|
— Что?! — выдохнул Адьер. — Путешествие во времени? <…>
— Вот ведь интересно. <…> Люди привыкли рассуждать о путешествии во времени. Как оно будет использовано в археологии, истории и так далее. И никто не видел истинного его назначения… терапия. <…> Психологическое лечение для тех неприспособленных, которым не помогают другие средства. Мы позволяем им эмигрировать. Бежать. Наши станции расположены через каждые четверть века. <…> Вы попали в иммиграционное бюро.
— О, господи! <…> Сюда прибывают тысячи… Откуда?
— Из будущего, разумеется. <…>
— Но те, замедленные… Вы говорили, что они идут из прошлого.
— Да, но первоначально-то они из будущего. Просто решили, что зашли слишком далеко, — седовласый джентльмен задумчиво покачал головой. — Удивительно, какие ошибки совершают люди. Абсолютно теряют контакт с реальностью. Знал я одного… Его не устраивало ничто другое, как времена королевы Елизаветы. «Шекспир, — говорил он, — <…> испанская Армада. <…> Самый мужественный период истории. Золотой век. Это по мне». Я не смог его образумить, и вот <…> он умер через три недели. Выпил стакан воды. Тиф.
— Можно ведь сделать прививки. <…>
— Всё было сделано. Но болезни тоже меняются. Старые штаммы исчезают, новые появляются. <…> Извините…
Из свечения вышел мужчина, что-то протараторил и выскочил за дверь, едва не столкнувшись с обнажённой девушкой, которая заглянула в комнату, улыбнулась и произнесла со странным акцентом: <…>
— Кто этот только что вышедший джентльмен?
— Питерс.
— Из Афин?
— Совершенно верно.
— Что, не понравилось?
— Увидал, что у перипатетиков нет водопровода.
— Да, через некоторое время начинаешь скучать по современной ванной… Где мне взять одежду? Или здесь уже ходят нагими?
— Идите к моей жене. Она вам что-нибудь подберёт. <…>
— Да, — произнёс Джеллинг. — Выясняется, что жизнь — это сумма удобств. Казалось бы, что такое водопровод по сравнению с древнегреческими философами. Но потом вам надоедает натыкаться на великих мудрецов и слушать, как они распространяются про известные вам вещи. Вы начинаете скучать по удобствам и обычаям, которых раньше и не замечали.
— Это поверхностный подход, — сказал Адьер.
— Вот как? А попробуйте жить при свечах, без центрального отопления, без холодильника, без самых простых лекарств. Или наоборот, проживите в будущем, с [его проблемами].
— Вы преувеличиваете, — сказал Адьер. — Готов поспорить, что существуют времена, где я мог бы быть счастлив. Я…
— Ха! — фыркнул Джеллинг. — Великое заблуждение. Назовите такое время.
— Американская революция.
— Э-ээ! Никакой санитарии. Никакой медицины. Холера в Филадельфии, малярия в Нью-Йорке. Обезболивания не существует. Смертная казнь за сотни мелких проступков и нарушений. Ни одной любимой книги или мелодии.
— Викторианская эпоха.
— У вас всё в порядке с зубами и зрением? Очков мы с вами не пошлём. <…> Как вы относитесь к классовым различиям? Ваше вероисповедание? Не дай вам бог принадлежать к <…> любому меньшинству. Ваши политические взгляды? Если сегодня вы считаетесь реакционером, те же убеждения сделают вас опасным радикалом сто лет назад. Вряд ли вы будете счастливы.
— Я буду в безопасности.
— Только если будете богатым, а деньги мы с вами послать не можем. Нет, Адьер, бедняки умирали в среднем в сорок лет в те дни… уставшие, измождённые. Выживали только привилегированные, а вы будете не из их числа.
— С моими-то знаниями?
Джеллинг кивнул.
— Ну вот, добрались до этого. Какие знания? Смутные представления о науке? Не будьте дураком, Адьер. Вы пользуетесь её плодами, ни капли не представляя сущности.
— Я мог бы специально подготовиться и изобрести… радио, например. Я бы сделал состояние на одном радио.
Джеллинг улыбнулся.
— Нельзя изобрести радио, пока не сделаны сотни сопутствующих открытий. Вам придётся создавать целый промышленный мир. <…>
— Боже мой! — простонал Адьер. — <…> Я никогда не думал. <…> А книги? Я мог бы запомнить великую книгу…
— И что? Опередить автора? Но публику вы тоже опередите. Книга не станет великой, пока читатель не готов понять её. Она не станет доходной, если её не будут покупать.
— А что, если отправиться в будущее?
— Я же объяснил вам. Те же проблемы, только наоборот. Мог бы человек средневековья выжить в двадцатом веке? Остаться в живых, переходя улицу? Водить автомобиль? Разговаривать на ином языке? <…>
— Интересно, — сердито сказал Адьер, — если прошлое и будущее настолько неприемлемы, зачем же путешествуют эти люди?
— Они не путешествуют, — ответил Джеллинг. — Они бегут.
— От кого?
— От своего времени.
— Почему?
— Оно им не нравится.
— Куда же они направляются?
— Куда угодно. Все ищут свой Золотой век. Бродяги!.. Вечно недовольны, вечно в пути… Половина попрошаек, которых вы видели, наверняка это лодыри, застрявшие в чужом времени.
— Значит, те, кто специально приезжают сюда… думают, что попали в Золотой век?
— Да.
— Но это безумие! — вскричал Адьер. — Неужели они не видят: руины, радиация, война, истерия? <…> Самое ужасное время в истории! <…>
— Так кажется вам. Представители каждого поколения твердят, что их время — самое тяжёлое. Но поверьте моему слову — когда бы и как бы вы ни жили, где-то обязательно найдутся люди, уверенные, что вы живёте в Золотом веке.
|
|
|
“What?” Addyer said. “Time travel?” <…>
“It’s a funny thing. <…> Everybody used to speculate about time travel. How it would be used for exploration, archaeology, historical and social research and so on. Nobody ever guessed what the real use would be… Therapy. <…> Psychological therapy for the misfits who won’t respond to any other cure. We let them emigrate. Escape. We’ve set up stations every quarter century. Stations like this. <…> This is an immigration office.”
“Oh, my God! <…> Thousands of you coming here. From where?”
“From the future, of course.” <…>
“But those fast-moving ones. You said they came forward from the past.”
“Oh, yes, but they’re all from the future originally. They just decided they went too far back.”
“Too far?”
The gray-haired man nodded and reflected. “It’s amusing, the mistakes people will make. They become unrealistic when they read history. Lose contact with facts. Chap I knew … wouldn’t be satisfied with anything less than Elizabethan times. ‘Shakespeare,’ he said. ‘<…> Spanish Armada. <…> Most virile period in history. The Golden Age. That’s for me.’ I couldn’t talk sense into him, so <…> he died in three weeks. Drank a glass of water. Typhoid.”
“You didn’t inoculate him?” <…>
“Of course we did. Gave him all the immunization we could. But diseases evolve and change too. New strains develop. Old strains disappear. <…> Excuse me…
Again the glow appeared. Another nude man appeared, chattered briefly and then whipped through the door. He almost collided with the nude girl who poked her head in, smiled and called in a curious accent, <…> “Who was that gentleman who just left?”
“Peters.”
“From Athens?”
“That’s right.”
“Didn’t like it, eh?”
“Not much. Seems the Peripatetics didn’t have plumbing.”
“Yes. You begin to hanker for a modern bathroom after a while. Where do I get some clothes … or don’t they wear clothes this century?”
“No, that’s a hundred years forward. Go see my wife. She’s in the outfitting room in the barn.”
<…> Jelling said “you’d find that living is the sum of conveniences. You might think plumbing is pretty unimportant compared to ancient Greek philosophers. Lots of people do. But the fact is, we already know the philosophy. After a while you get tired of seeing the great men and listening to them expound the material you already know. You begin to miss the conveniences and familiar patterns you used to take for granted.”
“That,” said Addyer, “is a superficial attitude.”
“You think so? Try living in the past by candlelight, without central heating, without refrigeration, canned foods, elementary drugs… Or, futurewise, try living with <…>.”
“You’re exaggerating,” Addyer said. “I’ll bet there are times where I could be very happy. I’ve thought about it for years, and I.
“Tcha!” Jelling snorted. “The great illusion. Name one.”
“The American Revolution.”
“Pfui! No sanitation. No medicine. Cholera in Philadelphia. Malaria in New York. No anesthesia. The death penalty for hundreds of small crimes and petty infractions. None of the books and music you like best. None of the jobs or professions for which you’ve been trained. Try again.”
“The Victorian Age.”
“How are your teeth and eyes? In good shape? They’d better be. We can’t send your inlays and spectacles back with you. <…> How do you feel about class distinctions? They were pretty strong in those days. What’s your religion? You’d better not be <…> any minority. What’s your politics? If you’re a reactionary today the same opinions would make you a dangerous radical a hundred years ago. I don’t think you’d be happy.”
“I’d be safe.”
“Not unless you were rich; and we can’t send money back. Only the flesh. No, Addyer, the poor died at the average age of forty in those days… worked out, worn out. Only the privileged survived, and you wouldn’t be one of the privileged.”
“Not with my superior knowledge?”
Jelling nodded wearily. “I knew that would come up sooner or later. What superior knowledge? Your hazy recollection of science and invention? Don’t be a damned fool, Addyer. You enjoy your technology without the faintest idea of how it works.”
“It wouldn’t have to be hazy recollection. I could prepare.”
“What, for instance?”
“Oh … say, the radio. I could make a fortune inventing the radio.”
Jelling smiled. “You couldn’t invent radio until you’d first invented the hundred allied technical discoveries that went into it. You’d have to create an entire new industrial world.” <…>
“My God!” Addyer groaned. <…> “I never thought about it that way. <…> What about books? I could memorize a great book and…
“And what? Go back far enough into the past to anticipate the real author? You’d be anticipating the public too. A book doesn’t become great until the public’s ready to understand it. It doesn’t become profitable until the public’s ready to buy it.”
“What about going forward into the future?” Addyer asked.
“I’ve already told you. It’s the same problem only in reverse. Could a medieval man survive in the twentieth century? Could he stay alive in street traffic? Drive cars? Speak the language?” <…>
“Well, then,” Addyer said angrily, “if the past and future are so uncomfortable, what are those people traveling around for?”
“They’re not traveling,” Jelling said. “They’re running.”
“From what?”
“Their own time.”
“Why?”
“They don’t like it.”
“Why not?”
“Do you like yours? Does any neurotic?”
“Where are they going?”
“Any place but where they belong. They keep looking for the Golden Age. Tramps! Time stiffs! Never satisfied. Always searching, shifting … bumming through the centuries. Pfui! Half the panhandlers you meet are probably time bums stuck in the wrong century.”
“And those people coming here … they think this is a Golden Age?”
“They do.”
“They’re crazy,” Addyer protested. “Have they seen the ruins? The radiation? The war? The anxiety? The hysteria? <…> This is the worst age in all history.” <…>
“That’s how it looks to you. Everybody says that in every generation; but take my word for it, no matter when you live and how you live, there’s always somebody else somewhere else who thinks you live in the Golden Age.”
|
