Викицитатник

Глас Господа: различия между версиями

Интерактивная навигация по истории
[досмотренная версия][досмотренная версия]
← Предыдущая правкаСледующая правка →
Содержимое удалено Содержимое добавлено
ВизуальныйВики-текст
Нет описания правки
Нет описания правки
Строка 11:
{{Q|… бескрылость нашей фантазии: намертво прикованная к Земле, она видит мир сквозь узкую щель исторического времени…|Оригинал=… płaskość fantazjowania, jego przykucie do Ziemi w wąskiej szczelinie historycznego czasu nie objawiały mi się jawniej…|Комментарий=VIII}}
 
{{Q|Выдвигались гипотезы весьма хитроумные — например, что Письмо действует «на двух уровнях». Оно порождает жизнь подобно садовнику, бросающему семена в землю; а потом садовник приходит ещё раз, чтобы проверить, вырос ли «нужный» плод. Вот так и Письмо на своём «втором» уровне — уровне содержания — что-то вроде садовых ножниц, выстригающих «выродившиеся цивилизации». Другими словами, Отправители без жалости и милосердия уничтожают возникшие эволюционным путемпутём цивилизации, которые развиваются «неправильно», скажем, относятся к разряду «самопожирающих», «разрушительных» и т.д. Они как бы присматривают за началом и концом биогенеза, за корнями и кроной эволюционного дерева. Содержание Письма оказывалось для адресата чем-то вроде бритвы — чтобы ею перерезать горло себе же.
Подобные фантазии я отвергал. Образ цивилизации, которая столь необычным способом избавляется от «выродившихся» или «недоразвитых» цивилизаций, я счелсчёл ещё одним тестом на ассоциации, ещё одной проекцией на тайну Письма — наших собственных страхов, и больше ничем. <…>
Подобные концепции метались между сатанинским началом и ангельским, как мухи между оконными рамами.|Оригинал=Powstały nawet hipotezy wielce wymyślne — że, na przykład, „list” działa „dwupoziomowo”. Sprawia życie, niby ogrodnik rzucający ziarno w ziemię; potem jednak przychodzi powtórnie, aby zbadać, czy wschodzący plon jest „właściwy”. „List” miał właśnie, na swym „drugim” poziomie, to znaczy treściowo, stanowić odpowiednik ogrodniczego sekatora — jako czynnik, co likwiduje „zdegenerowane psychozoiki”. Znaczyło to, że Nadawcy bez pardonu i litości chcą unicestwiać te cywilizacje, powstałe ewolucyjnie, które nie tak się rozwijają, „jak należy”, więc np. takie, które tworzą klasy „samopożerających się”, „destrukcyjnych” etc. Pilnowali wiać niejako początku i końca biogenezy, korzeni i korony ewolucyjnego drzewa. Treściowa strona listu miała obdarzać pewien typ odbiorcy rodzajem brzytwy, żeby nią sobie sam gardło poderżnął.
Fantazję tę odrzucałem. Obraz cywilizacji, która ma „zdegenerowane” czy „niedorozwinięte” takim niezwykłym sposobem unicestwiać, uznałem za jeszcze jedną projekcję — w zagadkę listu, jako „test asocjacyjny” — lęków właściwych naszej epoce, i za nic więcej. <…>
Строка 30:
Jeśli jako osoba z genialnością, podżyrowaną przez kilkudziesięciu uczonych biografów, mogę cokolwiek powiedzieć w kwestii duchowych kulminacji, to tyle tylko, że jasność myśli jest płonącym punktem na obszarze niewyczerpanej ciemności. Geniusz nie jest światłem po prostu, lecz przede wszystkim — trwałym dostrzeganiem mroku otaczającego, a normalnie jego tchórzostwo na tym polega, aby we własnym blasku się kąpać i, póki to możliwe, nie patrzeć poza jego granicę. Bez względu na to, jak wiele jest w nim autentycznej siły, zawsze pozostaje jeszcze taka znaczna reszta, która musi być już tylko siły takiej udaniem.}}
 
{{Q|Моя тяга к злу была изотропной и совершенно бескорыстной. В местах почитаемых — особенно в церкви — или в присутствии наиболее почтенных людей я любил размышлять о запретном. То, что размышления эти были ребяческими и смешными, совершенно не важно. Просто я ставил эксперименты в масштабе, который тогда был мне доступен. Не помню, когда я впервые приступил к таким опытам. Помню только щемящую скорбь, гнев, разочарование, которые потом годами преследовали меня, когда оказалось, что голову, переполняемую дурными помыслами даже здесь, в соседстве таких людей, не поражает молния, что отпадение от должного порядка бытия не влечетвлечёт за собой никаких, решительно никаких последствий.
Я — если можно сказать так о малолетнем ребёнке — жаждал этой карающей молнии или ещё какого-нибудь ужасного наказания, какого-нибудь возмездия, я призывал его — и возненавидел мир, в котором существую, за то, что он доказал мне тщетность всяких — а стало быть, и дурных — помыслов. Поэтому я никогда не мучил ни животных, ни даже растения, зато стегал камни, песок, измывался над вещами, тиранил воду и мысленно разбивал звёзды вдребезги, чтобы наказать их за полнейшее равнодушие ко мне, — и злоба моя становилась тем бессильней, чем яснее я осознавал, насколько всевсё это смешно и глупо.|Оригинал=Zło moje było izotropowe i doskonale bezinteresowne. W miejscach szanownych, jak kościół, lub w pobliżu szczególnie godnych osób chętnie myślałem o tym, co mi było zakazane. To, że treść owych myśli przedstawiała śmieszną dziecinadę, nie ma najmniejszego znaczenia. Dokonywałem po prostu eksperymentów w takiej skali, na jaką aktualnie było mnie stać. Nie pamiętam wcale, kiedy pierwszy raz wziąłem się do takich doświadczeń. Pamiętam tylko ów przeraźliwy żal, gniew, rozczarowanie, które szły za mną później latami, skoro okazało się, że w głowę, złymi myślami wypełnioną, w żadnym miejscu i przy żadnym sąsiedztwie nie uderza piorun, że wyłamanie się z uczestnictwa w porządku właściwym nie pociąga za sobą żadnej, ale to żadnej konsekwencji.
Jeśli w ogóle można tak powiedzieć o kilkuletnim dziecku, życzyłem sobie owego piorunu lub innej formy straszliwej kary i zapłaty, wyzywałem ją i znienawidziłem świat jako miejsce mojej egzystencji za to, że udowodnił mi daremność wszelkiego, a więc także i złego, uczynku w myśli. Toteż nigdy nie znęcałem się nad zwierzętami ani nawet nad trawą, natomiast siekłem kamienie, piasek, maltretowałem sprzęty, znęcałem się nad wodą, a myślą gwiazdy rozwalałem na kawałki, aby ukarać je za to, że nic ich nie obchodzę, i postępowałem tak w złości coraz bardziej bezsilniejącej w miarę postępów rozumienia, jak śmieszne i głupie są moje czyny.}}
 
Строка 61:
Oni przyzwyczaili się już do swego wysokiego stanu Strażników Tajemnicy, nazywanej transmisją Archetypów, Instynktem Życia i Śmierci, Wolą Samozagłady, popędem Nicości, a ja, przekreślając takie święte ryty jakimiś grupami przekształceń i teorematami ergodycznymi, twierdziłem, że posiadam rozwiązanie problemu! Żywiono więc do mnie skrzętnie tajoną niechęć, oburzenie, jako do brutalnego profana, który dopuścił się zamachu na zagadkę, usiłując zaczopować jej wiecznie żywe źródła, zamknąć usta z lubością stawiające nieskończone szeregi pytań, więc, ponieważ dowodu nie dało się obalić, zignorowanie go okazało się koniecznością.}}
 
{{Q|Мы привыкли к ясной, простой ситуации, когда всевсё непознанное и тёмное простирается перед сплошным фронтом науки, а всё завоёванное и понятное служит ей тылом. Но по сути, безразлично, таится ли неведомое в лоне природы или погребено в каталогах никем не посещаемых книгохранилищ, — то, что не включено в кровообращение науки, не оплодотворяет её, всё равно что не существует. В любую эпоху способность науки воспринять радикально новый подход к явлениям не слишком-то велика.|Оригинал=Przywykliśmy do klarownej sytuacji, w której to co ciemne i nieznane, rozpościera się przed jednolitym frontem nauki, a to, co zdobyte i zrozumiałe, stanowi jej zaplecze. Lecz w gruncie rzeczy wszystko jedno, czy nieznane tkwi w łonie Natury, czy też zaryte jest w szpargałach, nie czytanych przez nikogo księgozbiorów, bo treści, które nie weszły do krwiobiegu nauki i nie krążą w nim zapładniająco, praktycznie nie istnieją dla nas. Chłonność nauki każdego czasu historycznego na radykalnie odmienne ujmowanie zjawisk jest w rzeczywistości niewielka.|Комментарий=вариант распространённой мысли, развитой в [[Куно Млатье «Одиссей из Итаки»]] (1971)}}
 
{{Q|Миф об универсальности нашего познания, о нашей готовности принять и понять даже радикально иную, внеземного происхождения информацию остался непоколебимым, хотя, получив Послание со звёзд, мы поступили с ним немногим лучше, чем дикарь, который, согревшись у костра из сочинений мудрейших умов, решил бы, что превосходно использовал свою находку.|Оригинал=Mit o naszym poznawczym uniwersalizmie, o naszej gotowości odebrania i zrozumienia informacji całkowicie — przez jej pozaziemskość, nowej — trwa niezwzruszony, chociaż, otrzymawszy posłanie z gwiazd, zrobiliśmy z nim nie więcej, niżby zrobił dzikus, który, ogrzawszy się u płomienia podpalonych dzieł najmędrszych, uważa, że doskonale owo znalezisko wykorzystał!}}
Строка 71:
===II===
{{Q|История человеческого познания — это ряд, имеющий в пределе бесконечность, а философия пытается до этого предела добраться одним прыжком, коротким замыканием, дающим уверенность в совершенном и непоколебимом знании. Тем временем наука движется мелким шагом, по-черепашьи, а то и вовсе, казалось бы, топчется на месте, но в конце концов добирается до последних рубежей, до окончательной границы разума, проведённой философами, и, не замечая никаких пограничных столбов, преспокойно идёт себе дальше.
Ну, разве могли философы не впасть в отчаяние? Одной из форм такого отчаяния был [[позитивизм]] с его весьма специфической агрессивностью: он выдавал себя за верного союзника науки, будучи, в сущности, её ликвидатором. Надлежало подвергнуть примерному наказанию всевсё то, что разъедало и подтачивало философию, обращая в ничто её великие открытия, и позитивизм, этот мнимый поборник науки, не замедлил вынести ей приговор <…>.
Подставлять в умозаключения себя в качестве искомой общечеловеческой нормы <…> — значит поступать безответственно. Стремление понять «всё», на которое при этом ссылаются, имеет разве что психологическую ценность. Поэтому философия гораздо больше говорит о людских надеждах, страхах, влечениях, чем о тайнах абсолютно равнодушного к нам мироздания, которое лишь однодневкам кажется царством вечных и неизменных законов.|Оригинал=Poznawczy wysiłek człowieka to ciąg z granicą w nieskończoności, a filozofia to próba osiągnięcia tej granicy za jednym zamachem, w krótkim spięciu, dającym pewność wiedzy doskonałej i niewzruszonej. Nauka posuwa się tymczasem swoim drobnym krokiem, podobnym niekiedy do pełzania, a nawet okresami do dreptania w miejscu, lecz dociera w końcu do rozmaitych szańców ostatecznych, wyrytych przez myśl filozoficzną, i nie bacząc wcale na to, że tam właśnie miała przebiegać ultymatywna granica rozumu, idzie dalej.
Jakże nie miało to wprawiać filozofów w rozpacz? Jedną z form takiej rozpaczy był pozytywizm, szczególny przez swą agresywność, ponieważ udawał sojusznika wiernego, a był właściwie likwidatorem nauki. To, co podgryzało i niszczyło filozofię, unieważniając jej wielkie odkrycia, miało zostać teraz srogo ukarane, i pozytywizm, fałszywy aliant, wydał ów wyrok <…>.
Строка 81:
 
===IV===
{{Q|Ситуация типичная для учёного нашей эпохи, но вдобавок специфически заострённая, прямо-таки классический образец. Легче всего соблюсти чистоту рук {{comment|страусино|спрятать голову в песок}}-[[w:Омовение рук#Суд Пилата|пилатовским методом]], и не вмешиваться в любые дела, которые — хотя бы самым косвенным образом — помогают совершенствовать средства уничтожения. Но то, чего не хотим делать мы, всегда сделают за нас другие. Говорят, что с точки зрения этики это не аргумент. Согласен. Однако можно предположить, что тот, кто, терзаясь сомнениями, всевсё же соглашается участвовать в таком деле, в критическую минуту сумеет как-то повлиять на ход событий, пусть даже надежда на успех минимальна; а если его заменит человек не столь щепетильный, не на что уже и надеяться.|Оригинал=Była to jedna z typowych sytuacji uczonego naszych czasów — w specyficznym powiększeniu, istny eksponat. Najłatwiej jest, dla zachowania czystych rąk, metodą strusiopiłatową nie mieszać się do niczego, co — choćby w odległych konsekwencjach — zahacza o potęgowanie środków zagłady. Lecz to, czego nie chcemy robić, zawsze zrobią za nas inni. Powiada się, że nie jest to moralnym argumentem — zgoda. Można odpowiedzieć przypuszczeniem, że ten, kto godzi się na udział w takiej pracy będąc pełnym skrupułów, zdoła je w krytycznej chwili uruchomić, a jeśli nawet mu się nie uda, to i szansy podobnej nie będzie, gdy zastąpi go człowiek pozbawiony skrupułów.}}
 
{{Q|Из его тела удалось бы выкроить двух человек, а из его души — даже и четырёх.|Оригинал=Jest to osoba, z której cieleśnie wykroiłoby się dwie, a duchowo — bodaj i cztery.}}
Строка 98:
 
{{Q|Даже [[конклав]] можно довести до людоедства, если действовать терпеливо и не спеша. Механизм психической адаптации неумолим. <…>
Но мы притерпелись, и никто теперь не считает безумными людей, которые оперируют в своих расчётах килотрупами и мегапокойниками. Наше уменье ко всему приспосабливаться и, как следствие, всевсё принимать — одна из величайших опасностей для нас же самих. Существа со столь поразительно гибкой приспособляемостью не способны иметь жёстких нравственных норм.|Оригинал=Nawet konklawe można doprowadzić do ludożerstwa, byle tylko postępować cierpliwie i powoli. Mechanizm adaptacji psychicznej jest nieubłagany. <…>
Lecz my przyzwyczailiśmy się i ludzi, którzy wyliczają kilotrupy i megazwłoki, nikt nie uważa za wariatów. Nasza umiejętność przystosowania i powodowanej nim akceptacji wszystkiego jest jednym z naszych największych zagrożeń. Istoty, doskonale plastyczne przystosowawczo, nie mogą mieć nierozciągliwej moralności.}}
 
Строка 105:
 
{{Q|Согласно <…> предположениям, переслано было не «атомное описание» зрелого организма, а нечто вроде плода, эмбриона, яйца, способного к развитию. Этот плод мог быть снабжён определённой наследственной программой; будучи материализован на Земле, он оказался бы для нас столь же компетентным партнёром, что и взрослая особь <…>.
Не было недостатка и в радикально иных подходах. Согласно другой их группе (или семейству), «код» описывает не какое-то «существо», а «информационную машину» — скорее орудие, нежели представителя пославшей его космической расы. Одни понимали под такой машиной нечто вроде «студенистой библиотеки» или «плазматического резервуара памяти», способного информировать о своём содержании и даже «вести дискуссию»; другие — скорее «плазматический мозг» (аналоговый, цифровой или же смешанного типа). Он не сможет отвечать на вопросы, касающиеся Отправителей, а будет своего рода «технологическим подарком». Сам же сигнал символизирует акт вручения: через космическую бездну одна цивилизация шлетшлёт другой своё самое совершенное орудие для преобразования информации.
У всех этих гипотез имелись, в свою очередь, «чёрные», или «демонические», варианты, навеянные, по мнению некоторых, слишком рьяным чтением научной фантастики. Что бы нам ни было прислано — «существо», «зародыш» или «машина», — после материализации оно попытается, дескать, завладеть Землёй. Но если одни говорили о коварном вторжении из космоса, то другие — о проявлении «космического дружелюбия»; мол, высокоразвитые цивилизации занимаются оказанием «акушерской помощи», облегчая рождение более совершенного общественного устройства — ради блага получателей, а вовсе не своего.
Все эти гипотезы (их было ещё много) я считал не только ложными, но и бессмысленными. Я полагал, что звёздный сигнал не описывает ни плазматический мозг, ни информационную машину, ни организм, ни зародыш. Определяемый им объект вообще не входит в круг наших понятий; это — план храма, посланный австралопитекам, библиотека, подаренная неандертальцам.|Оригинал=Zgodnie z <…> przypuszczeniami przesłano nie tyle „rysopis atomowy” dojrzałego organizmu z gwiazd, ile rodzaj zarodka, jaja zdolnego do rozwoju czy też płodu. Mógł to być też płód odpowiednio zaprogramowany dziedzicznie i gdyby zmaterializowano go na Ziemi, mógłby okazać się dla ludzi równie kompetentnym partnerem, co ów osobnik dojrzały <…>.
Строка 119:
{{Q|… он обдумывал возможность построения чего-то вроде метатеории философских систем, иначе говоря, такой универсальной программы, которая [[w:Раймунд Луллий#Иллюстрация схемы разумной связи|позволила бы автоматизировать системотворчество]]: машина, настроенная должным образом, начнёт с создания уже существующих систем, а потом заполнит пробелы, оставшиеся по недосмотру или из-за непоследовательности великих онтологов. Новые философии она изготовляла бы с эффективностью автомата, производящего винтики или ботинки. <…> но потом решил, что занятие это бесплодное, не оправдывающая усилий игра, ведь из неё ничего не следовало, кроме самой возможности появления всё новых сетей, клеток, зданий и даже хрустальных дворцов, [[w:генератор текста|построенных из слов]].|Оригинал=… rozważał możliwość zbudowania czegoś w rodzaju metateorii systemów filozoficznych albo też takiego programu ogólnego, który pozwoliłby twórczość tę zautomatyzować: odpowiednio nastawiona maszyna produkowałaby najpierw systemy istniejące, a potem, w lukach pozostałych przez niedopatrzenia lub niekonsekwencję wielkich ontologów, wytwarzałaby nowe — ze sprawnością automatu produkujące śrubki lub trzewiki. <…> lecz uznał potem zadanie za jałowe, niewartą dalszego wysiłku zabawę, gdyż nic z niej nie wynikało oprócz samej możliwości generowania owych sieci, klatek czy gmachów, a niechby i kryształowych pałaców, zbudowanych ze słów.}}
 
{{Q|— … на свете нет ничего прекраснее цветовой гаммы [[атомное оружие|атомного гриба]]. Никакие описания, никакие снимки не могут передать это чудо! Жаль только, длится оно каких-нибудь десять — двадцать секунд, а потом от земли к небу вздымается грязная пыль — её всасывает, как пылесосом, по мере того как огненный пузырь распухает. Наконец огненный шар уносится, словно детский воздушный шарик, и весь мир на мгновенье становится пурпурно-розовым. Помните? «С перстами пурпурными Эос…»<ref>«[[Одиссея#Песнь II|«Одиссея»]]» (II, песнь1 двенадцатаяи (пердр.), перевод В. А. Жуковского).</ref> Девятнадцатый век твёрдо верил, что всевсё несущее смерть безобразно. А мы теперь знаем, что оно бывает прекраснее апельсиновых рощ, — любой цветок потом кажется блеклым и тусклым… И всё это именно там, где радиация убивает за доли секунды!|Оригинал=— … nie ma nic piękniejszego nad kolory grzyba atomowego. Żaden opis, żadne zdjęcia barwne nie są w stanie oddać tego cudu, który trwa zresztą kilkanaście sekund, potem, od dołu, wschodzi brud wciągnięty ssaniem, kiedy ogniowy pęcherz się rozpręża. Później ogniowa kula, jak balon zerwany, ucieka w chmury, i cały świat staje się na mgnienie wyrzeźbiony w różu — Eos Rhododaktylos… Dziewiętnasty wiek twardo wierzył, że to, co mordercze, musi być ohydne. My wiemy już, że może być piękniejsze od gajów pomarańczowych. Potem wszystkie kwiaty zdają się zgaszone, mętne — i to dzieje się w miejscu, w którym radiacja zabija w ułamku sekund!}}
 
{{Q|Мой мозг, как старая лошадь молочника, упорно сворачивал на привычный путь…|Оригинал=Mój mózg, jak stary koń mleczarza, wracał uparcie na jeden i ten sam szlak…}}
Строка 167:
{{Q|Мы нашли одно-единственное безопасное место для [[Пентагон]]а и его сотрудников — под дном Москвы-реки, но как-то не верилось, что наши «ястребы» сумеют туда добраться.|Оригинал=Jedyne miejsce bezpieczne znaleźliśmy dla Pentagonu i jego ludzi pod dnem rzeki Moskwy, lecz było raczej niezbyt prawdopodobne, by nawet jastrzębiom naszym udało się tam dostać.}}
 
{{Q|Дело обстоит так: каждый [[планетарная цивилизация|планетарный]] психозой{{#tag:ref|Сообщество животных, обладающих психикой (термин [[Владимир Иванович Вернадский|В. И. Вернадского]], введённый в 1935 г.).||group="К"}} переходит от состояния разобщённости к глобальному единству. Из орд, родов, племен образуются народы, государства, державы — вплоть до объединения всего вида. Этот процесс почти никогда не приводит к появлению двух, равных друг другу по силам соперников накануне окончательного объединения. Куда чаще, должно быть, мощному Большинству противостоит слабое Меньшинство. Такой исход гораздо более вероятен, хотя бы ввиду чисто термодинамических соображений; это можно доказать путемпутём вероятностных расчетоврасчётов. Идеальное равновесие сил, их абсолютное равенство, настолько маловероятно, что практически невозможно. Породить его может лишь крайне редкое стечение обстоятельств. Объединение общества — это один ряд процессов, а накопление технических знаний — другой ряд.
Объединение в масштабах планеты может не состояться, если будет преждевременно открыта ядерная энергия. Обладая ядерным оружием, «слабая» сторона уравнивается с «сильной» — каждая из них может уничтожить весь свой вид. Конечно, объединение общества всегда происходит на базе науки и техники, но возможно, что, по общему правилу, открытие ядерной энергии приходится на период, когда планета уже едина, и тогда оно не имеет пагубных последствий. «Самоедская» потенция вида (то есть вероятность совершения им невольного самоубийства), безусловно, зависит от количества элементарных сообществ, располагающих «абсолютным оружием».|Оригинал=Po prostu jest tak: każdy planetarny psychozoik przechodzi od stanu rozdrobnienia do stanu integracji globalnej. Z grup, szczepów, plemion powstają narody, państewka, państwa, mocarstwa, a wreszcie dochodzi do unifikacji społecznej gatunku. Proces taki nie doprowadza prawie nigdy do pojawienia się dwu, siłami równych, antagonistów tuż przed finalnym zjednoczeniem, lecz jest tak raczej, że pojawia się Większość, w opozycji do słabej Mniejszości. Takie zejście jest znacznie bardziej prawdopodobne, chociażby ze względów czysto termodynamicznego prawdopodobieństwa; można to nawet udowodnić stochastycznym obliczeniem. Idealna równowaga sił, jako ich zrównanie doskonałe, jest praktycznie stanem tak nieprawdopodobnym, że niemożliwym. Dojść może do takiej równowagi tylko dzięki osobliwej koincydencji. Jednoczenie społeczne to jedna seria procesów, a zdobywanie wiedzy instrumentalnej to seria druga.
Integracja w skali planety może zostać „zamrożona” na nieostatecznym etapie, jeśli dojdzie — przedwcześnie — do odkrycia nukleoniki. Tylko wtedy bowiem strona słabsza staje się równa silniejszej — ponieważ każda z nich, dysponując bronią jądrową, może zgładzić cały gatunek. Zapewne, integracja społeczna zachodzi zawsze na bazie techniki i nauki, ale odkrycie energii jądrowej może regularnie przypadać na okres pozjednoczeniowy — i wówczas nie ma już ono zgubnych konsekwencji. Samozagrażalność gatunku, czyli jego skłonność do popełnienia „mimowolnego samobójstwa”, jest zapewne funkcją liczby elementarnych społeczności, co dysponują „bronią ultymatywną”.}}
Строка 197:
 
===XVII===
{{Q|… он шелшёл от космогонии в её хаббловском варианте в модификации Хаякавы (и моей, если позволительно так сказать, хотя я всего лишь плёл математические плетёнки для бутылей, в которые Хаякава вливал новое вино).|Оригинал=… zajął się kosmogonią, w jej wariancie Hubblowskim i w modyfikacji Hayakawy (a też i mojej, jeśli wolno mi tak powiedzieć, chociaż plotłem tylko matematyczne kosze na gąsiory, w które Hayakawa lał nowe wino).}}
 
{{Q|… различие между искусственным и естественным не абсолютно, а относительно, и зависит оно от выбранной нами системы отсчёта. То, что выделяет живой организм при обмене веществ, мы считаем продуктом естественного происхождения. Если я съем слишком много сахара, мои почки будут выделять его избыток. От моих намерений зависит, будет ли сахар в моче «искусственным» или «естественным». Если я, зная механизм явления, съел сахар нарочно, чтобы его выделять, то присутствие сахара в моче будет «искусственным»; а если мне просто захотелось сладкого и ничего более, то присутствие сахара будет «естественным». А вот и практическое доказательство: я могу заранее условиться с тем, кто проводит анализ, и тогда результаты анализа будут служить информационным сигналом. Скажем, наличие сахара будет означать «да», а отсутствие — «нет». Это — процесс символической сигнализации, но только между нами двоими. Тот, кому наш уговор неизвестен, ничего о немнём не узнает, исследуя мочу. В природе, как и в культуре, «на самом деле» существуют лишь «естественные» явления, а «искусственными» они становятся только потому, что мы связываем их друг с другом определённым образом — с помощью уговора или действия. Только чудеса «абсолютно искусственны» потому что они невозможны.|Оригинал=… różnica między „sztucznym” a „naturalnym” nie jest całkowicie obiektywna, nie jest czymś absolutnie danym, ale jest względna i zależy od zastosowanego poznawczo układu odniesienia. Substancje, które wydalają żywe organizmy w przemianie materii, uważamy za produkty naturalne. Jeśli zjem bardzo dużo cukru, jego nadmiar będą wydzielały moje nerki. To, czy cukier w moczu jest „sztuczny”, czy „naturalny”, zależy od mojej intencji. Jeśli zjadłem tyle cukru rozmyślnie, żeby go wydzielać, bo znam mechanizm zjawiska i przewidywałem skutki mego czynu, będzie „sztucznie” obecny, a jeśli zjadłem cukier, bo miałem nań apetyt i nic nadto, będzie jego obecność „naturalna”. Można to udowodnić. Jeżeli ktoś bada mój mocz i jeśli umówiłem się z nim odpowiednio, obecność cukru, którą wykrywa, może zyskać znaczenie informacyjnego sygnału. Cukier będzie oznaczał np. „tak”, a brak cukru — „nie”. Jest to proces sygnalizacji symbolicznej, jak najbardziej sztuczny, ale tylko pomiędzy nami dwoma. Kto nie zna naszej umowy, nic się o niej z badania moczu nie dowie. Wynika to stąd, że „tak naprawdę” w naturze, jak i w kulturze istnieją wyłącznie fenomeny „naturalne”, a „sztuczne” stają się tylko przez to, że my je umową lub działaniem połączyliśmy w określony sposób. „Absolutnie sztuczne” są jedynie cuda jako niemożliwe.}}
 
{{Q|Что мы знаем о цивилизациях, которые «лучше» нас? Ничего. Поэтому, может, и не годится рисовать картину, на которой мы фигурируем где-то в самом низу — как отщепенцы Галактики, или как эмбрион, застрявший в родовых схватках, затянувшихся на века, или, наконец, <…> как премиленький новорожденный, который вот-вот удавится собственной пуповиной. Той самой, через которую культура высасывает жизнетворные соки знания из природной плаценты.|Оригинал=Co wiemy o „lepszych” od naszej cywilizacjach? Nic. Może więc i nie godzi się malować takiej panoramy, na której figurujemy gdzieś pod ramą jako zakała Galaktyki albo jako jeden z embrionów uwięzłych w przeciągającym się wiekami skurczu porodowym, lub wreszcie, <…> jako płód, wcale urodziwy w powiciu, bliski już powieszenia się na własnej pępowinie. Tej, która jest odnogą kultury, wysysającą żywotne soki wiedzy z łożyska naturalnego.}}
Строка 218:
«Глас Господа» — это попытка наложить заплату на образовавшийся душевный разрыв — по крайней мере, в том смысле, что слишком много в этой вещи всяких раздумий и отступлений от темы, чтобы можно было назвать её попросту научно-фантастической повестью, и опять-таки слишком мало философствования (или псевдофилософствования), чтобы она сошла за эпистемологический трактат. Во всяком случае, книга эта как результат сознательного эксперимента является гибридом или же помесью, — а о том, присущи ли ей достоинства биологических гибридов, пускай уж судит читатель.<ref>Навигатор Пиркс. Голос неба. — М.: Мир, 1971. — С. 413.</ref>|Автор=Станислав Лем, «От автора», 1971}}
 
{{Q|… я духовно весьма подобен проф. Хогарту…|Автор=Станислав Лем, [[Письма Станислава Лема Майклу Канделю#1975|письмо Майклу Канделю]], 9 февраля 1975}}
 
{{Q|анти-[[Астронавты (Лем)|«Астронавты»]]<ref>Team z "Mavo" czyli anty-Astronauci Stanisława Lema</ref>|Автор=[[w:pl:Zdzisław Kępiński|Здзислав Кемпиньский]]}}
Строка 225:
 
{{Q|Сюжетное построение «Голоса Неба» ставит роман в знакомый ряд фантастических
памфлетов, <…> и в этом ряду роман по остроумной логике и квазидокументальной дотошности вымысла может занять одно из самых почетныхпочётных мест, «втайне» принадлежа к совершенно иной сфере литературы.
<…> роман нарочито балансирует на грани научно-публицистического трактата.
Может даже создаться впечатление, что интригующий сюжет (напряжённость которого несколько обманчива) — это всего лишь дидактический приём для изложения смелых выкладок ума, приманка, вместе с которой читатель охотнее поглощает суховатую материю планетарно-футурологическо-космологических обобщений.
Строка 231:
Случайность, сама по себе нейтральная, равнодушная, преломляясь в человеческом сознании, в душе Хоггарта, неизбежно приобретает отрицательную этическую окраску, зловещий колорит смерти, разрушения, распада. Этот мотив образует как бы второй, лирический сюжет книги и имеет своё развитие, свои пики, не совпадающие с вершинами «внешнего» сюжета — с выяснением жизнетворных свойств космического «Голоса». <…>
Сознание Хоггарта раздвоено и вовлечено в интеллектуальную пытку, которую сам повествователь называет «карусельным» мышлением. Здание «философии случайности» кренится и шатается под инстинктивным напором человеческого чувства, которое, в свою очередь, трепещет перед разоблачающим его «иллюзии» судом научного разума. <…>
И усталость «карусельной мысли», при нехватке «фактов» теряющей всякий позитивный ориентир, упирается, наконец, в цитату из [[Алджернон Суинбёрн|Суинбёрна]]<{{#tag:ref>|11-ю строфу [[s:en:The Garden of Proserpine|«Сада Прозерпины»]]</ref>.||group="К"}} — в наиболее бесплодное из всех «трансцендентальных» рассуждений…
<…> над философией случайности поневоле произведён «острый опыт»: выясняется её ценность уже не в качестве философии науки, а в качестве «философии жизни». И тут-то, лишаясь научного, кибернетического, вероятностно-статистического и пр. и пр. ореола, она становится тем самым (уже отлично знакомым читателю современной литературы) «абсурдом», который своим взглядом Медузы наводит столбняк на всякое нравственно-личное и социально-объединённое усилие <…>. В лирическом целом романа реакция героя на абсурд случайности — это трагическая реакция несогласия и смутного упования, стихающая, однако, в заключительной скептической ноте.
Создаётся впечатление, что Лем-поэт устал контрабандой протаскивать в «случайностную» картину мира невесть откуда берущиеся добро и красоту, этот «голос неба», без которого он всё-таки не может обойтись, а Лем-философ устал расставлять контрабандисту хитрые ловушки.<ref>Новый мир. — 1973. — № 2. — С. 272-8.</ref>{{#tag:ref|Лем [[письма Станислава Лема Майклу Канделю#1973|написал М. Канделю]] 8 августа 1973: «Вот какая-то удивительно ''умная'' баба написала любопытную рецензию на «Глас Господа», то есть такую, которая меня поразила. И ведь ''ловко'' написала. То есть написала и то, что могла, и то, чего не могла».||group="К"}}|Автор=[[Ирина Роднянская]], «Два лица Станислава Лема», 1973}}
Источник — https://ru.wikiquote.org/wiki/Глас_Господа