Белый негр (Мейлер)

«Белый негр: поверхностные размышления о хипстере» (англ. The White Negro: Superficial Reflections on the Hipster) — эссе Нормана Мейлера, которое принято считать основополагающим манифестом хипстеризма. Впервые опубликовано летом 1957 года. Вошло в авторский сборник «Саморекламы» 1959 года.

Цитаты

Наверное, нам никогда не удастся до конца понять, какой психологический шок вызвали репортажи о концлагерях и об испытаниях атомных бомб, подсознательно воздействовавшие почти на всех, кто жил в те годы. Впервые за всю историю цивилизации, а может быть, вообще впервые в истории нас принудили существовать, подавляя в самих себе знание того, что проявление личности, пусть едва заметно выраженное, или движение идеи, хотя бы микроскопическое, равно как полное отсутствие и личности, и идей, обрекают угрозе смерти, словно бы мы являлись не более чем объектом неких статистических подсчётов, учитывающих каждый сохранившийся зуб и каждый не облетевший волосок, но не отменяющих самого факта гибели — безвестной, безгеройной, бестриумфальной, вовсе не такой, которая пробуждала бы мысль о достоинстве, становясь осуществившимся последствием серьёзного выбора, сделанного нами самими, а скорее обрушивающейся на нас, подобно deus ex machina, представшему в газовой камере или поражённом радиацией городе; а поскольку всё это свершалось в гуще цивилизации — той, которая вдохновляется фаустовскими порывами подчинить себе природу, научившись управлять временем и овладев механикой социальных причин и следствий, — <…> по этой вот причине душа проникалась неотступной тревогой, заставлявшей воспринимать жизнь как нечто беспричинное, раз беспричинной стала смерть, а время, лишившееся связи причин и следствий, видеть остановившимся. Вторая мировая война оказалась зеркалом человеческого удела, ослеплявшим каждого, кто отваживался в это зеркало заглянуть. <…> Хуже того. Теперь едва ли кто-нибудь мог сохранить мужество, чтобы оставаться личностью и говорить собственным голосом, так как навсегда ушло время, когда удобно было сознавать себя причастным к элите в силу своих радикальных взглядов. Человек понял, что всякий раз, высказывая несогласие, он оставляет в залог саму свою жизнь, и могут потребовать платежей, когда настанет период открытого кризиса. Поэтому не приходится удивляться, что нам выпало жить во времена покорности и подавленности. Изо всех пор американской жизни доносится запашок страха, и мы страдаем всеобщим упадком духа. — I

Probably, we will never be able to determine the psychic havoc of the concentration camps and the atom bomb upon the unconscious mind of almost everyone alive in these years. For the first time in civilized history, perhaps for the first time in all of history, we have been forced to live with the suppressed knowledge that the smallest facets of our personality or the most minor projection of our ideas, or indeed the absence of ideas and the absence of personality could mean equally well that we might still be doomed to die as a cipher in some vast statistical operation in which our teeth would be counted, and our hair would be saved, but our death itself would be unknown, unhonored, and unremarked, a death which could not follow with dignity as a possible consequence to serious actions we had chosen, but rather a death by deus ex machina in a gas chamber or a radioactive city; and so if in the midst of civilization—that civilization founded upon the Faustian urge to dominate nature by mastering time, mastering the links of social cause and effect—<…> our psyche was subjected itself to the intolerable anxiety that death being causeless, life was causeless as well, and time deprived of cause and effect had come to a stop. The Second World War presented a mirror to the human condition which blinded anyone who looked into it. <…> Worse. One could hardly maintain the courage to be individual, to speak with one’s own voice, for the years in which one could complacently accept oneself as part of an elite by being a radical were forever gone. A. man knew that when he dissented, he gave a note upon his life which could be called in any year of overt crisis. No wonder then that these have been the years of conformity and depression. A stench of fear has come out of every pore of American life, and we suffer from a collective failure of nerve.

Вот на этом блеклом фоне и возникло явление: американский экзистенциалист — хипстер, человек, сознающий, что в условиях, когда сообщество принуждено жить под страхом мгновенной смерти от атомной бомбардировки, или сравнительно быстрой смерти от рук Государства, представшего как l'univers concentrationaire, или медленной смерти от конформизма, удушающего всякое бунтарское, всякое творческое побуждение (учёным, изучающим рак, потребуются годы, чтобы понять, до какой степени пагубно воздействует подобное состояние на деятельность разума, и сердца, и печени, и нервов), в условиях, когда уделом человека XX столетия становится жизнь под угрозой смерти, начиная с отрочества и до безвременной старости, в таких условиях единственной жизненосной позицией, разумеется, оказалась та, которая требует принять мысль о смерти, живя с ощущением её поминутной близости и отделясь от обществ и порвав со своими корнями, чтобы отправиться в не знающее предуказанных маршрутов путешествие, подчинённое бунтующим императивам собственного «я». Иными словами, независимо от того, признаём ли мы жизнь преступной или нет, суть нашего выбора сводится к поощрению психопатологического начала в личности и погружению в те сферы бытия, где безопасность оборачивается скукой, а значит, болезнью, и человек существует лишь в настоящем, безграничном настоящем, которому неведомы ни прошлое, ни будущее, ни память, ни расчёт, а оттого оно обязывает личность следовать по избранному пути до последнего предела, противопоставляя собственную духовную энергию всем малым и серьёзным кризисам, испытывающим его мужество, всем непредугаданным осложнениям, омрачающим его повседневность, и оставаясь верным своему решению, требующему не отклоняться от избранного пути ни в чём. Никем не сформулированная сущность хипстеризма, его психопатологическая притягательность заключены в знании того, что нежданные триумфы умножают способность постижения нежданных феноменов, а поражения, ложные поражения, иссушают тело и дарованную человеку энергию, пока личность не оказывается замкнутой в темнице чужих понятий и привычек, чужого разочарования, тоски, тихой безнадёжности и саморазрушительной ярости с её ледяным дыханием. Ты либо хипстер, либо добропорядочный (альтернатива, которую начинают постигать все новые поколения, вступающие в мир американской реальности), ты либо бунтарь, либо конформист, либо пионер, прокладывающий собственную тропу на диком Западе американской ночной жизни, либо пленник добропорядочности, как тисками придавленный тоталитарными наростами на теле американского общества и, хочешь не хочешь, вынужденный прилаживаться, потому что без этого невозможен житейский успех. — II

It is on this bleak scene that a phenomenon has appeared: the American existentialist—the hipster, the man who knows that if our collective condition is to live with instant death by atomic war, relatively quick death by the State as l’univers concentrationnaire, or with a slow death by conformity with every creative and rebellious instinct stifled (at what damage to the mind and the heart and the liver and the nerves no research foundation for cancer will discover in a hurry), if the fate of twentieth century man is to live with death from adolescence to premature senescence, why then the only life-giving answer is to accept the terms of death, to live with death as immediate danger, to divorce oneself from society, to exist without roots, to set out on that uncharted journey into the rebellious imperatives of the self. In short, whether the life is criminal or not, the decision is to encourage the psychopath in oneself, to explore that domain of experience where security is boredom and therefore sickness, and one exists in the present, in that enormous present which is without past or future, memory or planned intention, the life where a man must go until he is beat, where he must gamble with his energies through all those small or large crises of courage and unforeseen situations which beset his day, where he must be with it or doomed not to swing. The unstated essence of Hip, its psychopathic brilliance, quivers with the knowledge that new kinds of victories increase one’s power for new kinds of perception; and defeats, the wrong kind of defeats, attack the body and imprison one’s energy until one is jailed in the prison air of other people’s habits, other people’s defeats, boredom, quiet desperation, and muted icy self-destroying rage. One is Hip or one is Square (the alternative which each new generation coming into American life is beginning to feel) one is a rebel or one conforms, one is a frontiersman in the Wild West of American night life, or else a Square cell, trapped in the totalitarian tissues of American society, doomed willy-nilly to conform if one is to succeed.

… хипстеризм как жизненная философия потаённых сфер американского бытия, видимо, многим обязан джазу, стремительно вторгшемуся в культуру, чтобы оказывать неочевидное, но всестороннее воздействие на поколение, росшее под знаком авангарда, — послевоенное поколение искателей приключений, которые, кто осознанно, кто силою диффузии, впитали в себя уроки разочарования и отвращения, господствовавших в 20-е годы, уроки времён мирового кризиса и мировой войны. Разделяя общее неверие в ценности того круга людей, у которых много денег и реальный контроль над многими вещами, они испытывали почти столь же стойкое неверие и в обладавшие прочностью монолитов идеалы уверенного в себе самца, крепко налаженной семьи, образцовых отношений между мужчиной и женщиной. <…> в столкновении с реальными фактами жизни ещё более пригодной для [этого поколения] оказывалась немудрящая философия Хемингуэя, когда тому удавалось преодолеть свой снобизм парвеню и гурманство позёра: в скверном мире, повторял он снова и снова, невозможны ни любовь, ни милосердие, ни добро, ни справедливость, если человек утрачивает мужество, — и разве не об этом свидетельствовала действительность? А ещё более отвечало умонастроению этих искателей приключений хемингуэевское кредо: то, что вызывает у тебя ощущение блага, по этой причине и есть Благо. — II

… Hip as a working philosophy in the sub-worlds of American life is probably due to jazz, and its knife-like entrance into culture, its subtle but so penetrating influence on an avant-garde generation—that post-war generation of adventurers who (some consciously, some by osmosis) had absorbed the lessons of disillusionment and disgust of the Twenties, the Depression, and the War. Sharing a collective disbelief in the words of men who had too much money and controlled too many things, they knew almost as powerful a disbelief in the socially monolithic ideas of the single mate, the solid family and the respectable love life. <…> the viable philosophy of Hemingway fits most of their facts: in a bad world, as he was to say over and over again (while taking time out from his parvenu snobbery and dedicated gourmandise), in a bad world there is no love nor mercy nor charity nor justice unless a man can keep his courage, and this indeed fitted some of the facts. What fitted the need of the adventurer even more precisely was Hemingway’s categorical imperative that what made him feel good became therefore The Good.

Как дети, хипстеры домогаются сладкого, и их язык — это косвенные указания на удачи или неудачи в погоне за наслаждением. Прямо ими не говорится, но со всей ясностью следует, что таких наслаждений припасено в мире вовсе не так много, чтобы хватило каждому. Поэтому они достаются лишь победителю, лучшему, самому сильному, человеку, наиболее ясно понимающему, каким образом обретается энергия и как её сохранить. Энергия — важнейшее, так как психопат и хипстер, лишившись её, становятся ничем; положение в обществе, сословие, к которому они относятся, не станут для них защитой, если собственные их силы исчерпаны. Оттого язык хипстеров говорит об энергии и о том, как её находят, как теряют. <…> Поэтому в их языке так важны слова вроде «действуй», «сделаем», «просечь»: «действуй» — значит, не упусти шанса, явившегося вслед долгому периоду — неделям, месяцам, годам — монотонности, скуки, подавленного состояния; накопилось достаточно энергии, чтобы заманчивая возможность не пропала втуне, заставив мобилизовать все сокрытые в человеке таланты: и «просечь» ситуацию, требующую движения вниз или вверх, и что-то «сделать», проявив готовность к риску. <…> Например, вспоминаю, как на какой-то вечеринке мой друг-негр полчаса вёл интеллектуальную беседу с белой девушкой, несколько лет назад закончившей колледж. Негр не умел ни читать, ни писать, однако обладал удивительным слухом и тонким даром мимикрии. Девушка говорила, а он тут же отмечал в её рассуждениях неуверенность, выдающую себя какими-то формальными неточностями речи, и любое её сомнение подхватывал, комментировал, тонко имитируя английский (слегка приправленный интонациями южан) акцент. — IV

Like children, hipsters are fighting for the sweet, and their language is a set of subtle indications of their success or failure in the competition for pleasure. Unstated but obvious is the social sense that there is not nearly enough sweet for everyone. And so the sweet goes only to the victor, the best, the most, the man who knows the most about how to find his energy and how not to lose it. The emphasis is on energy because the psychopath and the hipster are nothing without it since they do not have the protection of a position or a class to rely on when they have overextended themselves. So the language of Hip is a language of energy, how it is found, how it is lost. <…> Therefore one finds words like go, and make it, and with it, and swing: “Go” with its sense that after hours or days or months. or years of monotony, boredom, and depression one has finally had one’s chance, one has amassed enough energy to meet an exciting opportunity with all one’s present talents for the flip (up or down) and so one is ready to go, ready to gamble. <…> As an example, I remember once hearing a Negro friend have an intellectual discussion at a party for half an hour with a white girl who was a few years out of college. The Negro literally could not read or write, but he had an extraordinary ear and a fine sense of mimicry. So as the girl spoke, he would detect the particular formal uncertainties in her argument, and in a pleasant (if slightly Southern) English accent, he would respond to one or another facet of her doubts.

Хипстеризм, возвращающий нас к самим себе — не важно, ценой какого индивидуального насилия, — есть утверждение варварских начал, ведь он апеллирует к первобытному обожествлению человеческой природы и верит, что индивидуальное насилие предпочтительнее коллективного насилия, осуществляемого государством; либеральное представление о творческом потенциале личности он заставляет выдержать проверку, ставя его лицом к лицу с актами насилия, и происходит катарсис, содержащий в себе залог духовного роста. Заключает ли в себе присущая хипстерам жажда абсолютной эротической свободы истинно радикальную концепцию мира, построенного на совершенно иных основаниях, — вопрос, разумеется, особый; нельзя исключить, что многие хипстеры, поскольку ненависть стала для них привычным состоянием, составят готовый материал для отборных формирований штурмовиков, если отыщется владеющий магией лидер, способный свои идеи массовых убийств изложить языком, который вызовет у них прямой эмоциональный отклик. — V

Hip, which would return us to ourselves, at no matter what price in individual violence, is the affirmation of the barbarian for it requires a primitive passion about human nature to believe that individual acts of violence are always to be preferred to the collective violence of the State; it takes literal faith in the creative possibilities of the human being to envisage acts of violence as the catharsis which prepares growth. Whether the hipster’s desire for absolute sexual freedom contains any genuinely radical conception of a different world is of course another matter, and it is possible, since the hipster lives with his hatred, that many of them are the material for an elite of storm troopers ready to follow the first truly magnetic leader whose view of mass murder is phrased in a language which reaches their emotions.

Литература

Норман Мейлер. Белый негр. Беглые размышления о хипстере / Перевод (с незначительными уточнениями), предисловие и примечания А. М. Зверева // Вопросы философии. — 1992. — №9. — С. 127-145.