Езерский (Пушкин)

«Езерский» — незаконченная поэма (роман в стихах), над которой Александр Пушкин работал с конца 1832 по 1835 год. В рукописи не озаглавлена, это сделал Василий Жуковский. В 1836 Пушкин выделил несколько строф и напечатал в «Современнике» под названием: «Родословная моего героя (отрывок из сатирической поэмы)». Как отдельное произведение поэма полностью впервые опубликована лишь в 1948 году.

Цитаты

Над Петербургом омраченным Осенний ветер тучи гнал. Нева, в теченьи возмущенном, Шумя, неслась. Угрюмый вал, Как бы проситель беспокойный, Плескал в гранит ограды стройной Широких невских берегов. Среди бегущих облаков Луны совсем не видно было. Огни светилися в домах, На улице взвивался прах И буйный вихорь выл уныло, Клубя подол сирен ночных И заглушая часовых. Начнём ab ovo: мой Езерский Происходил от тех вождей, Чей дух воинственный и зверский Был древле ужасом морей. — I, II

При Калке Один из них был схвачен в свалке, А там раздавлен, как комар, Задами тяжкими татар. Зато со славой, хоть с уроном, Другой Езерский, Елизар, Упился кровию татар, Между Непрядвою и Доном, Ударя с тыла в табор их С дружиной суздальцев своих. — III

Кто б ни был ваш родоначальник, Мстислав Удалый, иль Ермак, Или Митюшка целовальник, Вам всё равно — конечно так, Вы презираете отцами, Их древней славою, правами Великодушно и умно, Вы отреклись от них давно, Прямого просвещенья ради, Гордясь, как общей пользы друг, Ценою собственных заслуг, Звездой двоюродного дяди Иль приглашением на бал Туда, где дед ваш не бывал. — VI

Люблю от бабушки московской Я слушать толки о родне, Об отдалённой старине. Могучих предков правнук бедный, Люблю встречать их имена В двух-трёх строках Карамзина. Мне жаль, что сих родов боярских Бледнеет блеск и никнет дух. <…> Что русский ветреный боярин Теряет грамоты царей, Как старый сбор календарей. Что исторические звуки Нам стали чужды, хоть спроста Из бар мы лезем в tiers état, Хоть нищи будут наши внуки, И что спасибо нам за то Не скажет, кажется, никто. Мне жаль, что мы, руке наёмной Дозволя грабить свой доход, С трудом ярем заботы тёмной Влачим в столице круглый год, Что не живём семьёю дружной В довольстве, в тишине досужной, Старея близ могил родных В своих поместьях родовых, Где в нашем тереме забытом Растёт пустынная трава; Что геральдического льва Демократическим копытом У нас лягает и осёл: Дух века вот куда зашёл! — VII—IX

Зачем крутится ветр в овраге, Подъемлет лист и пыль несёт, Когда корабль в недвижной влаге Его дыханья жадно ждёт? Зачем от гор и мимо башен Летит орёл, тяжёл и страшен, На чёрный пень? Спроси его. Зачем арапа своего Младая любит Дездемона, Как месяц любит ночи мглу? Затем, что ветру и орлу И сердцу девы нет закона. Гордись: таков и ты, поэт, И для тебя условий нет. — XIII

Исполнен мыслями златыми, Не понимаемый никем, Перед распутьями земными Проходишь ты, уныл и нём. С толпой не делишь ты ни гнева, Ни нужд, ни хохота, ни рева, Ни удивленья, ни труда. Глупец кричит: куда? куда? Дорога здесь. Но ты не слышишь, Идешь, куда тебя влекут Мечтанья тайные; твой труд Тебе награда; им ты дышишь, А плод его бросаешь ты Толпе, рабыне суеты. — XIV (намёк на себя)

Я в том стою — имел я право Избрать соседа моего В герои повести смиренной, Хоть человек он не военный, Не второклассный Дон-Жуан, Не демон — даже не цыган, А просто гражданин столичный, Каких встречаем всюду тьму, Ни по лицу, ни по уму От нашей братьи не отличный, Довольно смирный и простой, А впрочем, малый деловой. — XV

Варианты

Во время смуты безначальной, Когда то лях, то гордый швед Одолевал наш край печальный И гибла Русь от разных бед, Когда в Москве сидели воры, А с крулем вел переговоры Предатель умный Салтыков, И средь озлобленных врагов Посольство русское гладало, И за Москву стоял один Нижегородский мещанин, — В те дни Езерские немало Сменили мнений и друзей Для пользы общей (и своей). — V

Люблю от бабушки московской Я толки слушать о родне, О толстобрюхой старине. <…> Мне жаль, что нашей славы звуки Уже нам чужды; <…> Что русский ветреный боярин Считает грамоты царей За пыльный сбор календарей… — VII, VIII

Царя не стало; государство Шаталось, будто под грозой, И усмирённое боярство Его железною рукой Мятежной предалось надежде: «Пусть будет вновь, что было прежде, Долой кафтан кургузый. Нет! Примером нам да будет швед». — VII

О поэме

Вместо этой юмористической повести Пушкину лучше было бы написать дидактическую поэму о пользе свеклосахарных заводов или о превосходстве плодопеременной системы земледелия над трёхпольною, как Ломоносов написал послание о пользе стекла, начинающееся наивными стихами <…>. А между тем «Родословная моего героя» написана стихами до того прекрасными, что нет никакой возможности противиться их обаянию, несмотря на их содержание. И потому эта пьеса — истинный шалаш, построенный великим мастером из драгоценного паросского мрамора…

— Виссарион Белинский, «Сочинения Александра Пушкина», статья одиннадцатая и последняя, январь 1846

	По-видимому, закончив в 1831 г. «Евгения Онегина», Пушкин предполагал написать второй «роман в стихах». Об этом, помимо предполагавшихся обширных размеров произведения и примененной в нём той же «онегинской строфы», нигде более не использованной Пушкиным, говорит и прямое указание самого поэта в одном из черновиков «Езерского»: …Имею право Избрать соседа моего В герои нового романа…
	— Сергей Бонди