Трибунал (Войнович)

«Трибунал» — пьеса Владимира Войновича 1985 года, сатира на политические судебные процессы в СССР. Была переработана в 2014 году в соответствии с современными реалиями. Здесь цитируется первая версия.

Цитаты

Действие первое

Подоплёков. А вы кого, собственно, судить собираетесь? Председатель. Что? Кого судить? Нам все равно кого. Ну, допустим, вас.

Председатель. Разве не вы оскорбляли суд и оказывали упорное сопротивление власти? Прокурор. В результате которого сержант Горелкин получил тяжелые повреждения, находится в критическом состоянии и врачи борются за его жизнь. Председатель. У Горелкина, кажется, есть дети? Прокурор. Да-да, у него очень много детей. Защитник. Насколько мне известно, милиционер Горелкин бездетный. Прокурор. Тем хуже. У него могло быть много детей, а теперь он умрет и не останется никого. Подоплёков. Вы всё врёте! Что я мог ему сделать? Он такой здоровый, а я маленький. Я ему только пуговицу оторвал. Прокурор. Между прочим, это тоже немалое преступление. Оскорбление мундира. Председатель (Прокурору). А что, мы не можем допросить этого Горелкина? Прокурор. Я думаю, что можем. Председатель. Да, но он же в тяжёлом состоянии. Прокурор. Да-да, он в тяжёлом состоянии, и врачи борются за его жизнь, но когда речь идёт о долге, Горелкин готов подняться даже из гроба.

Прокурор. Может быть, ваш муж такой коварный и скрытный, что даже от жены скрывал свои звериные взгляды. Но между мужем и женой бывают же такие интимные, понимаете ли, ситуации, когда он не выдерживает и полностью раскрывает свою звериную сущность. Лариса. А-а, вы об этом. Так это другое дело. Конечно, в интимной ситуации он иногда звереет. Прокурор (быстро). И что он вам тогда говорит? Лариса (взволнованно). Он ничего не говорит, он рычит. Прокурор. И тем самым выражает свою звериную ненависть? Лариса. Да что это вы такое говорите? Да почему же ненависть? Он выражает свою звериную страсть ко мне. Он такой, знаете, неуемный. Другой раз придешь вечером… и на работе намаялась, и в очередях настоялась, в одной руке сумка и в другой руке сумка… Так он эти сумки из рук вырывает и кидается, прямо как зверь… Я говорю: «Сеня, да что же ты делаешь?» Председатель. Не Сеня, а подсудимый. Лариса (покорно). Да что же ты, говорю, подсудимый, делаешь! Да дай же хоть дух перевести.

Председатель (выглянув из уборной, пальцем манит Секретаря. Шёпотом). Слушай, а как по-вражески будет жопа? Секретарь. Эс, товарищ председатель. Председатель (удивлённо). Эс? А что же тогда по-ихнему значит Эс-Эс-Эс-Эр? Какая глупость!

Защитник. Ну, дадут они вам лет, скажем, пять, ну, десять от силы. Подоплёков (хватается за голову). Десять лет! Защитник. Ну что вы так пугаетесь! Десять лет — это всего две пятилетки. Зато вернетесь, дети уже взрослые, не надо растить, беспокоиться. Они уже к тому времени и коклюшем переболеют, и скарлатиной. <…> Защитник. Я вижу, вас ужасает сама эта цифра десять. Но что такое десять? Это всего лишь единица и ноль. Да и кроме того, в местах заключения тоже есть самые разнообразные возможности. Зачёты за перевыполнение плана. А может, так повезёт, что попадёте куда-нибудь, скажем, на урановые рудники. Там и вовсе день за три идёт. Поработаете и через три года дома. Подоплёков. Через три года? Лысый и импотент? Защитник. Ну что лысый — это даже удобнее. Не надо с собой расческу носить, не надо заботиться. А второе это и вовсе ерунда. Дети у вас уже есть, а в остальном я вообще никакого проку не вижу. <…> Подоплёков. Слушайте, а вы, может быть, того?.. (Крутит у виска пальцем.) Защитник (обиженно). Ты хочешь сказать, что я сумасшедший? Подоплёков. Да не только вы. Председатель, прокурор, заседатели. Защитник. Нет, Сеня, ты не прав. Так не может быть, чтобы ты один был нормальный, а все остальные нет. Ну сам подумай. Не может же быть так, чтобы все были сумасшедшие. Я, прокурор, председатель, заседатели, зрители. Нет, так не может быть. Скорее всего сумасшедший кто-то один. Подоплёков. То есть я? <…> Защитник. Вот! Это разумное предположение. На этом мы и будем строить нашу защиту. Вызовем хороших экспертов и отправим тебя лечиться. Там тебе процедуры разные, галаперидол, аминазин, шоковая терапия. Лет пять-шесть полечишься и выйдешь полным идиотом. Ничто тебя не будет волновать, всё будет казаться в розовом свете.

Зелёная. И вообще, к коллегам по работе абсолютно равнодушен. Мы столько лет в одной комнате друг против друга сидели… И вот, знаете, иной раз причёску сменишь или придешь в новой кофточке… Ну хоть бы он раз заметил. Хоть бы раз сказал: «Алечка, как ты сегодня прекрасно выглядишь». Председатель. Не Алечка, а свидетельница. Зелёная. Ну пусть бы даже назвал меня свидетельницей, но спросил бы при этом: «Где ты так загорела? Где ты достала эти туфли?» Но никогда же никакого внимания. Ведь он за столько лет даже не удосужился запомнить, когда у меня день рождения. (Всхлипывает.) И вообще, надумал жениться, взял женщину со стороны, хотя в нашем коллективе есть свои не хуже. <…> Прокурор. Ну, теперь-то вы видите, кого вы в вашем коллективе пригрели? Зелёная. Да, конечно. Теперь я вижу, что это враг, которого, может быть, даже и расстрелять следует. Прокурор (радостно). Ды-ды-ды-ды!

Шум за кулисами. Горелкин волочит по полу Терехина. Председатель. Что такое? Кого это вы притащили? Горелкин. Так что, товарищ председатель, данный гражданин пытался бежать. Я его из такси выволок. Председатель. А, Горелкин! Вы уже выздоровели? Горелкин. Никак нет, товарищ Председатель. Я очень болен и фактически нахожусь при смерти, но когда я вижу, что человек бежит… Председатель (растроган). Надо же! Сам находится при смерти, но когда речь идёт о долге… Вот каких людей мы вырастили и воспитали! (Плачет.) Спасибо, Горелкин! Спасибо! Я уверен, что руководство вашего отделения учтёт ваш подвиг, а наши специалисты немедленно окажут вам необходимую помощь. Два санитара укладывают Горелкина на носилки и уносят.

Прокурор. К сожалению, болезнь зашла далеко. Это подоплёковы внедрились во все ячейки нашего общества, как холероносные бациллы. Они управляют комбайнами, стоят у станков, заседают в президиумах и трибуналах. (Неожиданно взрывается.) Нет, вы посмотрите в этот зал, вглядитесь в этих людей, и вы увидите, что это все подоплёковы. Да что там говорить о зале! Товарищи судьи, будьте наконец откровенны, загляните в самих себя и посмотрите, не сидит ли в каждом из вас такой же вот Подоплёков. Крики из зала. Правильно! Прокурор (нервно подскочив к краю сцены). Кто кричал «правильно»? (Судьям.) Вот видите, эти подоплёковы уже даже «правильно» кричат, только чтобы скрыть свою звериную сущность. А мы тут валяем дурака, ломаем комедию, разглагольствуем о каком-то гуманизме, когда самое гуманное сейчас — это взять автомат (выхватывает из рук Фемиды автомат) и всех ды-ды-ды! Прокурор торопливо взводит затвор, намереваясь, видимо, полоснуть по залу. Секретарь сзади решительно набрасывается на Прокурора. На помощь Секретарю приходит Горелкин. Шум, возня, крики: «Ой!», «Сошел с ума!», «Отнимите оружие!» Слышна резкая автоматная очередь. Теперь уже все члены суда набрасываются на Прокурора. Голос Председателя. Вызовите «Скорую помощь»!

Действие второе

Заседатель. И всё-таки, несмотря ни на что, я оптимист. Я верю, что постепенно всё идёт к лучшему. Некоторые люди не умеют анализировать и видеть факты в исторической перспективе. Вот, к примеру, об этом Подоплёкове столько шуму, столько крику! Взяли его, видите ли, ни за что ни про что, на глазах у всех. А вы что хотите? Чтобы взяли, как раньше, ночью. И чтоб никто не видел. Раньше-то брали пачками и без свидетелей. А теперь, ну взяли одного. Зато все остальные сидят и спокойно смотрят. И если не будете заступаться, протестовать, то с вами, скорее всего, ничего не будет. Совсем ничего. Можете спокойно смотреть, а в антракте кушать пирожки с капустой.

Председатель (печально). Вот вы, наверное, смеётесь. Вы думаете, подумаешь, Прокурор. Один умер, другого найдут. Это, конечно, правильно, но всё-таки другого такого найти не так-то просто. Он был романтик, идеалист. Он даже взяток не брал. Он думал только о том, чтобы ды-ды-ды и ни о чём больше. Нет, я не спорю, сейчас тоже есть много таких, которые готовы ды-ды-ды. Но иной делает ды-ды-ды-ды, а сам думает, как бы под шумок ещё одну дачу урвать или племянника протолкнуть в дипломаты. А мы, старая гвардия, постепенно сходим со сцены, иногда даже забывая, зачем пришли. Кстати, зачем мы здесь? (Думает, машет рукой.) Не помню. Помню только, что здесь где-то статуя была. Какая-то женщина, Долорес Ибаррури, что ли? Помню только, что, как увижу её, всегда возникает желание (расстёгивает штаны, направляется к Фемиде). Секретарь. Товарищ председатель, туда нельзя! Там люди! Председатель. Ах, опять люди! Ну, убрали бы людей. (Поворачивается и идёт к открытому люку.) Секретарь. Товарищ председатель, сюда тоже нельзя. Вам туда надо. (Указывает на ватерклозет, но, проводя Председателя мимо люка, сталкивает его вниз.) Товарищ председатель, куда же вы? Из люка валит дым и пахнет жареным. Крики. Ах! Ах! Председатель! — Он провалился! — Он горит! — Выключите электричество! — «Скорую помощь»! — Пожарных!

Лариса. Вы слышали? Сногсшибательная новость! Новым председателем назначен Секретарь. <…> Говорят, он очень активный, стремится к переменам и уже произвёл некоторые перестановки. Теперь левый заседатель будет сидеть на месте правого, а правый на месте левого. Бард. Ну что ж. От этого, конечно, ничего не изменится, но всё-таки хоть какое-то оживление обстановки. Лариса. Неужели ничего не изменится? Ведь он, говорят, интеллигентный, образованный, ходит исключительно в джинсах, а по-английски, я сама слышала, говорит почти что свободно. И вообще про него ходят слухи, что он очень большой либерал. Может председатель быть либералом? Бард. Ну почему же нет? Все люди, которые говорят по-английски, в какой-то степени либералы.

Подоплёков. Разве вы можете либеральничать? Вы же можете проявлять свою власть только в том, чтобы хватать, сажать, давить человека. А зачем? Вы и сами не знаете, не помните, для чего вы все это создавали и к чему хотели прийти. Вы говорили, что построить то, что вы собирались построить, нельзя без жертв. И вы жертвовали, жертвовали, жертвуете и сейчас, уже забыв, для чего, зачем… — вариант распространённой мысли