Странник в раю

«Странник в раю» (англ. Stranger in Paradise) — фантастическая короткая повесть Айзека Азимова 1974 года из цикла о роботах. Вошла в авторские сборники «Двухсотлетний человек» и другие истории (1976) и «Совершенный робот» (1982).

Цитаты

	Их родители напрашивались на неприятности, когда из странной склонности к повторению решили завести второго ребёнка. — 1
	It was just asking for it when, out of some passion for monotony, parents repeated.

— Итак, мы полагаем, <…> у ребёнка, страдающего аутизмом, нет недостатка во впечатлениях. Он также вполне способен достаточно сложно их интерпретировать. Он скорее не принимает, отвергает внешние впечатления, хотя, безусловно, обладает потенциальными возможностями, необходимыми для полноценного взаимодействия с окружающим миром. Но запустить механизм этого взаимодействия удастся лишь тогда, когда мы найдём впечатление, которое он захочет воспринять. <…> Вытащить его из аутизма никаким обычным способом нельзя, потому что он не принимает тебя точно так же, как весь остальной мир. Но если ты наложишь арест на его сознание… <…> Есть у нас одна методика, при которой, по существу, мозг становится независимым от тела и осуществляет только функции сознания. <…> Поместив сознание под арест, мы предлагаем телу искусственно созданные ощущения, ведя при этом наблюдения за мозгом с помощью дифференциальной энцефалографии. Появляется возможность больше узнать о человеке, страдающем аутизмом, о наиболее желательных для него чувственных впечатлениях; попутно мы получаем новые данные о мозге в целом. — 5

"So it seemed to us, <…> that the autistic child was not failing to receive the impressions, or even failing to interpret them in quite a sophisticated manner. He was, rather, disapproving them and rejecting them, without any loss of the potentiality of full communication if some impression could be found which he approved of. <…> Nor can you persuade him out of his autism in any ordinary way, for he disapproves of you just as much as he disapproves of the rest of the world. But if you place him in conscious arrest-— <…> It is a technique we have in which, in effect, the brain is divorced from the body and can perform its functions without reference to the body. <…> In conscious arrest, we can supply the body with designed fantasies and observe the brain under differential electroencephalography. We can at once learn more about the autistic individual; what kind of sense impressions he most wants; and we learn more about the brain generally."

Солнце догорело в контрастном чёрно-белом мире, мире белого солнца на чёрном небе и белой каменистой земли, испещрённой чёрными тенями. Сладкий запах солнца исходил от каждого освещённого им квадратного сантиметра металла, вступая в контраст с убивающей все запахи тенью на неосвещённой стороне. Он поднял руку и посмотрел на неё, пересчитывая пальцы. Жарко, жарко, жарко, — загибая пальцы так, что они поочерёдно попадали в тень, он ощущал, как тепло медленно уходит из них, и это изменение в осязании дало ему почувствовать чистый, уютный вакуум. Но вакуум не был абсолютным. Он поднял руки над головой, вытянул их и с помощью чувствительных датчиков на запястьях ощутил испарения — лёгкое, едва заметное прикосновение паров олова и свинца, пробивающихся через сильный запах ртути. Он ощутил более густые испарения, подымающиеся снизу, — разнообразных силикатов, имевших своеобразный привкус металлических ионов. Он медленно переместил ногу по хрустящей спёкшейся пыли и воспринял изменения в ощущениях как тихую и упорядоченную музыку. И надо всем — Солнце. Он поднял глаза на него, большое, и толстое, и яркое, и горячее и услышал его радость. Он видел протуберанцы, медленно поднимающиеся над краями диска, и слышал потрескивание каждого из них и другие счастливые голоса, звучащие над широким лицом Солнца. Когда он включил светофильтры, затеняющие фон, потоки водорода, летящие вверх, зазвучали как всплески мягкого контральто, он слышал приглушенный тонкий свист разлетающейся материи, в который врывался глубокий бас пятен, и причитания вспышек света, щёлканье гамма-лучей и космических частиц, похожее на звук шарика для игры в пинг-понг, а вокруг ощущалось мягкое, пропадающее и снова появляющееся дыхание солнечного вещества, которое подступало и отступало, повинуясь космическому ветру, приносящему неповторимые, великолепные ощущения. Он подпрыгнул и медленно поднялся в воздух с лёгкостью, которая до сих пор была ему незнакома, опустился и снова подпрыгнул, потом побежал, прыгнул, побежал снова, чувствуя, что его тело отлично приспособлено к великолепному миру, раю, в котором он находился. После долгого странствия в полном одиночестве, он, наконец, попал в рай. — 10

The Sun burned down in a warm contrasting world of white and black, of white Sun against black sky and white rolling ground mottled with black shadow. The bright sweet smell of the Sun on every exposed square centimeter of metal contrasting with the creeping death-of-aroma on the other side. He lifted his hand and stared at it, counting the fingers. Hot-hot-hot­­­--turning, putting each finger, one by one, into the shadow of the others and the hot slowly dying in a change in tactility that made him feel the clean, comfortable vacuum. Yet not entirely vacuum. He straightened and lifted both arms over his head, stretching them out, and the sensitive spots on either wrist felt the vapors-— the thin, faint touch of tin and lead rolling through the cloy of mercury. The thicker taste rose from his feet; the silicates of each variety, marked by the clear separate-and-together touch and tang of each metal ion. He moved one foot slowly through the crunchy, caked dust, and felt the changes like a soft, not quite random symphony. And over all the Sun. He looked up at it, large and fat and bright and hot, and heard its joy. He watched the slow rise of prominences around its rim and listened to the crackling sound of each; and to the other happy noises over the broad face. When he dimmed the background light, the red of the rising wisps of hydrogen showed in bursts of mellow contralto, and the deep bass of the spots amid the muted whistling of the wispy, moving faculae, and the occasional thin keening of a flare, the ping-pong ticking of gamma rays and cosmic particles, and over all in every direction the soft, fainting, and ever-renewed sigh of the Sun's substance rising and retreating forever in a cosmic wind which reached out and bathed him in glory. He jumped, and rose slowly in the air with a freedom he had never felt, and jumped again when he landed, and ran, and jumped, and ran again, with a body that responded perfectly to this glorious world, this paradise in which he found himself. A stranger so long and so lost-— in paradise at last.

Перевод

Н. Хмелик, 1994