Четвёрка на завтра: различия между версиями
| [досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Нет описания правки |
Нет описания правки |
||
Строка 2:
|Википедия=Четвёрка на будущее
|Тема=Четвёрка на завтра}}
«'''Четвёрка на завтра'''» ({{lang-en|Four for Tomorrow}}) — первый авторский сборник малой прозы [[Роджер Желязны|Роджера Желязны]]. Вышел в 1967 году, в 1969 был переиздан как «Роза для Екклесиаста» (A Rose for Ecclesiastes).
==Кладбищенское сердце==
::The Graveyard Heart, 1964; перевод: Г. Л. Корчагин, 1992 («Кладбище слонов»)
{{Q|Он не ощущал запахов. Кроме одного — первобытного запаха [[w:рождественская ель|вечнозелёного]] реликта Рождественских времён, который медленно вращался на пьедестале в центре зала, роняя несгораемые иголки…|Оригинал=He felt these things, but he did not necessarily sniff wilderness in that ever-green relic of Christmas past turning on its bright pedestal in the center of the room—shedding its fireproofed needles…}}
{{Q|Леота (урождённая Лилит) трепетала на сгибе его руки, как стрела на сгибе туго натянутого лука, и ему хотелось сломать эту стрелу или выпустить — не целясь, наугад, лишь бы из глаз — прекрасных зеленовато-серых глаз исчезло самадхи, или близорукость, или что бы там ни было… Она следовала его неуклюжим движениям столь совершенно, что ему казалось, будто, соприкасаясь с ним, она читает его мысли. Особенно его сводило с ума её дыхание — жарким влажным обручем охватывая шею, оно проникало под смокинг, словно невидимая инфекция, — каждый раз, когда Леота приближала к нему лицо и говорила что-то по-французски. Этого языка он ещё не знал, а потому отвечал невпопад: «C'est vrai», или «Чёрт!», или и то, и другое, — и пытался сокрушить её девственную белизну под чёрным шёлком, и она снова превращалась в трепещущую стрелу.|Оригинал=Leota (nee Lilith) rested in the bow of his arm like a quivering arrow, until he wanted to break her or send her flying (he knew not where), to crush her into limpness, to make that samadhi, myopia, or whatever, go away from her graygreen eyes. At about that time, each time, she would lean against him and whisper something into his ear, something in French, a language he did not yet speak. She followed his inept lead so perfectly though, that it was not unwarranted that he should feel she could read his mind by pure kinesthesia.
Which made it all the worse then, whenever her breath collared his neck with a moist warmness that spread down under his jacket like an invisible infection. Then he would mutter "C'est vrai" or "Damn" or both and try to crush her bridal whiteness (overlaid with black webbing), and she would become an arrow once more.}}
{{Q|Никому не было дела до того, что происходило на [[w:Таймс-сквер|Таймс-сквер]]. А там толпа смотрела трансляцию Бала на экране размером с футбольное поле. Даже темнота павильона не была помехой для веселящихся зрителей — в инфракрасном свете они отлично видели прижимающихся друг к другу танцоров. «Возможно, именно мы сейчас — причина неистовства этой переполненной [[w:чашка Петри|„чашки Петри“]] за океаном», — подумал Мур.|Оригинал=No one cared about Times Square. The crowds in the Square had been watching a relay of the Party on a jerry-screen the size of a football field. Even now the onlookers were being amused by blacklight close-ups of the couples on the dance floor. Perhaps at that very moment, Moore decided, they themselves were the subject of a hilarious sequence being served up before that overflowing Petri dish across the ocean.}}
{{Q|Мур первобытный, почти всю жизнь продремавший в затылочной доли мозга Мура цивилизованного, с рычанием встал на дыбы. Но Мур цивилизованный, боясь, что он всё испортит, надел на него намордник.|Оригинал=Primitive Moore, who had spent most of his life dozing at the back of Civilized Moore's brain, rose to his haunches then, with a growl. Civilized Moore muzzled him though, because he did not wish to spoil things.}}
{{Q|… когда они встретятся снова, Леота будет старше на два дня, а он — на полгода. Для Круга время застыло: «холодный сон» позволил сбыться мечте Нарцисса. Но старение так и осталось ценой полнокровной жизни.|Оригинал=… the next time that he saw her she would be approximately two days older and he would be going on twenty-nine. Time stands still for the Set, but the price of mortal existence is age. Money could buy her the most desirable of all narcissist indulgences: the cold-bunk.}}
{{Q|Однако отдых оказался не менее утомительным, чем работа. У него гудели мышцы, когда он летел через Трамплинный зал молодёжной христианской ассоциации Сателлита-3; его движения обрели грацию, после того как он станцевал с сотней роботесс и десятками женщин; он прошёл ускоренный, с применением наркотиков, курс обучения французскому по системе Берлица (на более скоростной «церебрально-электростимуляционный» метод он не решился, опасаясь пресловутого замедления рефлексов). И хотя он спал на взятой напрокат «говорящей кушетке», твердившей ему по ночам формулы расслабления, в канун {{comment|Fête|праздника (фр.)}} Мур чувствовал себя так, как чувствовал себя после бурной ночи какой-нибудь придворный повеса эпохи Возрождения.
«Интересно, на сколько его хватит?» — думал Мур первобытный, поглядывая из своей пещеры на Мура цивилизованного.|Оригинал=The intensity of his recreation, however, was as fatiguing in its own way as his work had been. His muscle tone did improve as he sprang weightlessly through the Young Men's Christian Association Satellite-3 Trampoline Room; his dance steps seemed more graceful after he had spun with a hundred robots and ten dozen women; he took the accelerated Berlitz drug-course in French (eschewing the faster electrocerebral-stimulation series, because of a rumored transference that might slow his reflexes later that summer); and he felt that he was beginning to sound better—he had hired a gabcoach, and he bake-ovened Restoration plays into his pillow (and hopefully, into his head) whenever he slept (generally every third day now)—so that, as the day of the Fête drew near, he began feeling like a Renaissance courtier (a tired one).
As he stared at Civilized Moore inside his groomer, Primitive Moore wondered how long that feeling would last.}}
{{Q|[[Сердце]] — это кладбище дворняг,
Скрывшихся от глаз живодёра.
Там любовь покрыта смертью, как глазурью,
И псы сползаются туда околевать…|Оригинал=The heart is a graveyard of crigas,
hid Jar from the hunter's eye,
where love wears death like enamel and dogs crawl in to die…}}
==О сборнике==
{{Q|… повести: <…> «Фурии», «Кладбищенское сердце», «Двери лица его, пламенники пасти его» и «Роза для Екклесиаста». [[Генри Каттнер]] мог бы написать первую, а [[Генри Каттнер и Кэтрин Мур|вместе с К. Л. Мур]] — вторую. Третья входит в диапазон возможностей [[Теодор Старджон|Стерджена]], а четвёртая могла бы принадлежать [[Рэй Брэдбери|Рэю Брэдбери]] и [[Аврам Дэвидсон|Авраму Дэвидсону]], если бы помог [[Филип Фармер|Фил Фармер]] и, положим, [[Уильям Батлер Йейтс|Йейтс]] сочинил стихи. На самом деле, влияние Стерджена заметно и в «Фуриях», и я не называю никого, сочиняющего «Розу», кроме Желязны — ведь вы никогда не соберёте всех этих других людей в одной комнате.|Оригинал=… novelettes: <…> “The Furies,” “The Graveyard Heart,” “The Doors of His Face, the Lamps of His Mouth” and “A Rose for Ecclesiastes.” Henry Kuttner could have written the first, and he and C. L. Moore, the second. The third is within Theodore Sturgeon’s range, and the fourth might have been by Ray Bradbury and Avram Davidson, if Phil Farmer had helped and Yeats, I guess, had done the poetry. <…> Actually, the influence of Sturgeon is visible on “The Furies,” as well, and I don’t really feature anyone but Zelazny doing “Rose” — you’d never get all those other people in the same room.<ref>[https://archive.org/details/Galaxy_v25n06_1967-08_modified/page/n139/mode/2up "Galaxy Bookshelf"], Galaxy Science Fiction, August 1967, pp. 139-140.</ref>|Автор=[[Альгис Будрис]]}}
{{Q|Он, конечно, станет одной из {{comment|«должных» книг|которые следует прочитать}} 1967 года <…>. Этот сборник <…> показывает, насколько автор остаётся не типизированным и нетипизируемым<ref>Т.е. его творчество трудно отнести к определённому жанру фантастики.</ref>. <…>
<…> повесть «Роза для Екклесиаста» [в сборнике] лучшая и самая трогательная <…>.
«Фурии» <…> очень похожи на что-то из области призрачного космоса [[Кордвейнер Смит|Кордвейнера Смита]], или на фэнтези. <…> «Кладбищенское сердце» ещё больше тоном и манерой напоминает Смита; это также одно из первых произведений и, по всей вероятности, лучшее, которые экстраполировали предположения [[w:Эттингер, Роберт|Эттингера]]…|Оригинал=This is certainly going to be one of the "must" books of 1967 <…>. This collection, <…> shows just how untyped and untypable the author still is. <…>
<…> story "A Rose for Ecclesiastes" is the best and most moving <…>.
"The Furies" <…> very like something in a corner of Cordwainer Smith's haunting cosmos, or a fantasy. <…> "The Graveyard Heart" has even more of the Smith tone and touch; it is also one of the first and by all odds the best of the stories that have extrapolated Ettinger’s proposal…<ref>"The Reference Library: Swinger and Dad", Analog, October 1967, p. 165.</ref>|Автор=[[Питер Скайлер Миллер]]}}
== Примечания ==
{{примечания}}
| |||