Бравый солдат Швейк в плену: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Нет описания правки
Нет описания правки
Строка 2:
|Тема=Бравый солдат Швейк в плену
|Викитека=cs:Dobrý voják Švejk v zajetí}}
«'''[[Бравый солдат Швейк]] в плену'''» ({{lang-cs|Dobrý voják Švejk v zajetí}}) — неоконченная сатирическая повесть [[Ярослав Гашек|Ярослава Гашека]] 1917 года. Основа романа «[[Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны]]». Написана в тюрьме военной крепости Борисполя, где он сидел за случайную ссору с русским офицером (либо туда его поместили чехи, чтобы избавиться от неприятностей, связанных с публичной критикой им действий русского генерального штаба)<ref name="н97">С. В. Никольский. История образа Швейка. Новое о Ярославе Гашеке и его герое. — Москва: Индрик, 1997. — С. 115, 155.</ref>.
 
== Цитаты ==
Строка 65:
Самую печальную роль на таком суде всегда играл простой солдат. Он знал, что обязан голосовать против обвиняемого. Служба есть служба, и, когда он вместе с остальными повторял присягу, клянясь судить по совести и справедливости, он видел перед собой только кандалы.
Ефрейтор — самый несчастный чин в армии. Он и собой-то не свободен был распоряжаться, несмотря на название, куда уж там голосовать по совести.
Капралы во всемвсём подражают фельдфебелям, а те в каждом штатском видят негодяя. Поручики, называвшие чехов {{comment|«diese verfluchte tschechische Bande»|проклятая чешская банда}}, просто не отваживались произносить после этого: «Нет, не виновен!» Что же говорить о ротмистре и штаб-офицере — все они наконец-то дождались часа, когда чехов можно было тихо-мирно отправлять в тюрьму и на виселицу.
Каждый судья имеет право задавать вопросы; но здесь обвиняемого ни о чём не спрашивали. С вопросами обращались лишь к аудитору, который доходчиво объяснял, что подсудимый — бандит отъявленный, что он состоял в [[w:Чешский Сокол|«Соколе»]], читал {{comment|«Самостатност»|«Независимость» (чеш.)}} и т. д. <…>
Таким образом, всегда получалось, что обвиняемый признавался таковым всеми девятью голосами. Таково было первейшее правило военных судов. Такова была настоящая военная дисциплина: каждый из судей на вопрос, виновен ли подсудимый, отвечал на своём месте {{comment|«Ja»|да}}.. <…>
Строка 99:
 
{{Q|Казалось, у здешних заключенных не оставалось надежды. Но где-то далеко-далеко, к северу от Вены, все ярче разгорались искры, тлевшие под пеплом долгих столетий и не угашенные до конца потоком параграфов.
Первые язычки пламени уже лизали австрийскую корону. Австрия ещё даже не предполагала, что червоточина подкосит государственные устои под самый корень. Чех всегда знал своесвоё место в борьбе за свободу. Высоко поднятое непокорное знамя, крепко сжатое в его руках, огненной, звонкой строкой войдёт в великую песню веков. Об этом шептали узникам леса альпийских склонов за тюремными окнами Талергоф-Целлинга. <…>
Один арестант заколол какого-то генерала, самодовольно осматривавшего тюрьму, вогнав ему в живот остро отточенную ложку — к чему она здесь, где почти не давали есть! При этом он сказал:
— Разве наша жизнь чего-нибудь стоит? Хоть врагу отомстить, пока не сдохли…
Строка 201:
===XIV===
{{Q|На одной станции миновали дерево, на котором висел крестьянин-русин и двое его детей, мальчик и девочка. Внизу болталась бумажка с надписью: {{comment|«Spionen»|шпионы}}. Висели они уже долго, лица почернели. Повешенный мальчик смотрел в лицо сестричке.
Швейк буркнул, что детей-то, наверное, всевсё-таки по ошибке повесили, за что Дауэрлинг съездил ему по физиономии слева и справа, в бешенстве заорав, что пора изничтожить всю преступную славянскую банду, чтобы мокрого места от нее не осталось, а когда они прибудут в Россию, он первым будет вешать детей, дабы стереть с лица земли все славянское племя.
Он до того остервенел, что слюна у него изо рта потекла прямо по мундиру. И без всяких там судов! Всех подряд на виселицу! Славян сперва вешать надо, а уж потом жалеть! В приступе безудержного героизма Дауэрлинг оплевал все окно.|Оригинал=Posadil se k oknu a díval se na pusté pláně Haliče, na nichž hroby a kříže značily cestu imperialistické politik rakouské.
Na jedné stanici projeli kolem stromu, na kterém visel rusínský sedlák a jeho dvě děti, chlapec a holčička. Pod tím byl kus papíru s nápisem „Spionen“. Viseli tam již dlouho, v obličeji byli zčernalí. Oběšený chlapec díval se do tváře oběšené sestřičky.
Строка 214:
 
==О повести==
{{Q|Жаль, что там в Борисполе меня не продержали дольше, пока я дописал бы «Швейка». Я ещё в Праге писал о нём. <…> И сейчас он сидит у меня в голове. Но теперь я сделаю иначе. Я его проведу в Россию. Помещу его к вам в Харьков. Вы там что-то сногсшибательное вытворяете. А вообще-то я, кажется, так и не допишу его. Австрия, когда мы вернемся, уже перестанет существовать, а наши ребята не дадут меня посадить.<ref>[J. Majer] Jak se stalo, že by byl Hašek malem nenapsal Švejka // Cešké slovo, 1933, 8. 1. — Исправлено С. В. Никольским по рукописи.</ref><ref name="н97"/>|Комментарий=шутливые слова своему шурину Йозефу Майеру, который тоже служил в добровольческих чехословацких частях и приехал из Харькова в Киев, чтобы повидать Гашека<ref name="н97"/>|Автор=Ярослав Гашек, весна 1917}}
 
{{Q|Идейное развитие сатирика, естественно, сказалось в его художественном творчестве: в повести «Швейк в плену» появляется такая широта охвата действительности <…>, какой не было достигнуто Гашеком ранее, хотя им до того написана не одна сотня юморесок, вместивших множество персонажей и ситуаций. В этой повести сатирик сделал глубокие обобщения и выводы о кровавом безумии правителей абсолютистских государств,.. глава «Путь Гашека к большевикам»|Автор=Николай Еланский, «Ярослав Гашек в революционной России (1915-1920 гг.)», 1960}}