Тридцать лет спустя (Лем)

«Тридцать лет спустя» (польск. Trzydzieści lat pózniej) — эссе Станислава Лема 1991 года о своей «Summa Technologiae». Вошло в авторский сборник «Мой взгляд на литературу. Размышления и очерки» 2003 года.

Цитаты

править
  •  

Футурология вышла из моды. Продолжая действовать, она функционирует как бы вполсилы и тише, причём железным или скорее золотым правилом её сторонников и деятелей является правило тотальной амнезии. Никто из них к своим прогнозам, когда они не сбываются, не возвращается, а просто пишут ворох новых и представляют их со спокойной совестью, ибо именно так зарабатывают на хлеб с маслом.

  •  

Возможно, будет так, как описано в романе, а возможно — совсем иначе, потому что как одно, так и другое беллетристам позволено. И потому, желая избавиться от удобного укрытия для предсказаний, в 1961–1963 годах я написал небеллетристическую книгу под названием «Сумма технологии» (но и не полностью футурологическую, поскольку этот вид писательского творчества <…> ещё не распространился, и поэтому, хотя это и удивительно, я писал, сам точно не зная, что делаю). Эта книга вышла тиражом в 3000 экземпляров и без шума, с единственным исключением — профессор Лешек Колаковский в ноябрьском номере журнала «Twórczość» за 1964 год поместил критическую статью под названием «Информация и утопия»[1]. То, что как собрание прогнозов составляло суть «Суммы», Колаковский пожелал раскритиковать, говоря, что читатель с трудом сможет отличить в ней сказки от информации. Он, правда, полил автора ложкой мёда комплиментов, но очернил его же бочкой дегтя, в заключение обвинив в «ликвидаторских намерениях» относительно королевства философии и, в частности, счёл с моей стороны крайне неблаговидным поступком предположение, что в будущем может наступить вторжение технических устройств на территорию этого королевства. И пригвоздил это словами: Отсюда на вопрос Мерло-Понти: «Что стало с философией в результате достижений современной науки?» — вслед за ним можно ответить только следующее: «Всё то, что было до этого».
Утверждение, сказал бы я, столь же категоричное, сколь и оригинальное для философа, который сначала утверждал марксизм (как определённую философию) против христианства (которое марксизм отвергает), а затем утверждал христианство против марксизма.

  •  

Тридцать лет назад я должен был критику философа, уничижающую все мои прогнозы, принять в молчании по той довольно простой причине, что прогноз — это только описание чего-то ещё не существующего. Если чего-то нет, как же защищать его описание, если известный мыслитель называет это сказками и сравнивает автора с мальчиком, который, как в упомянутой рецензии, копается в песочнице лопаткой и рассказывает (ребёнок), что докопается через весь земной шар до его обратной стороны.
Однако как-то так получилось, что мои прогнозы, фантазии родом из science fiction, называемые Колаковским сказками, начали понемногу осуществляться. <…> абсолютно не сказочное существование «Фантомологии» ничем не изменило позицию Колаковского. Я понимаю, что он не сделал этого, то есть не забрал своих слов, сегодня уже очевидно необоснованно и ошибочно порочащих мою способность предсказаний, поскольку <…> по-прежнему infallibilitas philosophica осталась краеугольным камнем его позиции и ничто, где-либо происходящее, предвзятых утверждений Колаковского поколебать не может.

  •  

Как сказал один американец, предсказатель, являющийся за год или два до события, достигает «fame and fortune». Кто объявляется на тридцать лет раньше, в лучшем случае остаётся непризнанным, а в худшем — осмеянным. Это второе и выпало на мою долю.

  •  

Сейчас я даже вижу причину попадания в цель многих моих предсказаний, причину не случайную и не следующую из каких-то данных мне особенных даров. Просто было широко распространено убеждение, что жизнь своими процессами, изученными биологическими науками, станет источником изобретений для будущих конструкторов во всех поддающихся инженерному заимствованию явлениях. Таким образом, <…> «выращивание информации» как автоматизированная гностика — это не что иное, как плагиат естественной эволюции животных и растений, так как эволюция БЫЛА, собственно говоря, выращиванием информации, служащей появлению очередных и разнообразных видов всего живого из всеобщего древа информации — наследственного кода.

  •  

… аспект проблематики фантоматики par excellence я преимущественно опускал, поскольку тогда <…> анализ квазиберклиевых последствий технологии, которая не существовала, я считал слишком абстрактным занятием. Со мной было почти так, как было бы с человеком, который ещё при отсутствии первой старой пролётки с одноцилиндровым двигателем, встроенным господами Фордом или Бенцем, принялся бы рассуждать, какие страшные проблемы повлечёт за собой общемировой рост моторизации, какие отравления окружающей среды она вызовет продуктами сгорания <и т.п.>? А если бы ещё этот провидец из середины XIX века захотел порассуждать о психосоциальных последствиях автомобильных заторов и пробок, его пророчества неизбежно посчитали бы странным черновидением!

Перевод

править

В. И. Язневич, 2004

Примечания

править
  1. Informacja i utopia // Twórczość. — 1964. — listopad.