniment plus drôle.

Глава IX. Волшебная звезда

Une Étoile mirobolante

— Видите эту звезду? — обратился Мельхиор к своим друзьям. — Она движется, не так ли? — Да, да, перемещается справа налево, а потом слева направо, — подтвердил Валтасар. — Больше того! — воскликнул Гаспар, — Мне кажется, она отплясывает польку! Что сие может означать? — задумались волхвы. Мельхиор, как председатель учёного общества, внёс следующее предложение: — Давайте, друзья, разойдемся на часок по отдельным кабинетам и там, в тишине и покое, основательно изучим этот феномен, а потом соберемся снова и обменяемся результатами своих расчётов. Так они и сделали. В течение часа три учёных монарха испещрили цифрами горы пергамента. За это короткое время они побледнели и осунулись — до такой степени изнурила их работа. Вернувшись в большой зал обсерватории, они с торжественным видом положили свои исписанные пергаменты на стол, затем ненадолго снова подошли к окну. <…> Первым взял слово Мельхиор: — Я подсчитал, сколько прыжков делает светило за семнадцать минут; это количество я умножил на 4 228 695, из произведения вычел 5372. Остаток я разделил на 47. После этого я произвел двадцать девять умножений, столько же вычитаний и делений, каждый раз используя один и тот же множитель, одно и то же вычитаемое и один и тот же делитель. Вот мой окончательный результат. И Мельхиор показал длинное-предлинное число. Гаспар и Валтасар тоже усердно потрудились и произвели множество математических расчётов, положив в основу своих вычислений первые пришедшие им в голову цифры. Между тем — поистине чудо! — полученный ими результат тютелька в тютельку совпадал с результатом Мельхиора. Монархи-мудрецы переглянулись, и все трое в один голос торжественно произнесли: — Результаты наших расчётов движения звезды с неопровержимостью доказывают, что в окрестностях Иерусалима нынешней зимой родился новый царь иудейский и что, поскольку царь этот есть бог, мы должны отправиться к нему на поклонение. Превосходная это штука — математика! Великолепная вещь — точные науки! Заметьте, я нисколько не преувеличиваю: в самом евангелии сказано, что не ангел возвестил волхвам рождение Христа;..

— Vous voyez bien ? demanda Melchior aux deux autres ; cette étoile bouge, n’est-ce pas ? — Elle va de droite à gauche et de gauche à droite, fît Balthazar. — Bien mieux, je crois, ma parole, qu’elle danse une polka, riposta Gaspard. Et les mages ajoutèrent : — Qu’est-ce que cela peut bien vouloir dire ? Melchior, en sa qualité de doyen de la royale société, émit la proposition suivante : — Nous allons nous retirer, pendant une bonne heure, chacun en un cabinet particulier ; dans le silence et la méditation, nous creuserons ce problème, et ensuite, nous nous communiquerons le résultat de nos calculs. Il fut fait ainsi. Durant une heure, les trois savants monarques entassèrent sur d’interminables parchemins des montagnes et des montagnes de chiffres. Le délai expiré, ils étaient affreusement pâles, tant le travail auquel ils s’étaient livrés les avaient fatigués. Revenus dans la grande salle de l’observatoire, ils déposèrent avec gravité leurs parchemins chiffrés sur la table du milieu ; puis, ils se mirent encore un moment à la fenêtre. <…> Melchior prit le premier la parole ; — J’ai compté tous les bonds de l’étoile pendant dix-sept minutes ; j’en ai fait le total ; j’ai multiplié ce total par 4,228,695. Du produit, j’ai retranché 5,672. J’ai ensuite divisé le chiffre qui me restait par 47. Après quoi, j’ai fait 29 multiplications, suivies d’autant de soustractions et d’autant de divisions, en opérant toujours avec le même multiplicateur, la même quantité soustractive et le même diviseur. Voici mon quotient définitif. En disant cela, il montrait un nombre d’une longueur démesurée. Gaspard et Balthasar, de leur côté, avaient aussi pioché dur et exécuté des tours de force mathématiques, en prenant pour bases de leurs opérations les premiers nombres qui leur étaient venus à l’idée. Or, — voyez la merveille ! — leur quotient définitif était le même que celui de Melchior. Alors, les trois rois mages se regardèrent et dirent lentement, tous les trois ensemble : — Le résultat de nos opérations sur les mouvements de cette étoile indique, clair comme il fait jour à midi, quand il n’y a pas d’éclipse, que, dans un village des environs de Jérusalem, il va naître, cet hiver, un nouveau roi aux Juifs, et que, ce roi étant un dieu, nous devons aller l’adorer. Quelle belle chose que les mathématiques ! Quelle belle chose que les sciences exactes ! Notez que je n’exagère rien. — D’après l’Évangile lui-même, ce n’est pas un ange qui est venu annoncer aux mages la naissance de l’Oin ;..

Глава XXX. Купальня «Вифезда»

La Piscine de Béthesda

Чудес тогда было хоть отбавляй. Вплоть до того, что дирекция бассейна «Вифезда» могла бы ежедневно вывешивать на дверях своего заведения свидетельства исцеленных примерно в таком духе: <…> ЧУДО № 6.861.925 и 1/2 Я страдал от всех мыслимых недугов: был ряб, крив, горбат, безног, беззуб, однорук, и моя жена красила волосы. Кроме того, в кишках у меня сидел солитёр и старый зонтик. С зонтиком дело было так. Когда я появился на свет, моя матушка заявила, что выкормит меня сама. Она слыла доброй женщиной, но редко бывала дома. Едва мой отец уходил на работу, она спускалась вниз и до вечера сплетничала со всеми соседскими кумушками, так что я оставался целиком на попечении кухарки. Кухарка давно уже вышла из того возраста, когда женщина может быть кормилицей. Я начинал кричать в своей колыбели, но ей не удавалось выдавить из своих сосков и капли молока. Чтобы меня успокоить, она совала мне в рот либо ручку щетки для обметания пыли, либо набалдашник нашего семейного зонтика: говорят, что это весьма питательно. Но только однажды я вздохнул посильнее и проглотил зонтик. <…> Мой солитёр проглотил мой зонтик и мгновенно покинул желудок, где оба пребывали столько лет, порой доводя меня до полного отчаяния. Мало того, вышеупомянутый червь тут же проник в одного больного, а так как внутри него был зонт, сообщавший его головке необычайную жесткость, он мгновенно выскочил сзади, проник в следующего, и так далее, пока из бассейна не вытащили целую связку жертв, нанизанных на проклятую тварь, как сосиски, висящие в витрине колбасной. Для того чтобы их отделить друг от друга пришлось моего солитёра разрезать на множество кусков, причём резали, как говорится, по живому. Что касается моего горба и моей благоверной, красившей волосы, то от них я тоже избавился. В то самое мгновение, когда я погружался в бассейн, мою жену похитил от супружеского очага раввин нашей квартальной синагоги, и одновременно — факт поистине презабавный! — мой позвоночник распрямился, а горб перескочил — догадайтесь, куда? — на живот моей бывшей жены. Это было чудесно! Это было потрясающе!

Les miracles s’y constataient à profusion ; à tel point que les directeurs de la piscine de Béthesda auraient pu placarder, à la porte de leur établissement, des certificats dans le genre de ceux-ci : <…> MIRACLE 6,861,925 ET 1/2 J’avais toutes les infirmités possibles : bossu, borgne, cul-de-jatte, manchot, souffrant d’une canine, marqué de la petite vérole et doté d’une épouse qui se teignait les cheveux. De plus, mes intestins étaient habités par le ver solitaire et par un parapluie. Voici l’histoire de ce parapluie : Quand je suis venu au monde, ma mère déclara qu’elle se chargeait de me nourrir. C’était une bonne femme, mais elle n’était jamais à la maison. Mon père allait à son travail, ma mère descendait jacasser avec tous les concierges du quartier. Il ne restait, pour me garder, que la cuisinière. Cette cuisinière avait passé l’âge où l’on peut être nourrice, et, quand, geignant dans mon berceau, je réclamais à téter, elle, ne pouvant tirer de son sein la moindre goutte de lait, me fourrait au bec, pour me calmer, soit le manche du plumeau, soit le pommeau du parapluie de la famille ; il paraît que c’est très nourrissant. Seulement, un jour, ayant aspiré trop fort, j’ai avalé le parapluie. <…> Mon ver solitaire avait avalé mon parapluie et avait vidé les lieux que tous deux occupèrent si longtemps à mon grand désespoir. Bien plus, le ténia en question a été gobé par les autres malades de la piscine, et, comme l’objet dont il avait le corps plein le durcissait d’une manière étonnante, il s’en est suivi que les pauvres malades ont été de l’un à l’autre réunis par ce brigand de ver solitaire. Quand on les a tirés de la piscine, ils formaient une longue enfilade, semblable aux collections de saucisses qui pendent aux devantures des charcutiers. Pour les séparer, on a été obligé de couper mon ver solitaire en plusieurs morceaux et de trancher dans le vif. Quant à ma bosse et à ma légitime qui se teignait les cheveux, j’en ai été également débarrassé. À l’instant précis où je me plongeais dans la piscine, mon épouse se faisait enlever du domicile conjugal par le curé en chef de notre synagogue, et, fait véritablement cocasse, tandis que mon échine se redressait, ma bosse passait — devinez où — sur le ventre de ma femme. C’est renversant ! c’est merveilleux !

Христиане тоже не отстают от иудеев в области нелепых ограничений. До сих пор в некоторых странах воскресное ничегонеделание соблюдается так же строго, как суббота у древних евреев. Совсем недавно английские богословы-протестанты обсуждали такой, например, животрепещущий вопрос: можно ли в воскресенье ходить? И представьте, нашлись сторонники полной неподвижности!

Le christianisme n’est pas resté en arrière du judaïsme sous le rapport de l’abrutissement, il y a encore de nos jours des pays où le dimanche est observé de la même façon que le samedi chez les juifs de l’antiquité. Tout récemment, on discutait, en Angleterre, dans une réunion de théologiens protestants, cette grave question : « A-t-on le droit de remuer les jambes le dimanche ? » Et il s’est trouvé des partisans de l’immobilité absolue !

Глава XXXII. Апостольская дюжина укомплектована

Les douze Apôtres endoctrinés

	… ходячее Слово: — Раз уж я взялся вам проповедовать, должен же я что-то говорить!
	… le Verbe : — Puisque je vous prêche, il faut bien que je dise quelque chose !

— Вот самая простая молитва: запоминайте! «Отче наш, сущий на небесах!» Лучше было бы сказать: «вездесущий», но сойдёт и так. «Да святится имя твоё». Строго между нами: имя божье свято с таких давних пор, что святить его снова бессмысленно, получается масло масленое, однако не будем останавливаться на таких мелочах. «Да приидет царствие твое…» Вот это как раз не лишнее, этого стоит пожелать, и от всей души, ибо спор господа нашего с Сатаной что-то слишком уж затянулся. Правда, глупо просить у бога, чтобы он наконец победил, — ему самому этого хочется, — но напомнить об этом папаше Саваофу не вредно, а главное — ничего не стоит… «Да будет воля твоя и на земле, как на небе». Вы можете мне возразить, что глупее такой просьбы ничего не придумаешь и что просить всемогущее существо совершить то, о чем оно само мечтает, — идиотизм чистейшей воды. Не спорю, не спорю. Эта фраза действительно глупа, впрочем, как и все предыдущее, — в этом вы абсолютно правы. Но зато в общем она звучит неплохо, а потому оставим её, как есть… «Хлеб наш насущный дай нам на сей день». О себе ведь тоже надо позаботиться, не так ли?.. «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». <…> Поскольку нам с вами никто ничего не должен, нам будет легче лёгкого строить из себя великодушных добряков кредиторов, не беспокоящих своих должников, и на этом основании смело требовать, чтобы и нам простили все наши долги, коих накопилось предостаточно, ибо, где бы мы ни проходили, мы всегда жили за чужой счёт, дурача наивных глупцов… «И не введи нас во искушение». Конечно, подобная просьба может показаться странной: молить бога, чтобы он не вводил нас в искушение и не позволял нам грешить, — ведь это же настоящая ересь! Это всё равно что сказать, будто господь наш бог — владыка зла! Впрочем, почему бы и нет, раз ничего не совершается помимо его воли? Итак, попросим бога не быть с нами Сатаной… «Но избавь нас от лукавого». Эта фраза служит дополнением к предыдущей. «Аминь».

— La plus simple, la voici ; retenez-la. « Notre Père, qui êtes aux cieux »… Je ferais peut-être mieux de dire : « qui êtes partout », mais passons… « Que votre nom soit sanctifié »… De vous à moi, le nom de Dieu a été sanctifié depuis belle heure te, et il n’y a plus utilité à souhaiter qu’il le soit de nouveau ; c’est comme si l’on posait deux cataplasmes l’un sur l’autre… Enfin ne nous arrêtons pas à ce détail… « Que votre règne arrive »… Ça, par exemple, oui, il faut le souhaiter, et vivement ; car mon avis est que le triomphe de Dieu sur le diable se fait un peu trop attendre… Maintenant, demander à Dieu lui-même ce triomphe, ce n’est pas ce qui le fera arriver plus tôt ; cependant, il n’en coûte rien de rafraîchir la mémoire à ce vieux papa Sabaoth !… « Que votre volonté soit faite sur la terre comme au ciel »… Vous allez me dire que cette demande-là est une bêtise du plus fort calibre, et qu’il est absolument idiot d’inviter quelqu’un de tout-puissant à faire ce qui lui fait plaisir ; je ne vous contredirai pas. C’est vrai, cette phrase est bête comme tout, je n’en disconviens point ; mais elle va très bien au milieu des autres ; maintenons-la… « Donnez-nous aujourd’hui notre pain de chaque jour »… Songeons au solide, hein ?… « Remettez-nous nos dettes, comme nous les remettons nous-mêmes à ceux qui nous doivent. » <…> Comme personne ne nous doit rien, il nous est très facile de nous poser en créanciers qui laissent tranquille leurs débiteurs, et, au nom de cette grandeur d’âme, qui ne nous coûte pas grand’chose, demandons hardiment que l’on nous remette ce que nous devons, puisque partout où nous avons passé nous avons vécu en faisant des dupes… « Et ne nous induisez pas en tentation »… Voilà une demande qui paraîtra sans doute étrange : prier Dieu de ne pas nous induire en tentation, de ne pas nous faire succomber au péché, quelle hérésie !… Autant dire tout de suite que Dieu est l’auteur du mal… Eh bien, oui, puisque rien ne se fait sans sa volonté… Donc, prions Dieu de ne pas jouer vis-à-vis de nous le rôle de Satan… « Mais délivrez-nous du mal »… Cette phrase est le complément de la précédente. « Amen. »

	<Матфей 6: 26-32> О таком беззастенчивом восхвалении паразитизма просто не знаешь, что и сказать. Что стало бы с человечеством, если бы все последовали советам помазанного миром тунеядца? Боюсь, что мы быстренько обросли бы шерстью и вернулись в первобытное состояние.
	N’est-ce pas là l’apologie de la fainéantise ? et que deviendrait l’humanité si tout le monde suivait ces ignobles préceptes ? ne serions-nous pas vite retournés à l’état sauvage ?

Глава XXXVI. Семья по Иисусу Христу

Comment le Christ comprenait la famille

	— Кто меня любит, пойдёт за мной! — твердило ходячее Слово. И действительно, за ним ходила толпа женщин, бывших супруг, сбежавших от своих мужей, либо потаскушек с почасовой или разовой оплатой. Все они были отчаянными любительницами запретных яблочек, и все были без ума от своего господина и повелителя.
	— Qui m’aime me suive ! disait le Verbe. Il était suivi par d’autres femmes encore, épouses en rupture de foyer conjugal ou noceuses à l’heure et à la course, toutes croqueuses de pommes émérites, et passionément folles de sa personne.

Итак альфонс Христос считал себя выше всех предрассудков. Он начал с бродяжничества и дошел до того, что попал на содержание к своим дамам. Ступив на эту дорожку, он должен был неминуемо кончить виселицей, что в конечном счете и произошло, ибо крест играл в те времена роль вульгарной виселицы. Прелестный персонаж, не правда ли? Священники избрали образцом для христианнейших овечек вполне законченный тип героя. Похоже, что священники решили просто поиздеваться над доверчивыми простаками, создав легенду о совершенно фантастическом богочеловеке и наделив его чертами бродяги, помноженного на альфонса, вместо того чтобы сделать из него почтенного отца семейства, добродетельного гражданина и честного труженика! Но нет, видимо, такова уж сама природа всех религий, что они обожествляют и канонизируют самые отвратительные человеческие черты. Это весьма примечательно. Создатели культов, принимаясь за дело, наверное, рассуждают следующим образом: — Чтобы дурачить народ, надо заставить его поверить в некое высшее существо, своего рода сверхъестественного паяца, которым мы управляем, как марионеткой. Но, чтобы это высшее существо стало понятным и близким для простых умов, необходимо придать ему сугубо материальную форму, нужно заставить его провести хотя бы несколько лет в знакомой всем земной обстановке, в человеческой шкуре. Однако, если мы начнём обожествлять настоящего человека, справедливого, честного, трудолюбивого, достойного всяческого уважения, как сын, отец и супруг, наделённого всеми добродетелями великих людей, в этом не будет никакой нашей заслуги. Таких людей уважают и без нас, и мы окажемся ни при чём. Наша задача, задача богословов, совсем иная. Нам надо пожонглировать алогизмами, нагромоздить абсурд на абсурд, представить порок добродетелью, а зло — добром, и, запутав таким образом простофиль, овладеть их умами. Поэтому превратим-ка мы нашего бога в самого последнего бродягу! Для начала пусть у него будет самое нелепое происхождение, скажем — от птицы. Затем сделаем его дурным сыном и братом, а заодно лентяем, предпочитающим праздность труду. Пусть он, вместо того чтобы уважать законы своей страны, то и дело их преступает и нарушает. Пусть занимается шарлатанством, нищенством и воровством. Пусть бродяжничает с проститутками, которые будут его содержать на заработанные ими деньги. Пусть избирает себе спутников среди самых последних негодяев и даже среди такого отребья, как предатели родной страны. Пусть он прелюбодействует сам и оправдывает прелюбодеяние. Пусть будет наделен всевозможными пороками: тщеславием, малодушием, бесчестностью и лживостью. И пусть его жалкая жизнь завершится вполне заслуженным концом: пусть его с позором повесят на виселице между двух воров, один из которых окажется его приятелем. И тогда, придумав легенду, которая с начала до конца должна была бы воплощать образ Сатаны, мы скажем народу: «Это бог, молитесь на него!» А все те, кто окажутся настолько слепыми, что все увидят в этой басне ничего, кроме грязи, лжи и преступлений, да будут навеки прокляты и отринуты, даже если они сами когда-то удостоились обожествления. Те же, кто поверит в нашу легенду и склонится перед нашей богословской фикцией, — это наша добыча! Они будут принадлежать нам, душой и телом, и все их деньги тоже потекут в нашу мошну. Вот единственное объяснение, какое можно дать по поводу проблемы боготворчества. Чем презреннее персонаж, тем легче выдавать его за бога.

Alphonse Jésus était donc tout à fait au-dessus des préjugés. Il avait débuté par le vagabondage ; il continuait en se faisant entretenir par les femmes ; parti de ce pied-là, il devait immanquablement finir sur l’échafaud, et c’est ce qui lui arriva, puisque la croix était l’échafaud de l’époque. Quel joli monsieur ! Quel type assez complet les prêtres catholiques offrent là à la vénération de leurs ouailles ! Faut-il être assez ouaille pour se prosterner devant un garnement de cette espèce !… Et faut-il que les curés se moquent de leur monde, pour que, ayant à fabriquer la légende d’un dieu-homme absolument fictif, ils en aient fait un vagabond doublé d’un Alphonse, quand ils auraient pu créer leur personnage honnête père de famille, ouvrier travailleur et rangé, citoyen vertueux ! Mais non ! il semble que les religions prennent plaisir à présenter sous forme de dogmes des monstruosités. C’est curieux. Les fabricants de cultes, quand ils se mettent à l’œuvre, se tiennent le raisonnement suivant : — Pour avoir le peuple sous notre coupe, il faut d’abord que nous lui fassions croire à un être supérieur, sorte de pantin surnaturel dont nous tirons les ficelles. Cet être supérieur, pour qu’il soit bien à la portée des intelligences les plus simples, il est nécessaire que nous lui donnions une forme matérielle, il est indispensable que nous le supposions ayant résidé au moins quelques années dans une peau humaine. Si nous donnons à vénérer un homme intègre, juste, laborieux, honorable, digne d’estime comme fils, père et époux, doué de toutes les vertus qui font les grands citoyens, nous n’aurons pas un lourd mérite à lui gagner l’adoration du peuple. Le propre des théologies doit être de jongler avec les illogismes, d’accumuler les absurdités, de présenter comme moral ce qui est immoral et comme mauvais ce qui est bon. On ne peut pas dominer les intelligences, si on ne les a préalablement faussées. Créons donc notre dieu vrai chenapan et parfait bandit : qu’il ait d’abord une origine ridicule ; qu’il soit ensuite mauvais fils et mauvais frère ; qu’il préfère la fainéantise au travail ; qu’au lieu de donner l’exemple de la soumission aux lois de son pays, il se fasse un jeu de les violer incessamment ; qu’il vive de mendicité, de pillage ; qu’il vagabonde avec des prostituées et se fasse entretenir par elles ; qu’il choisisse ses compagnons de paresse parmi la crapule la plus basse et même parmi ceux de ses compatriotes assez misérables pour être traîtres à la patrie ; qu’il approuve et pratique l’adultère ; qu’il soit essentiellement vicieux ; qu’il ait une fin digne de son existence malhonnête, factieuse et corrompue ; que, par arrêt de justice, il meure à un gibet infamant, entre deux voleurs, dont l’un sera son ami. Et alors, ayant confectionné de toutes pièces une légende qui devrait se rapporter à une incarnation du diable, nous dirons au peuple : « Celui-là est dieu, adorez-le ! » Et tous ceux qui seront assez aveugles pour ne pas voir que le vice, l’improbité, la corruption doivent toujours être l’objet du mépris public, même lorsqu’ils sont divinisés, ceux qui accepteront notre légende, ceux qui courberont leur front devant notre fiction théologique, ceux-là seront complètement à nous, ils nous appartiendront d’esprit et de corps, et ce qu’ils posséderont sera notre propriété. Telle est la seule explication que l’on puisse trouver de ce problème sacerdotal : soumettre comme dieu à la vénération du peuple un individu aussi méprisable que possible.

	… что осталось бы от религии, если бы она взяла на вооружение честность?
	… que deviendrait la religion, si elle prenait à son service l’honnêteté ?

Глава XXXIX. В которой Иоанн Креститель теряет вкус к жизни

Où Baptiste perd le goût du pain

Иродиада была женщиной нервной и впечатлительной. <…> Вначале она довольствовалась тем, что называла его просто: «Этот тип, который суёт нос не в свои дела». Затем она перекрестила Крестителя в Старую перечницу. «Как поживает Старая перечница? Он ещё не рассыпался, эта Старая перечница?» И наконец, он стал для неё Грязной скотиной. Грязная скотина — последняя стадия гнева цариц. После Грязной скотины остаётся только виселица.

Hérodiade était nerveuse. <…> Au début, elle se contentait de l’appeler plaisamment « Monsieur De-quoi-je-me-mêle » ; puis, elle avait dit pour le désigner : « Le Grincheux ». — Que fait le Grincheux ? N’a-t-il pas défuncté, le Grincheux ? — Enfin, elle en était au « sale animal. » « Sale animal » est le dernier degré de la colère d’une reine. Après « sale animal », il n’y a plus que la potence.

Антипа вынужден был позвать палача, которого предусмотрительная Иродиада заранее пригласила на празднество. — Гарсон, — приказал царь, — подать мадемуазель Саломее голову Крестителя! — На серебряном блюде! — прибавила Саломея, желая, чтобы её заказ был подан по всей форме. — И погорячее! <…> Если верить святому Иерониму, <…> Иродиада из женской мстительности тут же проткнула язык пророка булавкой. После этого Иоанн Креститель окончательно утратил вкус к жизни.

Antipas appela son bourreau, qu’Hérodiade avait eu soin d’inviter à la fête : — Garçon, commanda-t-il, servez chaud la tête de Baptiste à mademoiselle ! — Sur un plateau d’argent ! ajouta Salomé, qui tenait à ce que les choses se fissent avec cérémonie. <…> S’il faut en croire saint Jérôme, <…> Hérodiade se serait amusée à percer de son aiguille la langue du prophète. Et c’est ainsi que la reine fit passer à Baptiste le goût du pain.

Глава XXXVII. Усмирённая буря и взбесившиеся свиньи

Tempête apaisée et Cochons endiablés

Когда барка доплыла до Гергесины, уже занимался день, Хозяин и не подумал спрашивать с Иисуса и его спутников плату за проезд: он был счастлив уже тем, что его посудина уцелела благодаря необычайному пассажиру. И уж конечно ему не пришла в голову мысль, что Иисус, повелитель стихий, мог сам вызвать эту внезапную бурю, чтобы потом усмирить её и приписать себе ещё одну заслугу. В самом деле, ведь нашему миропомазанному ничего не стоило произвести возмущение в атмосфере: сын голубя был всемогущ, даже когда он спал! И кто знает, может, Иисус сквозь сон всё-таки слышал беседу своих апостолов, обеспокоенных тем, что у них нет денег заплатить за проезд?

Quand on arriva à Gergésa, le jour commençait à poindre. Le patron n’eut garde de réclamer à Jésus et à ses disciples le prix de leur passage : il était trop heureux que, grâce à cet homme extraordinaire, son navire eût été sauvé. La pensée ne lui vint pas que le Verbe, maître des éléments, avait peut-être soulevé cette tempête pour se donner le mérite de l’apaiser ; en effet, comme dieu, notre Oint avait parfaitement le pouvoir de jeter la perturbation dans l’atmosphère ; rien n’est impossible à un fils de pigeon, même quand il dort. Qui sait si Jésus n’avait pas entendu dans son sommeil la conversation de ses apôtres, inquiets de n’avoir pas en poche de quoi payer la traversée ?

Мне могут задать вопрос: откуда в стране, где законы Моисеевы соблюдались повсеместно, вдруг появилось стадо свиней, да ещё численностью в шесть тысяч голов? Ведь свинина считалась у иудеев запретной пищей, и тому, кто преступал запрет, грозили всяческие кары, вплоть до смертной казни! Признаюсь, на этот вопрос я ответить не в состоянии. Но, если евангелие, продиктованное святым духом, утверждает, что свиньи были, значит, они были. Нам остаётся только удивляться и верить, или, наоборот, вспомнить ещё раз, что священники считают свою паству круглыми идиотами, а потому не стесняются выдавать за святую истину самую отъявленную ложь, состряпанную из самых вопиющих противоречий.

On me demandera peut-être comment, dans un pays où la religion de Moïse, très rigoureusement observée, interdisait sous peine de mort de manger du porc, il pouvait se trouver un troupeau de six mille cochons. J’avoue que je ne me charge pas de répondre à cette question. Du moment que l’Évangile, œuvre du Saint-Esprit, affirme le fait, c’est qu’il est vrai. Étonnons-nous donc, mais croyons. Ou bien, disons-nous, une fois de plus, qu’il faut que les prêtres sachent leurs ouailles bien bêtes pour leur présenter tant de contradictions flagrantes comme articles de foi.

Глава XLIII. Пробное вознесение и волшебные картинки без проекционного фонаря

Suspension sans ficelles et Lanterne magique sans appareil

	— … я, когда нужно, не стеснялся в средствах. Если мои древние евреи слишком брыкались, я их вразумлял огнем и мечом. Чтобы наставить упорствующий народ на путь истинный, нет ничего лучше хорошего массового избиения. — Нет, Моисей, — не согласился с ним Иисус, — твои законы всё-таки слишком суровы, говорю тебе это как другу. Я предпочитаю не давить мух, а ловить их на мёд.
	— … je n’ai jamais hésité à employer les grands moyens. Quand mes Hébreux renâclaient, je les faisait passer au fil de l’épée. Il n’y a rien comme un bon massacre pour faire entrer la foi dans les peuples récalcitrants. — Votre loi, Moïse, fit Jésus, est, permettez-moi de vous le déclarer en ami, une loi un peu trop dure. J’ai pour principe de prendre les mouches avec du miel.

Что касается меня, то, если, скажем, мой старый друг Иоахим Печчи (иначе Лев XIII) на моих глазах повиснет в воздухе без всякой верёвки или каких-нибудь других приспособлений, если он по моей просьбе оживит мою бабушку, сказав ей «талифа куми», если он при мне исцелит глухонемого, сунув пальцы ему в уши и плюнув ему в рот, я, несмотря на весь свой скептицизм, даже старика Печчи провозглашу богом и буду на него молиться. Когда я думаю об апостолах, перед глазами которых Иисус творил неисчислимые чудеса и которые всё-таки время от времени сомневались, Христос ли он, я рассуждаю следующим образом. Рая нет, я в этом уверен, но если бы он был, я бы туда наверняка попал. Апостолы, которые время от времени сомневались в господе боге, хотя не имели на то никаких оснований, и даже наоборот, заняли там самые лучшие места и считаются святыми первого разряда. Я же не видел ни одного чуда, а потому, если я и не верю в бога, у меня есть смягчающие обстоятельства и вечный отец наш — надеюсь, в тот день, когда я перед ним предстану, он будет в хорошем настроении — вручит мне диплом святого хотя бы четвертого разряда. Большего мне не надо. «Блаженный Лео Таксиль» — ей-богу, это будет неплохо выглядеть в календаре святых!

J’avoue, pour ma part, que moi, qui suis profondément sceptique, si mon vieil ami Joachim Pecci (dit Léon n° 13), par exemple, se mettait à se suspendre en l’air devant moi, sans truc ni ficelle, s’il ressuscitait, pour me faire plaisir, un mort, en lui disant : Talitha Koumi, s’il guérissait, en ma présence, un sourd-muet, rien qu’en lui mettant les doigts dans les oreilles et en lui crachant dans la bouche, je n’aurais aucune hésitation à proclamer dieu mon vieux Pecci et à l’adorer. Quand je pense à l’incrédulité des apôtres, devant qui Jésus opérait des prodiges à n’en plus finir, et qui, par moment, se demandaient s’il était bien le Christ, je me tiens ce raisonnement : — Le paradis n’existe pas, j’en suis convaincu ; mais j’irai là tout de même. Les apôtres, qui doutaient de temps en temps de Dieu et qui n’en avaient aucun motif (au contraire !) y occupent les plus belles places ; ils sont saints de première catégorie. Moi qui n’ai jamais été témoin du plus petit miracle, j’aurai donc des circonstances atténuantes pour mon incrédulité et le père Éternel me délivrera bien, si seulement il est de bonne humeur le jour où je me présenterai devant lui, un brevet de saint de quatrième classe ; je ne demanderai pas davantage. Le bienheureux Léo Taxil, cela ferait bien dans le calendrier.

Глава L. Великое словоизвержение

Grand flux de paroles

Евангелие от Луки 15:1-6 С точки зрения здравого смысла эта притча, вызывающая у святош слёзы умиления, довольно-таки похожа на злую пародию. Фарисеи и книжники, чьё умственное развитие намного превосходило нулевой уровень интеллекта верных последователей Христа, должно быть, животики понадрывали со смеху, слушая эту чушь. Представляю себе, как мог ответить Иисусу какой-нибудь весёлый иудей: — Твой пастух, наверное, был великим шутником. Бросил девяносто девять овец в пустыне, а сам отправился спасать одну заблудшую! Интересно, скольких ещё у него сожрали волки, пока он искал эту одну паршивую овцу? Но Иисусу было наплевать на подобные возражения. Мысль его весьма прозрачна, и он сказал именно то, что хотел сказать: один негодяй для него дороже девяноста девяти честных людей.

Au point de vue anecdotique, cette parabole, devant laquelle les dévots se pâment d’admiration, est passablement grotesque. Les pharisiens et les scribes, dont le niveau intellectuel était bien au-dessus du zéro d’esprit des fidèles, durent en rire à se tenir les côtes. J’imagine même qu’un loustic hébreu dut répondre à Jésus : — Votre berger est bien amusant. Pendant qu’il cherche sa brebis perdue et qu’il laisse les quatre-vingt-dix-neuf autres dans le désert, est-ce que les loups ne viennent pas croquer le troupeau ? Mais Jésus se moquait bien des objections qu’on pouvait lui adresser. Sa pensée très claire était qu’il préférait un chenapan à quatre-vingt-dix-neuf honnêtes hommes.

	Евангелие от Луки 16:1-9 Воруйте сколько вашей душе угодно, только приносите вашему священнику часть наворованного, и тогда он отпустит вам все грехи и царство божье отверзнется перед вами.
	Volez, volez tant qu’il vous plaira, et apportez à M. le curé une partie du produit de vos vols. Vous serez absous, et le royaume des cieux vous sera ouvert.

	Главное, что составляет пафос святого Луки, — это прославление бедности. Однако давайте разберёмся. Тут бедность представлена всегда как следствие лени и безделья, и тем не менее нищета лоботряса всегда противопоставляется у него достатку, который в глазах верной паствы он почему-то пытается выдать чуть ли не за порок. И если управитель обкрадывает хозяина, он молодец.
	Ce qui domine dans saint Luc, c’est l’excitation du pauvre, — mais entendons-nous, du pauvre dont l’indigence est causée par la paresse, — contre le riche qui est toujours présenté aux ouailles sous un aspect défavorable.

Глава LIII. Дешёвый триумф

Triomphe à bon marché

Было бы куда проще, если бы Иисус не влезал в человеческую шкуру и если бы этот Саваоф-Христос-голубь взял бы да и простил единогласно столь страшное преступление — яблоко, съеденное в земном раю! <…> Иисус даже на Голгофе остаётся шутом. И вся эта история не более чем плод воображения священнослужителей. Священник — единственный реальный персонаж любой религии, точно так же как необходимость платить священнику за молебен является единственной реальной карой, терзающей души верующих простофиль, запуганных ужасами ада. Так что не стоит проливать слёз, вспоминая о страданиях мифического существа из Назарета, ибо даже церковная легенда утверждает, что оно страдало лишь потому, что само того хотело, и оставим наши сожаления тем несчастным, которые переносят реальные муки, людям из плоти и крови, встречающимся в повседневной жизни на каждом шагу.

Comme il aurait été beaucoup plus simple que Jésus ne s’insinuât pas dans la peau d’un homme et que Sabaoth-Christ-Pigeon pardonnât tout uniment à l’humanité l’horrible crime de la pomme croquée au paradis terrestre ! <…> Jésus, lui, même sur le Golgotha, n’est que burlesque. Il n’y a été, à mon avis, que dans l’imagination des prêtres ; car le prêtre est le seul personnage réel de la religion, comme les pièces de cent sous que les badauds donnent au curé pour lui faire dire une messe, sont tout ce qu’il y a de plus clair dans l’émouvante question des tortures endurées par les âmes du purgatoire. Ne plaignons donc pas l’être mythologique de Nazareth, qui, au dire même de la fable catholique, n’a souffert que parce qu’il l’a voulu et comme il l’a voulu, et réservons notre pitié pour les souffrances authentiques des malheureux en chair et en os que nous rencontrons à chaque pas de la vie matérielle.

	Похищая осла у крестьянина, которому это животное было явно нужнее, чем ему, мессир Иисус действовал вполне в духе своих семейных традиций. Вы, конечно, помните, как его папаша Иосиф перед бегством в Египет увёл из хлева в Вифлееме чужого осла точно с такой же бесцеремонностью.
	En filoutant de la sorte l’âne d’un villageois qui en avait très certainement plus besoin que lui, messire Alphonse Christ suivait les traditions de sa famille. On n’a pas oublié, sans doute, que, pour déguerpir en Égypte, papa Joseph enleva, avec le même sans-façon, un âne d’une étable de Bethléem.

Фарисеи — в сущности, они никогда не были такими уж злодеями — прониклись отеческим сочувствием к великовозрастному шалопаю из Назарета. Они приступили к Иисусу, желая дать ему дружеский совет. — Равви, — сказали они, — утихомирь своих учеников и не позволяй им так вопить: они тебя компрометируют. Однако Иисус, опьянённый пусть не очень-то искренними, зато громкими хвалами своих немногочисленных приверженцев, надменно ответил: — Пусть восхваляют, как могут! Если они умолкнут, то даже камни закричат. Отсюда видно, что в определённых случаях Сатане совсем незачем было соблазнять Иисуса: он и без того грешил самым страшным грехом гордыни.

Des pharisiens, qui au fond n’étaient pas méchants, furent pris de compassion pour ce grand dadais de nazaréen qui se mettait bêtement dans un mauvais cas en voulant se donner de l’importance. Ils l’abordèrent avec l’intention de lui glisser un avis charitable. — Rabbi, dirent-ils, réprimez donc vos disciples, empêchez-les donc de s’égosiller de la sorte, ils vous compromettent. Mais Jésus, qui se grisait de ces quelques acclamations de commande, répondit : — Eh ! laissez-les chanter à leur guise. S’ils se taisent, les pierres même crieront. On voit que Jésus, en certains cas, n’avait pas besoin d’être tenté par Satan pour commettre le péché d’orgueil.

	Что касается осла, то о нём Новый завет больше не упоминает, однако другие легенды рассказывают о его дальнейшей судьбе. Миссон в своём «Путешествии в Италию» (том 1) приводит целую эпопею сего достославного четвероногого. <…> Смело направился он на пляж и поставил копыто на первую же набежавшую волну. И — о чудо! — волна сразу же стала твёрдой, как рога папаши Иосифа.
	Quant à l’âne, il n’en est plus question dans le Nouveau-Testament ; mais les autres légendes nous apprennent ce qu’il devint. Misson, dans son Voyage d’Italie (tome 1), nous apprend l’épopée de ce quadrupède glorieux. <…> Bravement, il se rendit au bord de la plage et posa le sabot sur la première vague qui se présenta. Ô merveille ! la vague devint aussitôt dure comme une corne de saint Joseph.

Глава LIV. Последние притчи и последние угрозы

Dernières paraboles et dernières menaces

Ходячее Слово, как мы уже имели возможность убедиться, не отличалось покладистым характером. Не найдя на этой превосходной смоковнице ни одной смоквы. Иисус позеленел от злости. Изругав ни в чём не повинное дерево, он под конец проклял его по всем правилам искусства. Смоковница с перепугу тут же начала сохнуть. Этот случай, между нами будь сказано, лишний раз подтверждает что кротчайший сын голубя при случае изрыгал такие хулы, что ему позавидовал бы любой буйно помешанный. Кстати дерево было вовсе не виновато, что на нём не оказалось плодов: просто для них ещё не пришло время! Не следует забывать, что дело происходило в понедельник перед пасхой а смоквы, как известно, не созревают ранней весной ни в одной стране. К тому же, если Иисус мог засушить дерево силой своего заклятья, почему бы ему вместо этого не воспользоваться своими сверхъестественными способностями по прямому назначению? Ведь было бы куда гуманнее заставить несчастную и совершенно невинную смоковницу украситься вмиг созревшими сочными плодами! У Иисуса видимо, не хватило времени над этим поразмыслить.

Le Verbe — nous avons eu l’occasion de nous en convaincre — n’avait pas précisément bon caractère. Ne trouvant aucune figue sur un si beau figuier, il se fâcha tout rouge. Il apostropha l’arbre avec colère et le maudit dans toutes les règles de l’art. Le figuier en fut très mortifié, et sur l’heure il commença à se dessécher. Entre nous, cette aventure démontre une fois de plus que le fils du pigeon divaguait comme un pensionnaire d’un hospice d’aliénés. D’abord, ce n’était pas la faute du figuier s’il n’avait pas de figues ; et cela était d’autant moins sa faute que ce n’était pas du tout la saison des fruits de cette espèce. On était, ne l’oublions pas, au lundi avant Pâques ; jamais, en aucun pays, les figues n’ont poussé sur les figuiers au début du printemps. Ensuite, puisque Jésus avait le pouvoir de dessécher les arbres par l’effet d’une simple malédiction, il aurait mieux fait d’user de ses facultés surnaturelles pour inviter l’infortuné et innocent figuier à se garnir instantanément de belles figues bien mûres. Jésus n’avait pas eu le temps, sans doute, de réfléchir à tout cela.

	Настроение у Иисуса было такое, что он не мог удержаться, чтобы тут же не отправиться в Иерусалим и не учинить там скандал.
	Jésus était dans detrop belles dispositions pour ne pas aller faire du tapage à Jérusalem.

	Заметим, что за время своего пребывания на земле Иисус не выпрямил ни одного горбатого. Может быть, они вызывали у него отвращение? Этого никто не знает. Это святая тайна.
	Par parenthèse, remarquons que, durant son séjour sur terre, Jésus n’a jamais redressé un seul bossu. Aurait-il eu, par hasard, les bossus en aversion ? Mystère.

Эта басня знакома всем. Внезапно разверзнутся могилы, все скелеты обрастут плотью, разбросанные члены соединятся, и даже те, кто нашел последнее успокоение в желудках людоедов или хищных зверей, быстренько выберутся из своих живых склепов, так что все предстанут на свет божий в целости и сохранности. Миллиарды миллиардов человек, все, кто когда-либо жил на земле, соберутся в кучу-малу в узкой долине Иосафата. Тогда появится высший судия, взгромоздившийся на сияющее облако. Будет масса молний с громом, но без дождя. Ангелы задудят в трубы, шум поднимется адский! Это будет означать начало страшного суда: «Встать! Суд идёт!» Суд будет состоять из одного господа бога, но поскольку он тройствен, то формальности будут соблюдены: в себе одном он воплотит и судью, и заседателей. Разбор дел не займёт и секунды. — Овцы направо! — крикнет судья. — Козлы налево! Овцами окажутся все те, к кому благоволили священники, остальные будут козлами. Приговор тоже будет короток: — Овечки благословенные, — скажет председатель суда, — отныне и во веки веков наследуйте царствие небесное со всеми его радостями. А вам, козлищам проклятым, столько же времени гореть в огне и никогда не свариться в собственном соку. Что же касается чертей, которые будут вас поджаривать, то они тоже будут гореть в том же пламени.

On connaît cette rengaine. Tout d’un coup les tombeaux s’ouvriront, tous les squelettes se garniront de chair, les membres dispersés se rejoindront, les individus qui euront eu pour sépulcre l’estomac des anthropophages ou le ventre des animaux féroces en sortiront ; enfin, chacun se retrouvera au complet. Tous les milliards d’individus qui auront vécu sur terre viendront s’empiler les uns sur les autres dans l’étroite vallée de Josaphat. Alors, apparaîtra le souverain juge, perché dans un nuage lumineux. Il y aura beaucoup d’éclairs et de coups de tonnerre. Les anges, munis de trompettes, feront un vacarme des cinq cents diables. Ce sera l’annonce du jugement dernier : « Messieurs, la Cour ! chapeaux bas ! » La Cour se composera de Dieu, formant, à lui seul en trois personnes, le président et ses deux assesseurs. Les débats seront expédiés en un clin d’œil. « Que les brebis passent à droite, dira le Tribunal, et que les boucs passent à gauche. » Les brebis seront tous les individus bien vus des curés, les boucs seront les autres. Le prononcé du jugement sera également très court : « Brebies bénies, fera le président, vous êtes admises pour l’éternité à tous les joies célestes ; boucs maudits, vous êtes condamnés à rôtir pour la même durée de temps, et vous ne fondrez jamais dans votre jus. Quant aux diables qui vous rôtiront, ils seront eux-mêmes rôtis. »

Глава LX. Приготовимся восплакать и возрыдать

Préparons-nous à gémir

… будь я одним из тех ловкачей, которые придумали христианскую религию, я бы не стал в неё вводить шутовскую догму о двуединой сущности. Я бы просто сказал, что с того момента, когда голубь затолкал в лоно девы Марии своего коллегу по божественной троице, последний утратил божественность, дабы вновь обрести её лишь после смерти. Я бы представил господина Иисуса во всех его земных перипетиях обыкновенным простым человеком; он бы не совершал у меня никаких чудес, и каждый раз, когда по ходу действия необходимо было божественное вмешательство, эту роль с успехом играл бы у меня сам папа Саваоф, доказывая маловерам, что они с Иисусом действуют заодно. Мой Иисус, если бы я его придумал, вновь превратился бы в божество, лишь испустив последний вздох как человек. Ну рассудите сами, можно ли принимать всерьёз муки — страсти господни, когда даже священники твердят, что сын голубя был одновременно человеком и богом и мог по желанию либо претерпевать страдания, либо ничего не чувствовать?

… si j’avais été un des farceurs qui ont inventé la religion chrétienne, je n’aurais pas introduit dans le dogme cette joyeuse sottise des deux natures. J’aurais dit, par exemple, que dès l’instant où le pigeon fourra son co-trinitaire dans les entrailles de la petite Marie, celui-ci fit complètement abandon de sa divinité, et cela jusqu’à sa mort. J’aurais présenté monsieur Christ comme ayant été purement et simplement homme durant tout le cours de son existence ; je ne lui aurais fait exécuter aucun miracle ; chaque fois qu’une manifestation céleste aurait été nécessaire, ç’eût été papa Sabaoth qui eût agi pour bien démontrer qu’il faisait cause commune avec Jésus. Mon Jésus, à moi, n’aurait récupéré sa divinité qu’au moment de son dernier soupir. Comment, en effet, peut-on prendre au sérieux les souffrances de la passion, quand les prêtres nous disent que l’ex-charpentier, à la fois dieu et homme, pouvait à volonté endurer les tourments du supplice qu’on lui infligeait ou ne rien sentir du tout ?

	Писец начал вызывать свидетелей обвинения. Их набралась целая куча. <…> Весьма забавно, <…> что все четверо евангелистов называют лжесвидетелями этих людей, которые в конечном счёте просто-напросто повторили то, о чём несколько раньше рассказали сами же евангелисты.
	Le greffier appela. Le défilé des témoins commença. <…> Ce qui paraîtra <…>, c’est que les quatre évangélistes traitent de faux témoins ces gens qui, en définitive, ont purement et simplement déclaré ce qu’eux-mêmes, les évangélistes, racontent.

Заключение

Нам приходится постоянно повторять защитникам церкви, что различные языческие мифы при всей их фантастичности всё-таки предпочтительнее христианского мифа, ибо ни в одном из них, взятом отдельно, нет такого количества вопиющих противоречий. Например, скандинавская религия хороша уже тем, что, скажем, история Хеймдалля существует только в одной версии и никакие Матфеи, Марки, Луки и Иоанны не портят её, безбожно перевирая важные подробности.

Jusque-là, nous serons obligé de leur répéter que les diverses mythologies païennes, si fantastiques qu’elles soient, ont sur la mythologie chrétienne l’avantage de ne pas être, chacune en particulier, un tissu de contradictions. La religion Scandinave n’a pas eu, pour évangélistes, un Matthieu, un Marc, un Luc et un Jean, racontant l’histoire d’Heimdall, chacun d’une façon différente en d’importants détails.

Стоит приглядеться поближе, и любому станет ясно, что Иисус Христос всего лишь миф. Действительный процесс создания его легенды можно представить себе, как медленное, подспудное накопление выдумок, которые в конце концов легли в основу новой религии, пришедшей как раз вовремя на смену одряхлевшему греко-римскому язычеству. Одним ударом император Тит рассёк уже рассеянный предыдущими цезарями еврейский народ на две ветви: одна, упрямая и стойкая, продолжала исповедовать веру отцов; другая, более гибкая, склонилась под игом завоевателя, но продолжала постоянно, ощупью искать выход и в конце концов покорила своих победителей. Это произошло в тот день, когда император Константин понял, какую пользу может принести его трону новая религия. Христианство держится за настоящее, иудаизм надеется на будущее, и обе религии одинаково заблуждаются. С тех пор как прозвучал жизнеутверждающий смех Вольтера, свободная мысль заставляет шаг за шагом отступать отвратительные и нелепые суеверия. И только свободной мысли, всепобеждающей освободительнице, принадлежит будущее! — конец

Dès qu’on l’examine de près, le seigneur Jésus-Christ n’est qu’un mythe, et la vérité de la fabrication de sa légende s’entrevoit, ainsi que le travail souterrain et latent qui en a fait peu à peu la base d’une religion nouvelle, arrivant bien à point pour remplacer le vieux paganisme gréco-romain qui s’effritait. Le coup, qui, par la main de Titus, a abattu la nation juive, a fait, de ce peuple dispersé par les Césars, deux tronçons : l’un, opiniâtre, entêté, s’est obstiné dans la foi de ses pères ; l’autre, plus habile, s’est plié, en tâtonnant et se dissimulant d’abord, sous le joug des vainqueurs, mais a fini par les dompter, le jour où Constantin comprit le parti que le trône impérial pouvait tirer du nouvel autel. L’hébraïsme chrétien a le présent ; l’hébraïsme juif espère toujours avoir l’avenir. Erreur pour tous deux : depuis le rire fécond de Voltaire, la libre-pensée fait reculer toutes les superstitions, infâmes ou ridicules ; et c’est à la libre-pensée, conquérante libératrice, qu’appartient l’avenir.

Перевод

Б. Савельев, Ф. Ярилин, 1963 («Забавное евангелие, или Жизнь Иисуса») — с некоторыми уточнениями