Служебный роман

«Служе́бный рома́н» — советский художественный фильм, лирическая комедия в двух сериях режиссёра Эльдара Рязанова. Фильм создан на киностудии «Мосфильм» в 1977 году.

Служебный роман

Статья в Википедии

Медиафайлы на Викискладе

Новости в Викиновостях

Цитаты

• Как всем известно, труд облагораживает человека. И поэтому люди с удовольствием ходят на работу. Лично я хожу на службу только потому, что она меня облагораживает. Если бы не было статистики — мы бы даже не подозревали о том, как хорошо мы работаем. Людмила Прокофьевна Калугина — директор нашего статистического учреждения. Она знает дело, которым руководит. Такое тоже бывает. Людмила Прокофьевна приходит на службу раньше всех, а уходит позже всех. Из чего понятно, что она, увы, не замужем. Мы называем её… «наша мымра». Конечно, за глаза.
• Без статистики вообще не жизнь… а каторга какая-то…
• Вы обращали внимание, что у нас происходят перебои с теми или иными товарами? Это происходит оттого, что те или иные товары не запланированы такими ротозеями, как вы. Извольте переделать.
• Статистика — это наука, она не терпит приблизительности…
• Каждое утро по дороге на службу я избавляюсь от своих шалопаев.

— Так, теперь давай с тобой разберёмся. Ты когда перестанешь хулиганить, а? Почему все на тебя жалуются? — А я себя хорошо веду! — Почему на других детей не жалуются, объясни мне, пожалуйста? Зачем ты ел пластилин? — А я его с сахаром ел! — Но ты же взрослый человек, ты же понимаешь, что пластилин не едят. И зачем вы Машу заперли в шкаф? — Понимаешь: я запер, а ключ потерялся. — Шагай! И не смей мазать стул воспитательницы клеем! Слышишь?! — Ладно, ладно! — Обормот.

• А это Шура — симпатичная, но, к сожалению, активная. Когда-то её выдвинули на общественную работу и с тех пор никак не могут задвинуть обратно.
• Она в принципе не знает, что на свете бывают дети. Она уверена, что они появляются на свет взрослыми, согласно штатному расписанию, с должностью и окладом.
• Угадай, что я сейчас курю? «Мальборо». Новый зам с барского плеча целый блок кинул. Заводит дружбу с секретаршей. Сейчас он у старухи сидит.
• Разрешите вам вручить сувернир из Швейцарии. Вот в этой ручке восемь цветов. Она весьма удобна для резолюций: чёрный цвет — «отказать», красный — в бухгалтерию «оплатить», зелёный — цвет надежды, синий — «товарищу такому-то, рассмотреть». Пожалуйста.

— А какой это Новосельцев? — А никакой. Вялый и безынициативный работник. К сожалению, таких у нас много.

— Ну и как там у них в Женеве? — Сложно!

— Каждая новая метла расставляет везде своих людей. — Надеюсь, ты мой человек? — Конечно! Правда, до этой минуты я был ничей.

• На Машу Селезнёву мне ничего не жаль.

— Вы купили новые сапоги, Вера? — Да вот ещё не решила, Людмила Прокофьевна. Вам нравится? — Очень вызывающие. Я бы такие не взяла. А на вашем месте интересовалась бы сапогами не во время работы, а после неё. — Значит, хорошие сапоги, надо брать.

— Она немолодая, некрасивая, одинокая женщина… — Она не женщина, она директор.

• Возьмём, к примеру, опята. Они растут на пнях. Если придёшь в лес и тебе повезёт с пнём, то можно набрать целую гору… пней… ой, опят…

— Я когда её вижу, у меня прямо ноги подкашиваются. — А ты не стой, ты сядь!

• Сигаретку, спичку, коробок?

— Грибы вас мало интересуют, я так понимаю… — Правильно понимаете. — Ягоды не интересуют? — Только в виде варенья. — А стихи… в виде поэзии… как вы к ним относитесь?

— Очень хочется произвести на вас приятное впечатление. — Вам это удалось… уже. — Усилить хочется.

— Я надеюсь, вы не собираетесь музицировать? — Ага, петь хочется! — Какое несчастье… — Почему? Друзья утверждают, что у меня красивый… баритональный… диска́нт. — Они вам льстят.

— Подождите, меня осенила догадка: вы пьяный? — Нет, что вы! Когда я пьян, я буйный. Гы-гы-гы!.. Вот, а сейчас я тихий. — Мне повезло.

• «Тихо вокруг, только не спит барсук. Уши свои он повесил на сук и тихо танцует вокруг».
• Ну, какие у тебя планы на вечер? Какая компания? А мужчины там будут? Ну ты давай, знакомь меня. Я теперь женщина одинокая…

— Как же она могла оставить детей, Леонтьева? Она же мать. — Ха! Мать!.. Мать у них был — Новосельцев!

• Ну, всё, Новосельцев, ваше дело труба.
• Здравствуйте… Прокофья… Людмиловна…

— Меня вчера муха укусила. — Да. Я это заметила. — Или я с цепи сорвался. — Это уже ближе к истине. — Значит, я с цепи.

— Почему вы всё время виляете? Что вы за человек? Я не могу вас раскусить! — Не надо меня кусать! Зачем раскусывать?

— Вы утверждали, что я чёрствая! — Почему? Мягкая. — Бесчеловечная! — Человечная. — Бессердечная! — Сердечная. — Сухая! — Мокра-я…

— Мы вас любим… в глубине души… где-то очень глубоко… — Очень глубоко! Так глубоко, что я этого даже не замечаю! — Нет, это заметно, должно быть заметно…

— Что же, выходит, что все меня считают таким уж чудовищем? — Не надо преувеличивать. Не все… не таким уж чудовищем…

• Просто вы заплакали — и как будто вы нормальная… И это меня потрясло…

— А мне ведь только тридцать шесть. — Как тридцать шесть? — Да-да. Я моложе вас, Анатолий Ефремович. А на сколько я выгляжу? — На тридцать… пять. — Опять врёте, товарищ Новосельцев.

— Верочка, будет вам пятьдесят лет — вам тоже соберём! — Я не доживу, я на вредной работе.

— Ну что, уволила вас старуха? — Она не старуха!

У нашего руководства, то есть у меня, родилась, как ни странно, ням-ням, мысль: назначить вас, одного из ведущих работников отечественной статистики — чё там скрывать, ха-ха-ха! — начальником отдела лёгкой промышленности. Лё-огонькой промышленности.

— Тем более, что я считаю вас самым трудолюбивым… — Хм-хм!.. Что вы, что вы! — Не «хм-хм», а трудолюбивым!.. работником.

Именно обувь делает женщину женщиной.

— Что гармошкой? Каблук? — Голенище!!!

— Значит, неудачные ноги, Людмила Прокофьевна, надо прятать! — Куда?! — Под макси!

— Слово неприличное написано. — Стереть!

— Блайзер — клубный пиджак. — Для «Дома культуры», что ли? — Туда тоже можно.

— Сейчас парики не носят, так? — Ну и слава Богу, я считаю. Куда лучше так… это… живенько, правда? А то как дом на голове! — Ну, если живенько, то лучше.

— Надо выщипывать, прореживать. — Чем? — Ну, хотя бы рейсфедером! — Рейсфедером?.. Ой, милый мой, это же больно! — Ну, вы женщина, поте́рпите! Бровь должна быть то-о-оненькая-тоненькая, как ниточка. Удивлённо приподнятая. — Как у вас? — Ну, я… Я тоже не эталон… — Милая, это же можно только под наркозом… выщипывать.

— Что отличает деловую женщину от… Женщины? — Что? — Походка! Ведь вот… как вы ходите! — Как?! — Ведь это уму непостижимо! Вся отклячится, в узел вот здесь вот завяжется, вся скукожится, как старый рваный башмак, и вот — чешет на работу, как будто сваи вколачивает! А мы как ходим? — Ой, неужели я так хожу, Боже мой?!

• В женщине должна быть загадка! Головка чуть-чуть приподнята, глаза немножко опущены, здесь всё свободно, плечи откинуты назад. Походка свободная от бедра. Раскованная свободная пластика пантеры перед прыжком. Мужчины такую женщину не пропускают!

— Ну, понимаете, можно, конечно, и зайца научить курить. В принципе ничего нет невозможного. — Вы думаете? — Для человека. С интеллектом.

— Грудь вперёд! — Грудь? Вы мне льстите, Вера. — Вам все льстят!

• Людмила Прокофьевна, где вы набрались этой пошлости? Вы же виляете бёдрами, как непристойная женщина!
• Это не лошадка, это мамонт какой-то. Давайте приедем уже, а?
• Вообще, пусть мужчины думают, что у вас всё в порядке.

— Зачем спрятать? — Зачем? А от юбиляра, чтобы он не обрадовался раньше времени. — Ну, давайте спрячем… А куда спрятать? — Я говорю, в шкаф, за сцену. — А, в шкаф… А влезет? — Впихнём!

— Положите лошадь. — Мне не тяжело. Я сильный.

— Поставьте лошадь! Что вы! Она же тяжёлая. Что вы в неё вцепились?! — Я с ней сроднился.

— Мы поехали в «Арагви». Мы там ели… что ещё… угощались… цыплята табака, сациви, купаты, ша-ша-шлЫки… чебуреки… — Чебуреки́. — Чебуреки́…

— Вы же непьющая. — Как это непьющая? Очень даже… почему же? От хорошего вина не откажусь… Тем более в хорошей компании.

— Почему вы всё время врёте? — Потому что я беру пример с вас, Людмила Прокофьевна.

• Зачем вы занимаетесь мною лично? Поручите меня вашему секретарю.

— Людмила Прокофьевна! Представляете, Бубликов умер! — Почему умер, я не давала такого распоряже… Как умер? — Умер! — Почему умер? Зачем умер? — Я ещё не выясняла. Сдайте, пожалуйста, деньги на венок!

— По 50 копеек, Новосельцев. Сдавайте деньги. На венок и на оркестр. — Ну да, если сегодня ещё кто-нибудь умрёт или родится, я останусь без обеда.

• До шкафа мы с ней не дотянули.
• Вставайте же наконец! И… идите… занимайтесь… чем там?.. делами!

— Ну, вы всё-таки… как себя чувствуете, Анатолий Ефремович? — Вы знаете, я вам скажу честно: по сравнению с Бубликовым — неплохо!

• Ну вон же она сидит, в жутких розочках!
• «Женщины, когда им под сорок, часто делают глупости». Ну, ей, конечно, видней!
• Пенсия на горизонте — и она туда же! Просто сексуальная революция!

— Ты же умница. — Когда женщине говорят, что она умница, это означает, что она — круглая дура?

• Понимаете, Бубликов умер… а потом он не умер…
• Умрёт ли он ещё раз — неизвестно, а цветы пропадают. Шура дёргает их из Бубликова и… ой, то есть из венка из-под Бубликова, делает букеты и дарит женщинам.

— Вы так на меня смотрите… Вы подозреваете, что это я вам приволок этот веник? — Почему вы так говорите? Это не веник! Это прекрасный букет!

• Не носил я вам букетов! Почему я… Что я, обалдел, что ли?! Белены объелся?!

— Никому из сотрудников вы бы не позволили себе швырнуть в физиономию букетом. Неужели вы ко мне неравнодушны? — Ещё одно слово, и я запущу в вас графином! — Если вы сделаете графином, значит, Вы действительно меня… того-этого…

— Г-г-где у вас д-дверь… — Где надо, там и дверь. — …открывается? А вот, всё. Всего хорошего, Людмила Прокофьевна. До свидания!

— А, может быть, действительно не вы принесли этот злосчастный букет? — Нет, Людмила Прокофьевна, это действительно я. — Ну, знаете! Хватит! Нет у вас ни стыда, ни совести!

— Я соображаю, о ком вы говорите. — А, кроме вас, ещё кто-нибудь соображает? — Весь коллектив. — Информация поставлена у нас хорошо!

— Шура, если память мне не изменяет, вы числитесь в бухгалтерии? — По-моему, да. — Вы это хорошо помните? — Да, по-моему. — Так вот, было бы очень полезно, если бы вы иногда, время от времени, занимались не только общественными делами, но и своими прямыми обязанностями!

— А меня вообще сослали в бухгалтерию! — Да на тебе пахать надо!

[В столовой] — Какие глупости? Я знаю Олю и её мужа — это прекрасная пара. Почему вы всё время сплетничаете? — Юрий Григорьевич сам мне передал эти письма, чтоб мы разобрали их на месткоме. Я, между прочим, их читала. — [ест варёное яйцо с майонезом и думает] Юрий Григорьевич?.. — Да. — На месткоме?.. — Да. — Угу. [он бросает столовые приборы, и звучит грохот] Идите вы… в бухгалтерию! — Ах! Сумасшедший! — Или ещё подальше! — А я ещё бесплатные путёвки для его детей доставала! — [откусив, он бросает на стол калорийную булочку, и снова звучит грохот] У, чувырла! [стучит по столу] Ну ладно! [выбегает из столовой]

— Разрешите? [Самохвалов протягивает руку к письмам, и Калугина их отдаёт] Я… Я ещё раз с ней поговорю. По-доброму. По-хорошему. — Я рада, что вы восприняли это именно так. — Ну вот и хорошо. — [появляется Новосельцев] …Ничего, мне можно! Простите… Я брал у тебя взаймы двадцать рублей? — Когда? А… — Хочу с тобой рассчитаться. — А почему именно сейчас, здесь? — Именно сейчас и именно здесь. ― Ха, вот чудак. — [Калугина стоит в дверях, и Новосельцев считает мелочь на столе] Семьдесят, восемьдесят, девяносто… Двадцать. Так… Так, посчитай, пожалуйста. — Да всё правильно, всё правильно. — Нет, нет, ты проверь! Сейчас проверь. — Ладно. Всё. Всё правильно. — Правильно, да? [даёт Самохвалову пощёчину] — [застыл с отрытым ртом, возмущается и стряхивает Новосельцева] Ты что?! С ума, что ль, сошёл?! [пауза] Простите, Людмила Прокофьевна. — Пожалуйста, продолжайте. — Одно ваше присутствие… Но я этого так не оставлю. — А вы дайте ему сдачи! — [Новосельцев снял очки и зло смотрит на него] А я ему дам сдачи. Но другим способом. [Оправив пиджак, Самохвалов быстро уходит; взглянув на Калугину, Новосельцев виновато опускает глаза, и та смотрит на него с лёгкой улыбкой. Новосельцев садится и надевает очки] — Хм… [проходит за стол] Да-с… Докатились, товарищ Новосельцев? До чего дошло — драку затеваете в кабинете директора. ― Заместителя директора. ― Не важно. ― А вообще, вы правы. В следующий раз я поколочу его в вашем кабинете. — Мало того, что вы враль, трус и нахал, — вы ещё и драчун. — Да… Я крепкий орешек. ― Боюсь, мне придётся заняться вашим перевоспитанием. ― Я вас очень прошу — займитесь.

• Мой вам добрый совет: как добрый товарищ, бросьте это всё, выкиньте из головы и вернитесь — в семью, в коллектив, в работу! Так надо!

— Красное. Или белое? — Или белое. Но можно красное.

— Давайте, чтоб все были здоровы! — Прекрасный тост!

— Там конфеты. — Да, я так и поняла.

— У меня к вам предложение. — Рационализаторское? — Да, где-то.

— У меня дети. У меня их двое: мальчик и… м-м… де… тоже мальчик. Два мальчика. Вот. Это обуза. — Господи, как вы можете так говорить о детях? — Ну подождите, Людмила Прокофьевна! — Да что вы? — Не перебивайте, пожалуйста! Я и сам собьюсь.

• Вы не сделали ничего особенного, вы испортили мне новое платье.

— Снимайте платье! Живо, снимайте! А-а-а! Нет, нет. Не сейчас, не здесь. — Что же вы говорите «снимайте»?

• Дороже вас… у меня вот уже несколько дней никого нет.

— Ходил ко мне один человек… Долго ходил… А потом женился на моей подруге. — Я не собираюсь жениться на вашей подруге. — Вам это и не удастся. Я ликвидировала всех подруг. Я их уничтожила.

• Вот смотрю я на вас, Верочка, и думаю: будь я полегкомысленнее, я бы… ух!!!
• Ольга Петровна, доброе утро. Выглядите сегодня отлично. Мне очень нравится, как вы работаете, я давно за вами наблюдаю. Заходите ко мне, поболтаем. Посплетничаем!

— Ну, как поживает кошка? — Сказала, что лучше. — Так и сказала? — Да, так и сказала. — Замечательная кошка! Самая лучшая кошка на свете, правда?

— Доброе утро, Верочка. Товарищ Калугина у себя? — Боже мой, кто это? — Это я. [повернувшись вокруг себя] Как я вам, а? — Отпад!.. Вы… вы даже помолодели, Людмила Прокофьевна!

— Угадайте: почему я опоздала? — В райкоме, что ли, были? — Проспала. — Ой!.. — Первый раз в жизни проспала!

— А как вам моя причёска? — Умереть — не встать! — Я тоже так думаю.

— Верочка, я иногда бываю резка, груба… — Да, это факт. — Это факт… Да что скрывать — характер у меня ужасный. — Да, отвратительный! — Вы уж простите, милый мой, если что не так!.. — Да… Пожалуйста! Ну, я тоже не подарок… — Да, мы обе с вами не подарки!.. — Ну, простили друг друга? Будем здоровы!

— Какая занятная репродукция «Джоконды»! — Да что вы, Людмила Прокофьевна! Это ж не репродукция, это наша вычислительная машина, Боровских зап-программировал! — Да? — Да, уже месяц висит. — Да что вы?.. Не замечала… Вы подумайте, ничего не замечала!..

• Ой, как не хочется, Боже мой, как не хочется!.. Но — надо идти руководить!

— Доброе утро, Людмила Прокофьевна. — Доброе. — О, Вы сегодня прекрасно выглядите. — Так я теперь буду выглядеть всегда.

• У меня такая безупречная репутация, что меня уже давно пора скомпрометировать.
• Садись… эээ… тесь.

— Короче говоря, я уже подписала приказ о вашем назначении начальником отдела. — За что? Что я вам такого сделал плохого?

• У меня есть смягчающее обстоятельство. Я люблю вас. Люблю.

— Ты знаешь: я понял, из-за чего мы с тобой разошлись. Нам нужен ребёнок. — Ты хочешь, чтоб у нас был ребёнок? — Да, и как можно скорее. — Но я не могу сейчас. До конца работы ещё два часа, и Калугина тут. Я не могу уйти.

— Пишите, пишите! — Не торопите меня, я не пишущая машинка!

— Кстати, я надеюсь, материально вы не очень пострадали? Билеты в цирк не пропадут? — Ну безусловно! Я загоню их по спекулятивной цене. — Ага. Ну, в вашей практичности я нисколько не сомневалась, товарищ Новосельцев. — Вы проницательны, товарищ Калугина!

— Только, пожалуйста, побыстрее: у меня куча дел. — Ничего, подождёт ваша куча. Ничего с ней не сделается.

― Плохо учились в школе? ― Нет, хорошо учился. ― А, я так и знала, что вы бывший двоечник. ― Оставим в покое моё тёмное прошлое. Пожалуйста. [даёт заявление о своём уходе Калугиной] ― Полюбопытствуем. ― Сделайте одолжение. ― Стало быть, вы уходите… ― Я ухожу, а вы остаётесь. ― А я остаюсь… ― А вы остаётесь. ― Вы уходите. По какой же причине вы уходите? ― А вы почитайте, там всё изложено. — Вы уходите… Вы уходите, «потому что директор вашего учреждения Калугина»… — Ну-ну, смелее, смелее! — …«самодур»?! — Угу, самодура. [Калугина бьёт Новосельцева по лицу его же заявлением] Так… — [медленно рвёт заявление] Какой вы внимательный… чуткий… душевный человек… — Перестаньте, наконец, надо мной издеваться. — Скажите, пожалуйста, какая цаца! [бросает обрывки в лицо Новосельцеву] — Да, цаца! [бросает обрывки в ответ] — Ах! Как вы… оригинально… и замечательно ухаживаете. Ну, ничего не скажешь. Вы настоящий современный мужчина. [пьёт воду из графина] — Какое вы право имеете меня так оскорблять? — Скажите, пожалуйста! — Если вы директорша — вы думаете… всё можете себе позволять: уничтожать, топтать… — Вас — да. — …бить, да? — И будет мало. — Хамить! Мымра! [Калугина плещет воду из стакана в сторону Новосельцева] Вот… вот, вот мымра и есть… — «Мымра», да?!.. [начинает гоняться за Новосельцевым по кабинету, бросая в него всё, что попадётся под руку] — Товарищ министр! Министр! Что вы делаете, Людмила Прокофьевна?! — «Мымра»?! — Ой-ой-ой!! Больно же! Только не этим, Людмила Прокофьевна, умоляю! Вот этим, пожалуйста, вот это можно! Вот-вот так, только осторожно! Я вас прошу! — Вот так! Нет, это вам так!.. — Ой-ой-ой, хватит, всё, хватит! Всё, пожалейте! Вы ж меня так убьёте! — Ничего! Вас не убьёшь! Вот! — [хватает трубку телефона со стола] Товарищеский суд! Пожалуйста, представителя товарищеского суда! [хватает вешалку] Я вынужден защищаться. Берегитесь, Людмила!.. Осторожно! Вы топчете собственное пальто! Не падайте. А меня оставьте. Умоляю! Вы изувечите ценного работника — страна останется без кадров! Не бейте меня по голове — это моё больное место! — Это ваше пустое место! — Вы уронили у меня очки — это раз. Вы мне наставили синяков — это два. — Вот! — Всё, терпение лопнуло, иду на риск. [набрав из вазы воды в рот, брызгает ею в лицо Калугиной] — Вот вам!.. Что это?.. — Всё. Тихо, спокойно. Это душ. — Ах, так?! — Я вытру! Я-я всё высушу! Я выстираю! [убегает от разъярённой Калугиной] Ой, не надо стулом!! Ай! Что ж вы сделали?! Положите стул на место! Вера, спасайте отца двух детей! — Дрянь! — Что вы делаете?!.. Ой! Лежачего не бьют! Ой, это тоже больное место! — Дрянь! — [выбегает из кабинета и прячется за Верой] Ой, Вера!.. Вера, помогите! — Ой! — Вера, он назвал меня мымрой! — Щекотн… А-а-а!! — Поставьте Веру на место! И не трогайте больше руками!

— [бьёт Новосельцева, который спрятался в её автомобиле] Я тебя уничтожу!! Я тебя покалечу!! Я тебя ненавижу!! Пусти! Пусти сейчас же! Ненавижу!.. Ненавижу!.. [Новосельцев целует её в губы] — Куда едем? — Прямо. [Сопротивление Калугиной становится слабее. Она уже не отталкивает Новосельцева, а начинает успокаиваться и поглаживает его спину. Автомобиль «Волга» уезжает; появляются титры: «Через девять месяцев у Новосельцевых было уже три мальчика»]