В бой идут одни «старики»

	В бой идут одни «старики»
	Статья в Википедии
	Медиафайлы на Викискладе
	Новости в Викиновостях

«В бой иду́т одни́ „старики́“» — советский художественный фильм, снятый актёром и режиссёром Леонидом Быковым в 1973 году. Фильм и Леонид Быков за исполнение главной роли были удостоены первой премии на VII Всесоюзном кинофестивале в Баку.

Цитаты

Иван Фёдорович. Я сбил! Я сбил! Я сбил, товарищ командир!
Вано. Ай-яй-яй, что ты натворил!
Алябьев. Придётся родителей к директору вызывать.
Вано. Завтра.
Алябьев. Точно.
Иван Фёдорович. Честное слово, сбил!
Воробьёв. С испугу, наверное.
Маэстро. Поздравляю с первой победой. Но, между прочим, Иван Фёдорович, сбивать самолёты противника — это не подвиг, это, так сказать, обязанность истребителей, наши будни. А вот что ты видел?!
Иван Фёдорович. В бою?..
Маэстро. Ну да.
Иван Фёдорович. В бою?..
Собака. Гав-у-у!
Маэстро. Не подсказывай!
— Живой? Лапку подломал?
— Десять пробоин, бак вырвало, а у меня — ни царапинки. Как говоришь, Маэстро: «Будем жить!»? (Маэстро — комэск-3)
Маэстро. Ну, так что вы всё-таки видели? (молчание) Как же вы не заметили? Мы же сегодня над моей Украиной дрались!
Алябьев. А как тут заметишь? Те же поля, дороги, сёла…
Маэстро. Э, нет! А воздух? Другой. А небо — голубее. И земля зеленее!
Алябьев. Командир! Насчет зелени — у нас в Сибири…
Вано. Ну, зачэм, дарагой, Сибирь? Приезжай в Бакуриани! Ти там пасмотришь, что такое зелень! Там в гарах…
Алябьев. Ты Енисей видел?
Вано. Нэ видел! А ты Цкенесхали видел?
Скворцов. (насмешливо) Поехали!..
Алябьев. (подражая Вано) Нэ видел!
Скворцов. (улёгшись в траву, вдруг садится) Тихо! Жаворонок…
(взлетает ракета)
— Да нет, эта рация слабоватая… не потянет.
— «Слабоватая», «слабоватая»… Достань сильную!
— Так это в дивизии…
— Так вырви в дивизии! Ты же связь, а не балалайка!
Комполка. Живых к живым всегда распределить успеем!
(На командном пункте полка ждут возвращения Титаренко, зная, что надежды уже нет)
— Товарищ гвардии майор! В дивизии выпросил новую комедию «Джордж из Динки-джаза». Дали нам, а сто двадцать пятый полк перехватил! Это, доложу вам, грабёж…
— Что перехватил?
— «Из Динки-джаза»!
— Какого… джаза!!!
(робко) — И-из… Динки.
— М-марш! («желторотикам») Почему все на КП торчите?!
— Он приказал мне уводить всех. А я ведь ведомый! Я не должен был оставлять его одного!..
— Не казни себя. Приказы надо выполнять… (Скворцов — комполка)
(из душа, с закрытыми глазами) — А по шее не хочешь? (открыв глаза, видит Маэстро) Ой! Извините, товарищ капитан!
— Гвардии капитан.
— Так точно, гвардии товарищ капитан! (Смуглянка — Маэстро)
(вылезая из «мессершмитта») — Макарыч, принимай аппарат! Во, махнул не глядя. Можешь за хвост подержаться, дракон уже не кусается. (Маэстро)
— А я для нашей девятки штуцера-а выбил…
— А девятка — тю-тю.
<…>— И парашют — тю-тю! (Макарыч и Маэстро по возвращении последнего)
— Все, кто отличает ноту «до» от ноты «фа» — за мной! (Маэстро)
— Ох уж эта мне самодеятельность, личный состав должен отдыхать!
— Кто сказал, что надо бросить песни на войне?
(ударив в барабан) — После боя сердце просит музыки вдвойне! (начштаба полка — Маэстро — Иван Фёдорович)
— Да не робей, Смуглянка! Ты же истребитель! (Маэстро)
— Пилотом можешь ты не быть, летать научим всё равно. Но… музыкантом быть обязан! (Маэстро)
— <Война — это> всё преходяще, а музыка — вечна. (Маэстро, после — Кузнечик)
— Завтра, от силы послезавтра, война кончится. Как только узнают о нашем пополнении — разбежится Люфтваффе кто куда. (комполка)
— Лейтенант, возле самолёта не кури́те!
— А я не затягиваюсь! (техник — Вано)
— Что, не нравлюсь? Что вы на меня так смотрите?
— Ты у меня пятый… (Ромео — техник)
Комполка. Колосов, я иду с тобой. На подходе не болтать. Ни одного слова в воздухе.
Колосов. Я же тебе говорил.
Комполка. Тебя, между прочим, это тоже касается. Никаких анекдотов.
Колосов. Ясно.
Комэск-один. Это у него нервное.
Комполка. Всё! Вылет через 12 минут. Пацанов не брать. В бой идут одни «старики».
(репетируют «Смуглянку») — Вы что, не ужинали? (репетируют дальше)
— А ты что, озверел? (Кузнечик — Иван Фёдорович)
— Оце така собака, що… Коли німці прийшли в сіло, то всіх собак перестріляли, а цього Люба так ховала, так ховала, що він зовсім гавкати не вміє…
— Ты Поныри́ помнишь? Болтуны… Привыкли говорить: «Немец трус, немец боится лобовой, обязательно отвернёт»! А мой не отвернул… Да так, что… плоскости поотлетали: крылышко влево, крылышко вправо. Очухался на земле — «Як» догорает, а у меня перед глазами… черешня цветёт. (Скворцов)
— От войны не уйдёшь!..
— От себя не уйдёшь — вот что страшно. (Маэстро — Скворцов)
— Вот рапорт о списании.
— Куда?
— В пехоту! К чёртовой матери! В штрафбат!
— «К чёртовой матери». А кто ж сбивать бубновых будет? Я с желторотиками, да?! (Маэстро — Скворцов)
(сжигая вышеназванный рапорт) — Вот это — всё, что я для тебя сделать могу. А помочь… Знаешь, Серёга, в жизни бывают минуты, когда человеку никто, никто не может помочь! Рождается сам — и умирает сам. (Маэстро)
Комдив. Ты себе планшет когда-нибудь заведёшь или тебе подарить?
Маэстро. А в в бою сапог надёжнее.
Комдив. Ну, так то в бою.
— Василий Васильич, может… Чаёк готов… чайку́?
— Чаёк, да?
— Ну…
— Ты что же, думаешь, пока мы будем тут чаи гонять, с полосы успеют убрать разбитый самолёт?!
Маэстро. (увидев, как провинившийся Александров ловит кузнечиков) От полётов отстранить. Ста грамм не давать. Назначить дежурным — вечным дежурным! — по аэродрому! К-кузнечик!..
— Макарыч, в ставке Гитлера ходят упорные слухи, что некоторых советских соколов некоторые несознательные механики перед боевым вылетом крестят.
— В ставке Гитлера все малахольные. (украдкой крестит) (Маэстро — Макарыч)
Воробьёв. Простите, это почта?
Кузнечик. Или военторг? (обжёгшись) Ай!
Иван Фёдорович. Заблудились, девочки?
Маша. Ой, собачка!
Зоя. Здороваться надо, мальчики.
Иван Фёдорович. Здрасьте.
Кузнечик. Существенное замечание. Товарищи лётчики, ставлю всем на вид!
Иван Фёдорович. Ясно, командир!
Кузнечик. За мной!
— Пардон! Извините, это дело мужчин. Иван, работай. (Кузнечик)
— Где здесь продеваются нитки?
— Какие нитки?
— Ну, это ведь летающая швейная машинка?
— Толкай! Посмотрел бы ты, как нас сегодня «мессеры» гоняли…
— Ах, так вы ещё и летаете?
— Хм! (Кузнечик — Зоя)
— Дорогой ты наш У-2! Работяга-кукурузник… Ну, ничего. Когда-нибудь мы тебе поставим памятник. (Ромео)
Кузнечик. После тяжёлых и изнурительных боёв, когда идёшь в атаку лоб в лоб… когда перед глазами мелькает перекошенное лицо немецкого аса… когда видишь… (трогает горошинки на занавеске) …заклёпки на вражеских самолётах… нам, истребителям, необходима эмоциональная разрядка. И в этом нам помогает музыка, ибо всё преходяще, а музыка вечна. И как сказал Шекспир в восемнадцатом соне… те… (из-за занавески появляются Зоя и Маша в форме с офицерскими погонами и с орденами)
Маша. Здрасьте, мальчики!
Кузнечик. Здрасьте… девочки…
Зоя. Так что сказал Шекспир?
Кузнечик. Э-э… м-м… м-да.
Зоя. И не в восемнадцатом, а… в девятнадцатом?
Маша. В девятнадцатом.
Зоя. В девятнадцатом сонете Шекспир сказал… гуляй, Вася!
— Там ещё впереди танков — наглец… На белом коне, генерал такой сидит.
— Ты и погоны успел рассмотреть?
— Ну, низковато шёл.
— Вылетаем немедленно. (комдиву) Василь Васильич, поехали, Первый ждёт.
— (командиру полка) Не провожай.
— (командиру полка) Спасибо. А ты, Маэстро, готовь дырочку! (козырнув, уходит) (Маэстро — комдив — начальник разведки)
— Ну, как хозяева принимали?.. Да сиди, сиди.
— Да нормально. Но — наг-ле-цы!..
— А всё ты мне, милый друг, доложил?
— Всё… Табак хороший.
— Хороший. А дальше?
— А ты представляешь — как в оперетте. Танки… А вот этот на белом коне так мне ручкой!.. (показывает)
— Ну, ты и… (тоже показывает)
— Ну, и я… разочек махнул… Слушай, ну, надо ж было наказать, это не сорок первый!
— Тебе было приказано не раскрывать себя!
— Да х-хрен с ним! А чего же он, гад, на белом коне ещё так?..
— Я тебе эту белую лошадь ещё вспомню! (Маэстро — комполка)
— Видал? Летать не умеют, стрелять тоже пока не умеют. Но орлы!.. (Маэстро, после того, как Кузнечик отбил у него партнёршу на танцах, командиру полка)
— И вот теперь вы услышите лучшего солиста Первого Украинского, бывшего Воронежского, будущего солиста Большого театра…
— Очень большого…
— …Очень большого театра… Старший лейтенант Скворцов! «Ніч яка місячна»! (играют вступление)
— Командир!.. (качает головой)
(почесав лоб) — По техническим причинам… отменяется. (Маэстро — Скворцов)
— Новинка сезона! Арфы нет — возьмите бубен! (бросает бубен Кузнечику) От винта! (Маэстро)
— Первая у нас молодцы. Если «фоккер» или «мессер» завалить — это вторая. А если что-то достать — это первая! (Маэстро)
— Ромео из Ташкента загрустил — Джульетта в кукурузнике умчалась…
— Товарищ лейтенант, перестань пошлить.
— Тебя я понял, умолкаю, не то по шее получу и подвиг свой не совершу.
— Слушай… я не знаю, какой мы с тобой подвиг совершим… но то, что… что эта девочка — на войне… это… (Кузнечик — Ромео)
(рисует звёздочки на борту самолёта Маэстро) — Краски не хватает… А как у вас? (показывает трафарет для звёздочек) Может, пригодится?
— А-ай… (махая рукой, уходит)
— Краску оставь! (Макарыч — техник Ромео)
— И четвёртое: нельзя держать боевого лётчика вечным дежурным, куда пошлют. Прошу допустить к полётам.
— И пятое: нельзя перебивать старших по званию. Вы свободны.
— Есть.
— Гав!
— Вы тоже. (Кузнечик — Маэстро — собака)
— Кузнечик в училище был лучшим среди нас…
— Товарищ командир, ему ещё нет восемнадцати лет. Вы знаете, при поступлении в училище он приписал себе один год. Но парень…
— Сколько ж ему дежурить?
— До совершеннолетия! (Ромео — Смуглянка — Маэстро)
— Наблюдал. Во!.. Только дорогу старшим надо уступать…
— В трамвае — пожалуйста, но не в бою!
— Споёмся! (Макарыч — Ромео)
(«кормит» сеном дракона, нарисованного на «мессершмитте») — Э-эх, сена маловато… Жрёт много. А у вас? (тот, скривившись, уходит) Сено оставь! (Макарыч — технику Ромео)
— Не махни на танк… не глядя.
— Как у тебя там? Как у тебя там, Маэстро?
— Всё нормально, падаю! (комполка — Маэстро)
Маэстро. Эй, ребята, я же свой, советский!
Солдат. Ах, значит, «свой, советский»? (бьёт)
Маэстро. Да вы хоть форму посмотрите, ребята!
Солдат. Так он ещё и форму нацепил! (бьёт)
Маэстро. Ах ты, господа бога душу мать!
Солдат. Так он ещё и лается по-нашему!
Маэстро. Ах ты, царица полей! (бьёт солдата в челюсть, тот летит кувырком)
Солдат (потирая челюсть) Кажись, свой…
— Ну, авиация, — за Победу!
— Будем жить, пехота. (пехотный капитан — Маэстро)
— Ну, могём!..
— Не могём, а мо́гем! (пехотный капитан — Маэстро)
— Стой, кто идёт?
— Не идёт, а едет. (часовой — Маэстро)
Маэстро. (слезая с лошади) Макарыч, принимай аппарат! Во, махнул не глядя. Извини, танка не было. (замечает на лице Макарыча слёзы) Кто?
Макарыч. Смуглянка.
— А вы знаете, мы с Витькой с одного двора… На вокзале, когда нас провожали, все чудили. А Витька повернулся и говорит: «Вы посмотрите, как сразу постарели наши матери! Как сразу…» (плачет) (Кузнечик о погибшем Смуглянке)
— А как будет по-вашему «небо»?
— Осмон.
— А «земля»?
— Ер.
— А «вишня»?
— Олча. Только это не вишня, а яблоня. (Маша — Ромео)
Сочиняют вызов немцам на воздушную дуэль в стиле письма запорожцев турецкому султану:
— Что, так и писать? «День у нас такой, как у вас, за это поцелуйте в…»
— Может, хоть многоточие поставим? Грубо, дипломатический документ!
— Казацкое послание султану!
— Готово!
— Кузнечик, переведи всё это на немецкий. Быстро, но постарайся, чтобы это был добротный, литературный язык.
— Готово.
— Что, это всё?
— Ну, остальное переводу не подлежит. «Кемпфе мит мир алляйн, веренд дес штартс верден вир унс нихт бешиссен. Маэстро».
— Не тяни, а то получишь по шее.
— «Выходи драться один на один, на взлёте бить не будем. Маэстро».
— Ну вот, а целый день писали!
— Стилист. Не смешно, но точно. После войны редактором будешь.
— Лёшка, «мессер» на хвосте! Лёша! (атакует) Держись, Лёша! (сбивает «мессершмитт») Горишь, бубновый!.. (Скворцов)
— Иди, Лёшка, я их свяжу! Лёшка, уходи!
— Не-ет, теперь мы дуэтом споём, Серёга!
— У тебя же оружие, Лёшка!
— В порядке оружие, это я тебя купил! (Скворцов — Маэстро)
— Я покажу вам… п-педагогику! (комполка)
— Товарищ командир, что с вами? Вы целы?
— Краску давай…
— Какую краску?
— Звёздочки малевать!
— А, это я сейчас, мигом достану!
— «Достану»! Вечно у тебя… Свою надо иметь!!!
— Сколько рисовать, две? (Скворцов нахлобучивает ему пилотку на нос) Бегу!
— «Две»… Тут одного пока завалишь, запаришься. (Скворцов — техник)
— Хочешь жить — умей вертеться! (Скворцов)
— Да, причесали мы «бубновых»!
— А ты что скажешь о драке, Ромео?
— Я?
— Да.
— Бой видел… Всё видел! Кресты… кресты… кресты, кресты!..
— Ну, а сам-то стрелял?
— А как же! Всё до последнего патрона. Вот только всё мимо… (Вано — Ромео — Воробьёв)
— И в тот же миг влюблённое созданье, включив форсаж, умчалось на свиданье. (Кузнечик)
— Между прочим, где мои сто грамм за сбитый?
— Какой сто грамм, дарагой, тэбе бочка чача надо, чача, панимаеш?
— Спокойно… Я непьющий. Но дело принципа! (Кузнечик — Вано)
— Я мог бы, конечно, и больше, но вы, товарищ командир, своим нижним бельём распугали всех немцев. (Кузнечик)
— Вы на них не обижайтесь… (вручая букет из листьев) Пожалуйста.
— Спасибо.
— Так вообще ребята они ничего. Но вот некоторая эстетическая недоразвитость… (Кузнечик — лётчица из полка ночных бомбардировщиков)
— Зоечка, а скажите, пожалуйста, кто вот эти парни? По-моему, они не из нашего двора…
— Ани даже не с нащей улицы!
— Это точно, Вано!.. (Маэстро — Вано)
Маэстро. Вот в Берлине, где-нибудь на самой высокой уцелевшей стене, я с огромной любовью напишу: «Развалинами рейхстага удовлетворён». И можно хоть домой, сады опрыскивать.
Лётчик из 1-й эскадрильи. Командир, когда вы будете в Берлине автографы оставлять, я Вас очень прошу, посмотрите повнимательнее. Там уже будут наши подписи… первой эскадрильи.
Зоя. Да какая разница, браток: наши, ваши…
Маэстро. И вообще там первым распишется рядовой пехотный Ваня.
Скворцов. Да и по праву.
— Ребята! Будем жить! (Скворцов в последнем пике)
— Ну это — ладно, пацаны, но ты же старик!
— Винават, таварищ камандир.
— «Виноват»… Какой хоть счёт?
— 18:2 в ползу второй.
— Хорошо. (Маэстро — Вано)
— «Хочу жениться, прошу разре… разрешить».
— Да.
— Н-да… Нет, это ты хорошо придумал. Самое главное, вовремя.
— Я знаю, товарищ командир, вы скажете: «война, тебя могут сбить»…
— Могут!
— Так ведь её тоже могут сбить!
— И её могут!
— Поэтому прошу разрешить.
(помолчав) Ну, Ромео!.. Смотри. Чтоб это у вас с Машей было на всю жизнь. Короткую или длинную, но… (Маэстро — Ромео)
— Ты планшет когда-нибудь заведёшь или тебе подарить?
— Так ведь… сапог в бою надёжнее!
— Так то в бою. (Маэстро — Ромео)
— На свадьбу позовёшь.
— Рахмат-джан-ока!
— Что?
— «Спасибо» по-узбекски.
— Будь ласка.
— Не понял…
— «Пожалуйста» по-украински. Стой! (показывая на ворота) Встань. (бьёт по мячу, забивает) С-слабак! (Маэстро — Ромео)
— Мы долго ждали этой минуты! Тысячу дней и ночей ждали! Однополчане! Гвардейцы! Наши наземные войска выходят на границу Союза Советских Социалистических Республик! Нашему полку поставлена боевая задача: в составе дивизии прикрывать группу прорыва! На нашем участке появились стервятники из воздушного прикрытия Берлина! Столицу, надо полагать, защищают далеко не новички! Противник не хочет уступать неба; наша задача — сбросить его оттуда! Драка будет страшной. Сегодня… в бой идут одни «старики». (Маэстро)
— Ну, твой орёл. Как всю жизнь командовал полком.
— Теперь у нас весь полк поющим будет.
— А если вам дивизию дадут, где балалаек наберётесь?
(шёпотом) — Цыц! Разговорчики в строю! (Макарыч — техник)
— Эх, молодёжь, молодёжь…
— А ты знаешь, что самое тяжёлое в нашей работе?
— При минус тридцать копаться в моторе.
Макарыч. — Самое тяжёлое в нашей работе — ждать. (разговор механиков)
— Командир… Я сел… (последние слова Ромео)
— …а когда… кончится война, вернёмся мы сюда, пройдём по этим местам… кто остался в живых!..
— И позовём лучший симфонический оркестр. Во фраках. Выйдет дирижёр. Я подойду к нему и скажу…
— Пусть они нам… сыграют.
— Нет, ты знаешь… я сам. Скажу: «Извини, маэстро, дай я!..» И как врежем «Смуглянку», от начала и — до конца!.. (Макарыч — Маэстро)