Письма Станислава Лема Майклу Канделю: различия между версиями

{{Q|Что до [[Кибериада|«Кибериады»]], то я не представляю себе вещи, более сложной в прозе. Конечно, в поэзии по-другому. [[Болеслав Лесьмян|Лесьмян]] совершенно непереводим на неславянские языки, а [[Рильке]] не удаётся вытащить из немецкого.|Оригинал=Co do ''Cyberiady'', nie wyobrażam sobie rzeczy trudniejszej w prozie. Oczywiście co innego z poezją. Leśmian jest zupełnie nieprzetłumaczalny poza kręgiem języków słowiańskich, a Rilke nie daję się wyciągnąć z niemczyzny.|КомментарийАвтор=26 апреля}}

{{Q|Наделённый дьявольским умом, [[Витольд Гомбрович|Гомбрович]] имел его, на мой взгляд, больше, чем воображения, то есть его «генератор замыслов» не является самым сильным его качеством, и видно это хотя бы потому, что практически все, им написанное, уже содержалось, как в скрученном зародыше — в его юношеской книге («Бакакай» или, если использовать довоенное название, «Дневник поры созревания»). Этот дьявольский ум он использовал также, особенно в своих «Дневниках», в качестве рычага и тарана против безжалостного молчания в своей аргентинской яме, куда был низвержен силой случая, там он создал свой собственный image, но проиграл именно как биологический человек, хотя и выиграл как писатель, поскольку процессы узнавания и распознавания на художественной бирже невозможно ускорить сверх некоторой меры никаким тактическим способом. Этот его своеобразный героизм, его умственная твёрдость при одновременной чувствительности, удивляют меня в нём более всего: ведь на самом деле у него была ужасная жизнь, но он не лгал и в то же время умел так скрывать свои слабости, что «Дневники» их не показывают, хотя и кажутся иногда исполненными «самой искренностью». <…> он был мне необычайно близок, когда, делая вид, что он не совсем серьезенсерьёзен, атаковал и «подгрызал» [[Томас Манн|Т. Манна]], который своей необоримой и алмазно неисцарапанной олимпийскостью всегда меня раздражал, хотя я всегда высоко ценил его творчество. Так что живой человек просвечивает для меня во всём, что написал Гомбрович, и есть в этом именно какая-то особенная подлинность, присутствующая даже в его приёмчиках, в его обезьянничанье, в скандалах, которые он устраивал. <…>

«Кибериада» в тексте explicite названа всего лишь раз, как какая-то женщина в стихотворении, которое сочинила машина Трурля<ref>В рассказе «[[Путешествие первое А, или Электрибальд Трурля]]».</ref>, <…>, и наверняка это ассоциировалось у меня с [[w:Иродиада|Иродиадой]] и с [[Илиада|«Илиадой»]] заодно. Так что «Кибериада» связывается с явной античностью — по-польски «Кибернавты» звучало бы для меня плохо. <…>

Нигилизм? В моих книгах? Что-то в этом роде может быть, возможно, тут Вы как-то таинственно правы. Я назвал бы это — тщетность… заботящаяся о декоре, который ей с виду противоречит. Совсем невинно говорить ужасные вещи, как бы развлекаясь и делая бесхитростные на вид «призывы»… <…> Конечно, Космос — это что-то чудовищное, и потому, что он есть везде, в столе, в экскрементах, в зубах, в костях живого человека, а не только в каких-то там звёздах и прочих туманностях. И покушения моих персонажей на Космос должны плохо кончиться, таков порядок вещей, — и мне не кажется, что здесь можно ЧЕСТНО выдумать что-то другое (другой выход). Именно потому меня так явно раздражает эта имбецильная развязность, с которой SFictioneers похлопывают по плечу этот Космос… и делают из него песочную бабку.|Комментарий=перевод: В. И. Борисов, 2005<ref>[http://bvi.livejournal.com/136387.html Блог В. И. Борисова (БВИ)], livejournal.com, 2005-12-10.</ref>|Автор=1 июля}}

<…> я пишу в традициях [[w:Эпоха Просвещения|Просвещения]] и я — рационалист, только немного отчаявшийся. Отчаявшийся Рационалист — это близкий родственник сумасшедшего.<ref name="б9">Письма, или Сопротивление материи / Перевод В. И. Борисова // Станислав Лем. Мой взгляд на литературу. — М.: АСТ, Минск: Харвест, 2009. — С. 505-624.</ref>|Оригинал=''конец цитаты'': … należę do tradycji Oświecenia, i jestem racjonalistą, tyle że co nieco zrozpaczonym. Zrozpaczony Racjonalista jest to niekiedy bliski krewny wariata Zrozpaczony Racjonalista jest to niekiedy bliski krewny wariata.|Автор=1 августа}}

Персонификация является чисто риторическим приёмом, по крайней мере, {{comment|prima facie|на первый взгляд (лат.)}}; теодицею Голема я набросал себе в черновике, может быть, я к ней ещё вернусь. Персонификация является результатом вторичной проекции (когда речь идёт о технологии Природы или Эволюции, невольно возникают телеономические воздействия, по крайней мере, в какой-то частице того, что такая «технология» означает). <…> нет никакой причины, по которой Голем не мог бы развиваться дальше; но эти дальнейшие аппроксимации Абсолюта (всеведения) обречены на поражение, тем более явное, чем лучше будут удаваться очередные шаги-этапы (поскольку на самом деле Бога нельзя реализовать технологически, а каждый очередной шаг, то есть возрастание разума, приближает к концу пути, коль скоро мир не даёт согласия наверняка на построение разумов произвольной мощности — а потому, чем выше взберётся такой разум, тем более явно должен понять, что ведёт игру с проигрышным финалом, и размер поражения прямо пропорционален нарастающему Ненасыщению).<ref name="б9"/>|Автор=11 апреля}}

{{Q|Новшеством, свойственным «Кибериаде», как я думаю, является введение в пространство парадигматики (той, которая составляет так называемые форманты) — парадигматическое скрещение СКАЗКИ и НАУКИ — в сердце, а не на периферии этих пространств (то есть — в управляющем центре преформации, а не на околице, когда сказку всего лишь механически инкрустируют отдельными наукоподобными НАЗВАНИЯМИ, что типично для SF).<ref name="б9">перевод: В. И. Борисов, 2009</ref>|Комментарий=в «Письмах, или Сопротивлении материи» ошибочно датировано 1978 г.|Автор=12 апреля}}

{{Q|Вот какая-то удивительно ''умная'' баба написала любопытную рецензию на «[[Глас Господа]]»<ref>[[Ирина Роднянская]]. Два лица Станислава Лема // Новый мир. — 1973. — № 2. — С. 272-8.</ref>, то есть такую, которая меня поразила. И ведь ''ловко'' написала. То есть написала и то, что могла, и то, чего не могла.<ref>Глава пятая, 23 // Геннадий Прашкевич, Владимир Борисов. Станислав Лем. — М.: Молодая гвардия, 2015. — Серия: Жизнь замечательных людей.</ref>|Автор=8 августа}}

{{Q|Я не хочу быть [[w:primus inter pares|primus inter pares]], но я хочу быть {{comment|alienus|другим (лат.)}}. Другим, в том смысле, что я пытаюсь литературой выйти из литературы во что? В Будущее? Ерунда. В действие, ясное дело. Тем самым я хочу невозможности, потому что литературой работать как лопатой или бомбой нельзя. Тем не менее, я хочу этого. Это безумие имеет, впрочем, боль и чудовищные антецеденции. [[Де Сад]] попытался литературой выйти из литературы, чтобы докопаться до Культуры, всяких Тел и Душ человеческих, чтобы поломать кости звёздам, сорвать планеты с орбит, и он действительно этого хотел. Он знал, что это невозможно, и всё напряжение его писательства происходит от осознания этой невозможности, именно эта невозможность была ему самыми острыми шпорами, это она добывала из него (а художником был он бесталанным) наилучшие, наиболее удачные выражения. Мои усилия <…> направлены как бы в противоположною сторону. Литература, исследующая человека изнутри, так сказать, не доходящая до границ видовой нормы в сумасшедшем разгоне, чтобы её пробить, литература, опрашивающая человека, сострадающая человеку, бичующая человека, понимающая человека, прощающая и не прощающая, всего этого мне мало. Ибо случайность, обесценивающаяся в зародыше этих усилий, видится мне не в виде присущих им отдельных судеб, а в качестве покровителя, постоянно склонённого над колыбель планетарной жизни, над формированием человеческого тела и ума,..ума…|Оригинал=Nie chcę być ''primus inter pares'', lecz chcę być ''alienus''. Inny, w tym sensie, że usiłuję literaturą z literatury wykraczać, w co? W Przyszłość? Nonsens. W działanie, rzecz prosta. Tym samym chcę niemożliwości, gdyż literaturą działać jak łopatą lub bombą nie można. Niemniej, tego chcę. To szaleństwo ma zresztą chlubne oraz monstrualne antecedencje. De Sade usiłował literaturą wykroczyć z literatury, żeby dopaść Kultury, wszystkich Ciał i Dusz ludzkich, żeby połamać gnaty gwiazdom, wykoleić planety z orbit, on naprawdę tego chciał. Wiedział, że to niemożliwe, i całe napięcie jego pisania bierze się ze świadomości owej niemożliwości właśnie, ta niemożliwość była mu najpotężniejszą ostrogą, to ona wydobywała z niego (a był jako artysta beztalenciem) najsprawniejsze, najbardziej udatne artykulacje. Wysiłek mój <…> jest niejako odwrotnie skierowany. Literatura, rozpoznająca człowieka od wnętrza niejako, niedochodząca do granic normy gatunkowej w obłąkanym rozpędzie po to, żeby ją przebić, literatura sondująca człowieka, współczująca człowiekowi, biczująca człowieka, rozumiejąca człowieka, wybaczająca i nie wybaczająca, tego wszystkiego mi mało. Przypadkowość bowiem, deprecjonującą w zarodku ów wysiłek, widzę nie wewnątrz kolei losów poszczególnych, ale widzę ją jako patrona nieustannie pochylonego nad kolebką planetarną życia, nad ukształtowaniem się człowieczego ciała i umysłu,..umysłu…|Автор=26 января}}