В провинции (Доде)

«В провинции» (фр. En Province) — три мемуарных очерка Альфонса Доде, вошедших в авторский сборник «Воспоминания литератора» 1888 года.

Цитаты

Член жокей-клуба

Un membre du Jockey-Club

После того, как в глубокой тишине отзвучали последние удары дверных молотков, молодёжь, освободившись от семейных прогулок и трапез, громко затопала по лестнице клуба. Я увидел человек двадцать здоровенных горцев в свежих перчатках, открытых жилетах, отложных воротничках, причесанных на русский манер, вследствие чего они походили на больших, грубо раскрашенных к укол. Трудно себе представить что-нибудь более комичное. Мне казалось, что я присутствую на чисто парижской пьесе Мельяка или Дюма-сына, сыгранной любителями из Тараскона и даже из более глухого городишки. Пресыщенность, скучающие, брезгливые мины и небрежный тон, который является высшим шиком парижского хлыща, — всё это предстало предо мной за двести миль от Парижа, но только утрированное из-за плохой игры актёров. Надо было видеть, с какой томностью эти крепкие парни спрашивали друг у друга: «Как ваше самочувствие?», какие изнеможенные позы принимали они на диванах, как лениво потягивались перед зеркалами и говорили с ярко выраженным местным акцентом: «Какая мерзость!.. Какая скука!..» Занятная подробность — они называли свой клуб «клобом», причём, как истые южане, произносили это слово: «клаб». Только и слышно было: «Член клаба, устав клаба…» Я спрашивал себя с недоумением, как могли эти сумасбродства залететь сюда из Парижа и привиться в здоровом, бодрящем климате Севенн, как вдруг увидел изящную бледную физиономию и завитую голову герцога М., члена Жокей-клуба, Роуинг-клуба, Деламарских конюшен и многих других учёных обществ. Этот юный аристократ, который прославился своими безумствами на парижских бульварах, за несколько месяцев пустил по ветру предпоследний миллион отцовского наследства, и испуганный опекунский совет послал его на лоно природы, в этот затерянный уголок Севенн. Тут я понял, откуда у здешних парней томность, откуда эти их жилеты с вырезом в виде сердца, откуда эти претенциозные обороты речи — образец был у меня перед глазами.

Après quelques derniers coups de marteau jetés aux portes dans le grand silence, la jeunesse délivrée des repas et des promenades de famille monta bruyamment l’escalier du cercle. Je vis entrer une vingtaine de solides montagnards gantés de frais avec des gilets échancrés, des cols ouverts et des essais de frisure à la russe, qui les faisaient ressembler tous à de grosses poupées fortement coloriées. C’était ce que vous pouvez imaginer de plus comique. Il me semblait que j’assistais à une pièce très parisienne de Meilhac ou de Dumas fils jouée par des amateurs de Tarascon et même plus loin. Toutes les lassitudes, les airs ennuyés, dégoûtés, ce parler veule qui est le suprême chic du cocodès parisien, je les retrouvais à deux cents lieues de Paris, exagérés encore par la maladresse des acteurs. Il fallait voir ces gros garçons s’aborder d’une mine languissante : « Comment va, mon bon ? » s’allonger sur les divans dans des poses accablées, s’étirer les bras devant les glaces et dire avec l’accent du cru : « C’est infect… C’est crevant… » Chose touchante ! ils appelaient leur cercle le clob, qu’en bons méridionaux ils prononçaient clab. On n’entendait que cela… Le garçon du clab, les règlements du clab… J’étais à me demander comment toutes ces démences parisiennes avaient pu venir là et s’implanter dans l’air vif et sain de la montagne, quand je vis paraître la jolie tête pâlotte et toute frisée du petit duc de M***, membre du Jockey-Club, du Rowing-Club, de l’écurie Delamarre et de plusieurs autres sociétés savantes. Ce jeune gentilhomme que ses extravagances ont rendu célèbre sur le boulevard, venait de croquer en quelques mois l’avant-dernier million de la succession paternelle, et son conseil épouvanté l’avait envoyé se mettre au vert dans ce coin perdu des Cévennes. Je compris alors les airs alanguis de cette jeunesse, ses gilets en cœur, sa prononciation prétentieuse : j’avais maintenant son modèle sous mes yeux.

	… у сильных людей слёзы налетают, как шквал, и причиняют им подлинное страдание.
	… celle des êtres très forts chez qui les larmes arrivent par paquets et sont une vraie souffrance.

Скачки в Геранде

Les Courses de Guérande

	Таков характер Геранды — кокетливые, цветущие руины. <…> Впрочем, вся эта часть Бретани похожа на огромный монастырь. Даже трудятся здесь молча.
	Car c’est là le caractère de Guérande, une ruine coquette et toute fleurie. <…> D’ailleurs tout ce côté de la Bretagne vous donne un peu l’impression d’un grand couvent. Le travail lui-même y est silencieux.

А пока они скачут, мы смотрим на разбушевавшееся море, где рыбачий парус с трудом держит курс на Круазик. Зрелище скачек приобретает поразительное величие от близости водной стихии: лошади, экипажи, кучки людей, рассыпавшиеся по равнине, — всё это выступает на зеленоватом подвижном фоне, на туманной, живой дали моря.

… et pendant qu’ils courent, on voit au delà, sur la mer secouée par un vent terrible, une voile de pêcheur qui cingle péniblement vers le Croizic. Le spectacle reçoit de ce voisinage une grandeur extraordinaire ; et les chevaux, les voitures roulant au retour sur la route, les groupes disséminés à travers la plaine, tout se détache sur un fond verdâtre et mouvant, un horizon plein de vie et d’immensité.

Остров Уа

L’Île de Houat

Эта бедная морбианская деревня напоминает африканский дуар: тот же душный воздух, пропахший навозом, кучи которого лежат у порогов, та же близость между скотиной и людьми, та же оторванность от мира среди беспредельных просторов; двери в домах низкие, окна узкие, а в стенах, обращённых к морю, окон совсем нет. Во всём чувствуется борьба нищеты с враждебными силами природы. <…> Священник облечён здесь всей полнотой власти, точь-в-точь как капитан на корабле. Он обладает не только властью духовной, но и административной. Он заместитель мэра и старшина рыбаков. На его обязанности лежит также надзирать за военными сооружениями — большими и малыми фортами, где в мирное время нет сторожа. Если между рыбаками возникает спор из-за улова омаров или рыбы, кюре превращается в мирового судью. Если завсегдатаи трактира слишком расшумятся в воскресный вечер, он спешно надевает поверх сутаны перевязь полицейского и выполняет его функции. Ещё недавно у здешнего кюре были и более мелкие обязанности. Он владел монополией на спиртные напитки и присматривал за монахиней, выдававшей их в особом окошечке, он же хранил ключ от общественной пекарни, куда каждый приходил печь для себя хлеб. То были меры, необходимые на этом уединённом, зависящем, как корабль, от капризов моря островке, жителям которого приходилось во многом себя урезывать.

Tel qu’il est, ce pauvre village morbihannais vous fait penser à quelque douar africain ; c’est le même air étouffé, vicié par le fumier qu’on entasse sur les seuils, la même familiarité entre les bêtes et les gens, le même isolement d’un petit groupe d’êtres au milieu d’une immense étendue ; de plus, les portes sont basses, les fenêtres étroites, nulles même sur les murs regardant la mer. On sent bien la misère en lutte contre les éléments ennemis. <…> Ici le prêtre réunit tous les pouvoirs, absolument comme un capitaine à son bord. À son autorité sacerdotale il ajoute celle de ses fonctions administratives. Il est maire-adjoint dans le village, syndic des gens de mer ; il a aussi la surveillance des ouvrages militaires, forts ou fortins, construits dans l’île, et qui, en temps de paix, sont dépourvus de gardien. Qu’une contestation s’élève entre marins, à propos d’un casier de homards, d’une distribution de part de pêche, voici M. le curé passé juge de paix. Qu’on fasse un peu trop de tapage à l’auberge le dimanche soir, vite il roule une écharpe sur sa soutane, et remplit à l’occasion les fonctions de garde champêtre. Il n’y a pas longtemps même, il descendait à des emplois encore plus infimes. Il avait le monopole des boissons et les faisait distribuer par une sœur à travers un guichet. Il avait aussi la clef du four banal où chacun vient cuire son pain. C’étaient là des précautions d’exil, la réglementation des vivres de mer introduite sur cette île livrée au hasard des flots comme un navire.

… на минуту задерживаемся на заброшенном, безмолвном кладбище, чьи редкие чёрные кресты кажутся мачтами в гавани среди водной стихии. Нас удивляет небольшое количество надгробий и памятников на этом древнем кладбище, и мы узнаем, что до прошлого года — в этом тоже сказались морские нравы острова — здесь рыли могилы где придётся, и предавали земле мертвецов без указания их имени и возраста — так поступают люди в открытом море, бросая труп в набегающую волну… — конец очерка

… nous nous arrêtons un moment dans le petit cimetière, inculte, silencieux, dont les rares croix noires semblent des mâts au port dans l’horizon qui nous entoure ; et comme nous nous étonnons du petit nombre d’inscriptions et de tombes enfermées dans un cimetière si ancien, on nous apprend que jusqu’à l’an dernier, — c’est encore un effet des mœurs maritimes de l’île de Houat, — on avait toujours creusé le sol au hasard et rendu à la terre des morts anonymes, ainsi que dans les longues traversées on les livre au flot qui passe…

Перевод

О. В. Моисеенко, 1965