Зона: Записки надзирателя: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
м сложно придумать банальнее
Нет описания правки
 
Строка 12:
Мой отец был вроде тайного сокровища. Алименты он платил не совсем регулярно. Это естественно. Ведь только явные сбережения дают хороший процент.|Комментарий=письмо издателю 17 февраля 1982; издатель [[Игорь Маркович Ефимов|Игорь Ефимов]] предлагал превратить письма в сцены товарищеского суда, что Довлатов сначала одобрил<ref>4 июня 1981 // Сергей Довлатов — Игорь Ефимов. Эпистолярный роман. — М.: Захаров, 2001.</ref>}}
 
{{Q|Впервые я понял, что такое свобода, жестокость, насилие. Я увидел свободу за решеткойрешёткой. Жестокость, бессмысленную, как поэзия. Насилие, обыденное, как сырость. <…>
Открытка из дома вызывала потрясение. Шмель, залетевший в барак, производил сенсацию. Перебранка с надзирателем воспринималась как интеллектуальный триумф.
На особом режиме я знал человека, мечтавшего стать хлеборезом. Эта должность сулила громадные преимущества. Получив её, зек уподоблялся Ротшильду. Хлебные обрезки приравнивались к россыпям алмазов.
Чтобы сделать такую карьеру, необходимы были фантастические усилия. Нужно было выслуживаться, лгать, карабкаться по трупам. Нужно было идти на подкуп, шантаж, вымогательство. Всеми правдами и неправдами добиваться своего.
Такие же усилия на воле открывают дорогу к синекурам партийного, хозяйственного, бюрократического руководства. Подобными способами достигаются вершины государственного могущества.
Став хлеборезом, зек психически надломился. Борьба за власть исчерпала его душевные силы. Это был хмурый, подозрительный, одинокий человек. Он напоминал партийного босса, измученного тяжелымитяжёлыми комплексами…|Комментарий=там же}}
 
{{Q|В нашей {{comment|русской колонии|диаспоре в Нью-Йорке}} попадаются чудные объявления. Напротив моего дома <…>:
ПЕРЕВОДЫ С РУССКОГО И ОБРАТНО.|Комментарий=там же}}
 
{{Q|— Он думает праздник, так мы и [[пьянство|киряем]]. А у нас, бляха-муха, свой календарь. Есть «[[деньги|капуста]]» гудим. А без «капусты» что за праздник?!. И вообще, тормознуться пора. Со Дня Конституции не просыхаем. Так ведь можно ненароком и [[дать дуба|дубаря секануть]]… Давай скорее, я тебя жду… Ну и погодка! [[Дерьмо]] замерзает, рукой приходится отламывать…
Алиханов направился к покосившейся будке. Снег около неё был покрыт золотистыми вензелями. Среди них выделялся каллиграфический росчерк Потапа Якимовича из Белоруссии. <…>
Наступит дембель, мечтал Фидель, приеду я в родное Запорожье. Зайду в нормальный человеческий сортир. Постелю у ног газету с кроссвордом. Открою {{comment|полбанки|полулитровая бутылка водки}}. И закайфую, как эмирский бухар…}}
 
{{Q|— Скоро Новый год. Устранить или даже отсрочить это буржуазное явление партия не в силах. <…>
Строка 85:
{{Q|Посмотрите, что делается [[русская диаспора в США#Третья волна|в эмиграции]]. [[Брайтон-Бич|Брайтонский]] нэп — в разгаре. Полно хулиганья. ([[эмиграция евреев из СССР|Раньше]] я был убеждён, что средний тип еврея — профессор Эйхенбаум.) <…>
Бывшие кинооператоры торгуют оружием. Бывшие диссиденты становятся чуть ли не прокурорами. Бывшие прокуроры — диссидентами…
Обидно думать, что вся эта мерзость порождение свободы. Потому что [[свобода]] одинаково благосклонна и к дурному, и к хорошему. Под её лучами одинаково быстро расцветают и [[гладиолус]]ы, и [[марихуана]]…
В этой связи я припоминаю одну невероятную лагерную историю. Заключённый Чичеванов, грабитель и убийца, досиживал на особом режиме последние сутки. Назавтра его должны были освободить. За плечами оставалось двадцать лет срока.
Я сопровождал его в головной посёлок. Мы ехали в автозаке с железным кузовом. Чичеванов, согласно инструкции, помещался в тесной металлической камере. В дверях её было проделано отверстие. Заключённые называют это приспособление:
Строка 117:
Подлинный уголовник ценит качество, а не децибелы. Предпочитает точность — изобилию.|Комментарий=17 мая 1982}}
 
{{Q|Хотя бы на время отключить тормоза себялюбия. Нечто безнадёжно далекое, почти мифическое. Может быть, дополнительный источник света. Какой-то предмет бескорыстной любви. Не слишком искренней, глупой, притворной. Но именно любви. Притом, чем безнадежнеебезнадёжнее [[цель]], тем глубже эмоции. Отсюда то безграничное внимание, которым пользуются лагерные женщины. Их, как правило, несколько в зоне. Работают они в административно-хозяйственном секторе, бухгалтерии и медицинской части. Помимо этого, есть жёны офицеров и сверхсрочников, то и дело наведывающиеся в лагерь. Здесь каждую, самую невзрачную, женщину провожают десятки восторженных глаз. Это внимание по-своему [[целомудренность|целомудренно]] и бескорыстно.|Комментарий=24 мая 1982}}
 
{{Q|Лагерь учреждение советское — по духу. По внутренней сути.
Строка 127:
 
{{Q|— За что сидите?
— Улицу неверно перешел…перешёл… С чужим баулом.}}
 
{{Q|Затем на сцену вышел лейтенант Родичев. Своё {{comment|выступление|на лагерном праздновании 7 ноября}} он начал так:
Строка 141:
{{Q|— Как работаете, — поинтересовался Фидель, — надеюсь, с огоньком? <…>
Зина высказалась <…> решительно:
— Тяжелее хрена в руки не беру…}}<!--проверилпроверен НКРЯ (и синонимы)-->
 
{{Q|… я человек <…> неверующий. И даже не суеверный. <…>
Строка 157:
Каторга неизменно изображалась с позиций жертвы. Каторга же, увы, и пополняла ряды литераторов. Лагерная охрана не породила видных мастеров слова. Так что мои «Записки охранника» — своеобразная новинка.|Автор=Сергей Довлатов, [[Ремесло (Довлатов)|«Невидимая книга»]], 1977}}
 
{{Q|… я вас поздравляю с прекрасным рассказом [«По прямой»] и поздравляю [[w:New Yorker|New Yorker]] с тем, что они наконец-то напечатали по-настоящему глубокое и общезначимое произведение. Как вы уже наверняка обнаружили и сами, большинство их публикаций имеют своим предметом радости и горести верхнего слоя среднего класса. До вашего появления у них вряд ли можно было найти что-то про людей, которые, скажем, даже не являются постоянными читателями New Yorker.<ref>Сергей Довлатов — Игорь Ефимов. Эпистолярный роман. — М.: Захаров, 2001. — С. 162.</ref>|Автор=[[Курт Воннегут]], письмо Довлатову, 22 января 1982}}
 
{{Q|… лучший рассказ «Зоны» — «Представление». Довлатов заставил читателя — скорее всего, впервые в жизни — вслушаться в слова исполняющегося перед зеками «Интернационала»: «Вставай, проклятьем заклеймённый весь мир голодных и рабов».
Строка 175:
 
== См. также ==
* [[Записки отшельникаиз Мёртвого дома]]
* [[Записки из мёртвого дома]]
 
[[Категория:Повести по алфавиту]]
[[Категория:Произведения Сергея Довлатова]]
[[Категория:Криминология]]