Андрей Арсеньевич Тарковский: различия между версиями

{{qQ|Мы с Тарковским росли под знаком отрицания много­го из того, что было в кинематографе. Нам казалось, что мы знаем, как делать настоящее кино. Главная правда — в фактуре, чтобы было видно, что все подлинное — камень, песок, пот, трещины в стене. Не должно быть грима, штукатурки, скрывающей живую фактуру кожи. Костюмы должны быть неглаженые, нестиранные. Мы не признавали голливудскую или, что было для нас то же, сталинскую эстетику. Ощущение было, что мир лежит у наших ног, нет преград, которые нам не под силу одолеть.<ref name="Konchalovsky-2001">{{книга

* {{Q|Как всякий по-настоящему большой [[художник]], Тарковский постоянно размышлял о [[смерть|смерти]]. В одном из своих интервью он высказался об этом с исчерпывающей откровенностью: ”Пугает ли меня смерть? По-моему, смерти вообще не существует. Существует какой-то акт, мучительный, в форме страданий. Когда я думаю о смерти, я думаю о физических страданиях, а не о смерти как таковой. СметиСмерти же, на мой взгляд просто не существует. Не знаю... Один раз мне приснилось, что я умер, и это было похоже на [[правда|правду]]. Я чувствовал такое освобождение, такую легкость невероятную, что, может быть, именно ощущение лёгкости и свободы и дало мне ощущение, что я умер, то есть освободился от всех связей с этим [[мир|миром]]. Во всяком случае я не верю в смерть. Существует только страдание и боль, и часто [[человек]] путает это — смерть и страдание. Не знаю. Может быть, когда я с этим столкнусь впрямую мне станет страшно, и я буду рассуждать иначе...”<ref name="Владимир Максимов. Публицистика (1978—1993)">{{книга