Эрих Мария Ремарк: различия между версиями
| [досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
SamoaBot (обсуждение | вклад) м Бот: перенос 17 интервики-ссылок в Викиданные (Q47293) |
Нет описания правки |
||
Строка 5:
== Цитаты ==
''Не добавляйте сюда цитат из произведений Ремарка, о которых есть отдельные статьи, во избежание дублирования.''
=== Дневники, интервью, письма ===
::''хронологическая сортировка''
{{Q|Вчера у меня был долгий разговор с одним товарищем, вице-фельдфебелем Лейглом. То, что до сих пор представлялось мне чем-то неопределенным, приобрело четкие очертания. Это мысль о том, чтобы после окончания войны призвать молодежь Германии, эту великолепную, твердую как сталь молодежь, к борьбе с прогнившим и поверхностным в искусстве и жизни... Атака на устаревшие методы воспитания... Борьба за улучшение условий жизни народа, за проведение земельной реформы, и прежде всего борьба против угрозы милитаризации молодежи, против милитаризма во всех извращенных проявлениях... Ну и прежде всего стремление к внутренней правдивости и серьезности во всех делах, противостояние мелочности и низости при любых обстоятельствах.<ref name="шн"/>|Автор=дневник, 24 августа 1918|Комментарий=в госпитале Св. Винченце в Дуйсбурге}}
Строка 22 ⟶ 25 :
{{Q|''вопрос: что происходит в современной немецкой литературе?''
— Видите ли, нынешние немецкие писатели оказались в своеобразной ситуации: предшествующее поколение, к которому я отношу и себя, больше не существует. В сущности, эмигрировав из Германии, оно так и не вернулось на родину.<ref name="шн"/>|Автор=нач. 1960-х}}
===Рассказы===
::''сортировка по русским названиям''
{{Q|Сегодня автомобиль казался ей спортивным; завтра — слишком буржуазным; с утра не годилось пальто, вечером — костюм. Лимузины скучны, в открытом автомобиле дует, кабриолеты — банальны…
Друзья, к чему перечислять страдания Билли! Это ведь страдания каждого из нас, это — страшная трагедия мужчин-автовладельцев: чужой автомобиль всегда удобнее, элегантнее и лучше, другой водитель всегда смелее, ловчее, опытнее, но — между нами — от этого есть только одно средство: никогда не ездить с одной и той же женщиной больше одного раза. Уже во второй поездке начинаются сравнения.
Ведь согласитесь: мужчина за рулем всегда в проигрыше.|Автор=«Билли», 1927|Комментарий=перевод: Е. А. Зись, 2002}}
{{Q|Судьба всегда имеет подлость прятаться за мелочами и подстерегать в самых неожиданных местах. Идешь себе, ничего не подозревая, и вдруг попадаешь ногой в капкан, спрятанный под гиацинтами, кротовыми кучками, детским бельем и прочими буколически душевными приметами жизни. Это как история с турком, единственным уцелевшим во время кораблекрушения пассажиром, который приехал домой, решил принять ванну, потерял сознание и утонул.|Автор=«Вращение вокруг Феликса», 1926|Комментарий=перевод: Е. А. Зись, 2002}}
{{Q|Цепь коричневых холмов раскинулась за гасиендой, словно сброшенная монашеская ряса. По холмам взбирались гнущиеся от ветра кусты ежевики. Вокруг холмов были песчаные лагуны, в которых поблескивала серая соль. Потом начиналась степь, покрытая травой и дрожащей раскалённой дымкой.|Автор=«Гроза в степи», 1924|Комментарий=перевод: Е. А. Зись, 2002}}
{{Q|Черепаха <…>. Сранно приковывающим был её вечный взгляд из-под морщинистых век. Казалось, вокруг них должны расти хвощи и стрелолисты, которые некогда сотрясали [[w:ихтиозавры|ихтиозавры]]<!--ошибка автора--> и гигантские ящеры. Но когда животное неуклюже тыкалось в кусочки мяса, оно было похоже на бедную, старую женщину, которая, погрузившись в свои мысли, торопливо поглощает обед.|Автор=«Гроза в степи»}}
{{Q|— Очень трудно, сударыня, дать точное определение слову «[[декаданс]]». Мы склонны к полутонам, к переходным состояниям, к эстетическому очарованию. Мы скорее наблюдатели — в том числе и за собой — и в меньшей степени участники. Настроение — легкое, переменчивое, экзотическое, — значит для нас больше, чем чувства. Мы все воспринимаем как наркотик, все вокруг нас словно пропитано им. И женщины тоже. Наши предки любили чувством; мы — нервами. Для них целью было обладание, постоянное обладание; для нас обладание — ничто, возможность обладания — всё. Женщины для нас — золотисто-коричневый сладкий наркотик…
<…> но поверьте: самое прекрасное в любви — не конечный итог, самое прекрасное — прелюдия. Все то, что предшествует любви, все эти прощупывания почвы, несмелое продвижение вперед, просчитывание шагов, это по-кошачьи беззвучное скольжение, эта скрытая борьба партнеров — вот наивысшее наслаждение для нас. Для наших предков любовь была алтарем или пивной — в зависимости от обстоятельств; для нас она — фехтование на звонких рапирах в старом венецианском зале, где свечи отблескивают на зеркальной серебристой стали, а на стенах лоснится старая парча…|Автор=«Декаданс любви», 1923|Комментарий=перевод: Е. А. Зись, 2002}}
{{Q|Но тут во мне снова заговорил предостерегающий голос: «Не обольщайся! Быть человеком — значит покидать! Так, как ты любишь её сейчас, ты больше никогда не сможешь любить её! Ты хочешь увидеть, как умрет ваша любовь? Любовь, ставшая звездным часом, скоро обернется тоской! А если ты расстанешься с нею теперь, она навсегда останется твоей единственной любовью!»|Автор=«Женщина с золотыми глазами», 1920|Комментарий=перевод: Е. А. Зись, 2002}}
{{Q|Он — двухместный спортивный автомобиль, вытянутый, восхитительной формы и сказочно благородных линий; высокоскоростной, породистый, как борзые першинских кровей, с мотором, прошедшим долгую селекцию. Шасси — единый ровный сплошной рисунок, с неслыханной дерзостью уничтожающий все, что называется дугой, кривой и изгибом, освобожденный от банальности подножек и тривиального параллелизма крыльев и линии колес. Зато малогабаритный и нахально приземистый, горизонтальный, как брови рыбаков и охотников — людей, которым приходится много вглядываться в море и простор;..|Автор=«Маленький автомобильный роман», 1926|Комментарий=перевод: Е. А. Зись, 2002}}
{{Q|... автомобил[и] <…> — вы, четырехколёсые, вы, динозавры двадцатого века…|Автор=«Превращение Мельхиора Сирра», 1926|Комментарий=перевод: Е. А. Зись, 2002}}
{{Q|[[Рио-де-Жанейро]] <…> был скован белым молчанием, на пляже беззвучно лежала волна прибоя, как небрежно брошенный у края моря кусок кружева, резные листья пальм, большие и молчаливые, словно врастали в жаркий полдень.|Автор=«Тот час», 1924|Комментарий=перевод: Е. А. Зись, 2002}}
{{Q|Мы наслаждаемся знанием о сомнительности бытия как будоражащим дурманом, мы иннервируем им слегка прокисшее вино нашей сексуальности и превращаем его в игристое шампанское.
Словно бесформенный туман в осенней ночи, движемся мы в жестокости бытия, не зная, откуда и куда, — вечерний ветер, облако на небе имеют больше прав на существование, чем мы, — проходит столетие, но все остается без изменений, независимо от того, как мы жили. Будда или виски, молитва или проклятие, аскеза или разврат — все равно однажды нас всех зароют в землю, чему бы мы ни поклонялись: своему желудку или чему-то невыразимому, белой женской коже или опиуму — всё едино…|Автор=«Финал», 1923|Комментарий=перевод: Е. А. Зись, 2002}}
{{Q|Потом начались луга, зеленые луга, распростершиеся под солнцем, словно готовая отдаться женщина.|Автор=«Цезура», 1920-1925|Комментарий=перевод: Е. А. Зись, 2002}}
===Очерки, статьи, эссе===
{{Q|Эта книга<ref>Роман [[w:de:Arnolt Bronnen|Арнольта Броннена]] «Film und Leben. Barbara La Marr», 1927</ref> похожа на киностудию — она полна будоражащей лихорадки стеклянных залов; в ней есть шум и гам, блеск и свет, тысячи павильонов и закоулков, бесчисленные героические, трагические, смешные декорации — наполовину построенные, наполовину уже опять сломанные, — рабочие, кулисы, режиссеры, юпитеры, темп, блаженство и страдания, — она полна жизни. Подобно ракете, проносится над всем этим траектория чьей-то жизни и изменяет все, что оказывается рядом: ослепляет, ошарашивает, притягивает, сжигает, калечит себя самое — и вдруг заканчивается нежно, очаровательно, мягко, одним из волшебных вечеров, где-то между здравствуй и прощай, и ты не знаешь, конец это или только начало…|Автор=«Барбара ля Марр», 1928|Комментарий=перевод: Е. А. Зись, 2002}}
{{Q|[[w:de:Gerrit Engelke|Энгельке]] был маляром, художником, солдатом. Вышел из низов. Должен был сам завоевывать, сам исследовать каждый гран роста своего «Я» в глубину и ширину, познать ритм Вселенной, найти свое мироощущение; он должен был сам пробиваться сквозь нагромождение традиционного, сквозь путаницу привычного, сквозь символику предшественников и неподвижную фалангу слов, — к неповторимому переживанию своего «Я», которое, словно река в море, впадает в неизмеримые просторы космоса. Из каменоломни жизненных тайн его дрожащие от нарастающего экстаза руки выламывали глыбы темных, первородных чувств и под ударами молота мысли и творческой воли превращали их в слова-кубы и картины-здания, поражающие мощью, смелостью и первозданностью. Тобой овладевает стремление творить, с блеском, криком и звоном оно обрушивается на тебя ураганом, круговоротом вселенского «Я». Здесь нет печальной лирики прошлого, нет стремительности экзальтированного экспериментально-экспрессионистского стиха, здесь царит дух нашего времени, в этих стихах слышны свистки сирен, шум заводов, грохот трамваев, звуки прибывающих поездов; здесь присутствуют такие непоэтические вещи, как полицейский, фабрика, девочки, локомотив, гавань, доки, автомобили, небоскребы, казармы, увиденные с непосредственной гениальностью, и можно только удивляться и удивляться: неужели ничего не изменилось?.. Разве все эти вещи внезапно не приобрели мрачную отчужденную красоту, не обратились в мощный танцевальный ритм, который отовсюду обрушивается на нас с бессловесной угрозой, — ритм нашего времени?|Автор=«Геррит Энгельке», 1921|Комментарий=перевод: Е. А. Зись, 2002}}
{{Q|Острота взгляда в этой книге<ref>Роман Эрнста Глэзера «Jahrgang 1902», 1928</ref> необыкновенна; но удивительнее всего то, что так жестко и трезво написанное произведение обладает ещё теплотой и нежностью, оно замечательно жизненно и нигде, несмотря на всю безжалостность, не напоминает идейный скелет Полнота происходит здесь не из-за фантазии, а из-за острого зрения. Книга [[w:de:Ernst Glaeser|Глэзера]] замечательна не только в литературном отношении, она неоценима как документ эпохи.|Автор=«Год рождения — 1902-й», 1928|Комментарий=перевод: Е. А. Зись, 2002}}
{{Q|Последний, кто может действительно оценить фильм, снятый на основе какой-то книги, — это, вероятно, сам автор книги. Когда я 28 лет назад впервые увидел фильм [[На Западном фронте без перемен (фильм, 1930)|«На Западном фронте без перемен»]], он вызвал у меня смешанные чувства. Я восхищался постановкой батальных сцен, но исполнители ролей казались мне чужими, я никак не мог идентифицировать их с людьми, оставшимися в моих воспоминаниях. Они были другими: у них были другие лица, и они по-другому себя вели.
Нынче происходит нечто противоположное. Странная колдовская сила втиснула впечатление от фильма между моими воспоминаниями и персонажами книги. Фильм перемешал актеров-исполнителей и людей, сохранившихся в моей памяти, причем воспоминания часто занимают лишь второе место. Когда я теперь думаю о персонажах книги, то перед глазами возникают в первую очередь лица исполнителей ролей в фильме, и только если я глубже покопаюсь в моей помутневшей памяти, возникнут люди той поры, какими они были на самом деле. Фильм живее. Зрение может быть очень обманчивым.|Автор=«Зрение очень обманчиво», 1957|Комментарий=перевод: Е. Е. Михелевич, 2002}}
{{Q|Когда-нибудь в будущем несколько человек будут нажимать на кнопки — а миллионы умирать страшной смертью. Проблема войны состоит в том, что люди, которые её хотят, не ожидают, что на ней им придется погибнуть. А проблема нашей памяти — в том, что она забывает, изменяет и искажает, чтобы выжить. Она превращает смерть в приключение, если смерть тебя пощадила. Но смерть — не приключение: смысл войны в том, чтобы убивать, а не выживать. Поэтому лишь мертвые могли бы рассказать нам правду о войне. Слова выживших не могут передать её полностью, а фильмы иногда могут. Наше зрение более обманчиво, чем слово.|Автор=«Зрение очень обманчиво»}}
{{Q|… [[Эхнатон]]а, декадансного, немного извращенного египетского фараона, который любил солнце и юношеподобных отроковиц.|Автор=«Натюрморт», 1923|Комментарий=перевод: Е. А. Зись, 2002}}
{{Q|Вершина функциональности, вибрирующая, нервная взаимосвязь стали и резины — [[мотоцикл]]. Он — воплощение стремительности нашей эпохи; сгусток невероятной энергии. <…> Опьянение скоростью, это хорошо знакомое всем водителям чувство, когда ты пригибаешься к рулю, а мир буквально летит тебе навстречу, мотоциклист ощущает острее других.|Автор=«О стиле нашего времени», 1923|Комментарий=перевод: Е. А. Зись, 2002}}
{{Q|Это — [[Джек Лондон]]. Феномен, ворвавшийся, подобно урагану, в устоявшуюся писательскую традицию. Он плевать хотел на вдохновение и идею, он ни капельки не заботился о лирическом настроении, интеллектуальном содержании, эстетике и всех остальных атрибутах литературы, как бы они ни назывались; он просто садился и начинал рассказывать про свою жизнь, литература было для него не «даром», не «божественным провидением», она была просто профессией, которая его кормила, и ничем больше; он каждый день писал свои «сто строк», ни на одну больше, ни на одну меньше, — и, несмотря на это и благодаря этому, возникало произведение, такое страстное, такое напористое, полное приключений, удивительно образное и захватывающее, которое открывало новые миры и, подобно омолаживающей буре, врывалась в дряхлую, погруженную в психоанализ литературу.|Автор=«От «устричного пирата» до писателя», 1926|Комментарий=перевод: Е. А. Зись, 2002}}
{{Q|[[Густав Малер]]: [[w:en:Symphony No. 4 (Mahler)|Четвёртая симфония]]. Потрясающая человечность трогала до глубины души. Может ли быть ирония серьезнее и печальнее, чем здесь? В муках познания, этого якобы преимущественного права человека, потрясенный великой загадкой бытия, раздираемый необъяснимостью жизни, преследуемый темнотой одиночества, разбитый тупым «нет», которое издевательски смеется в ответ на все вопросы, когда познание натыкается на свои вечные границы; подхлестываемый поисками нераздельной связи с природой и бархатно-пурпурного счастья инстинкта; подобно деревьям и животным, оторванным от своих корней; воздевающий руки в вечной мольбе, — он, человек, Густав Малер, спустился с вершин одиночества и наблюдает со странной улыбкой, как люди едят, пьют, спят, радуются; смотрит, как они плачут и смеются над своими мелкими бедами и радостями, словно и нет никакой загадки и безысходно-печальных вопросов. И этой странной улыбкой пронизана вся Четвертая симфония, в центре которой образ простого человека, бюргера, окруженный туманной дымкой печальной и серьезной авторской иронии. (Ирония не означает издевки!) Но уже в адажио мы слышим его внутренние монологи, голос его души, и вот он, просветленный страданием и болью, находит в неземных аккордах последнее счастье, собеседника, вселенную. А в крещендо после тихой жалобы скрипок он словно воздевает руки к звездам, и восхождение к самому себе знаменует музыка глубокого звучания, полная страдания и гармонии! А этот добрый человек в заключительной части симфонии словно бы улыбается нам, покоряя наши сердца доброй печалью, как это умеют, кажется, только евреи, народ не знающий покоя, живущий в страдании (не кидайтесь на меня, фашисты!), и дарит удивительно умиротворяющее соло сопрано. Густав Малер, раздвоенный, ты — символ нашего времени!|Автор=«Первый концерт музыкального общества», 1921|Комментарий=перевод: Е. А. Зись, 2002}}
{{Q|[[w:de:Georg von der Vring|Фон дер Вринг]] мягок и человечен, [[w:de:Soldat Suhren|его книга]] — книга рекрута: её действие лишь один раз переносится в район жестоких боев, но зато он дает исчерпывающую картину жизни в гарнизоне и за линией фронта в чрезвычайно хорошо написанных главах, имеющих высокую художественную ценность и обнаруживающих в жизни этого сообщества человечность, товарищество, юмор и иронию, что привносит совершенно особую теплоту, потому что знакомит с жизнью отдельных характеров и типов, в то время как война образует только фон и не заслоняет собой все.|Автор=«Пять книг о войне», 1928|Комментарий=перевод: Е. А. Зись, 2002}}
{{Q|«Только не на своих двоих!» — вот девиз жителей современного крупного города.|Автор=«Только не на своих двоих!», 1925|Комментарий=перевод: Е. А. Зись, 2002}}
{{Q|... нашпигованная приборами панель — свидетельство компетентности, необходимое для любого честолюбивого водителя. Она должна выглядеть как центральный пост огромного вокзала; и чем меньше автомобиль, тем больше должно быть манометров, тахометров, часов, рычажков, переключателей, контрольных аппаратов и тысяч других штук. Даже если большинство из них не нужно или не работает — все равно не помешает и выгладит восхитительно серьезно, а это главное! Особенно по вечерам, когда приборная панель светится магическим синим или зеленым цветом, — она вызывает восхищение любого дилетанта.|Автор=«Только не на своих двоих!»}}
{{Q|Каждое слово — золото. Каждая фраза — кристалл. Все в целом — религия. Не пьеса. Действующие лица: ''человек''. Центральная фигура только одна: [[Фауст]]-[[Мефистофель]]. Они едины — две стороны одной медали, одного и того же человека: Гёте. ''Человека''. Истинная пружина действий скрыта за видимыми событиями. Фаустовское, мечтательное начало, вечное стремление к познанию и истине. Откуда? Куда? Что есть жизнь? Кардинальный вопрос всякой философии. Вечные вопросы, попытка решить их всегда заканчиваются скепсисом или религиозным самообманом. И как результат этой неразрешимости — настойчивое стремление исследовать жизнь во всех её проявлениях, чтобы — кто знает — однажды бросить якорь в тихой гавани.|Автор=«„Фауст“. Трагедия Гёте», 1921|Комментарий=перевод: Е. А. Зись, 2002}}
{{Q|Его жизнь — голод, тюрьма, нужда и презрение. Потому что он хотел правды и говорил её: жестокую, беспощадную правду. Его произведения — крик из бездны. В них слышен голос человека, у которого все позади, который познал жизнь, для которого ложь человеческого существования стала мукой и он решил бросить ей вызов. Он стал крестоносцем правды, он защищал её, какой бы ужасной она ни казалась. <…> На борьбу за правду его судно вышло с сотней парусов, а домой вернулось со сломанными мачтами, разорванными парусами и тысячей пробоин.|Автор=«Ханс Йегер», 1921|Комментарий=перевод: Е. А. Зись, 2002}}
{{Q|Это страстное произведение о женщине, этот дневник, полный беспощадной правды, эта печальная молитва, эта потрясающая книга, полная слез и страдания, роман «Больная любовь»<ref>«Syk kjærlihet», 1893.</ref>. <…> Это не художественная литература в прямом смысле; это произведение не похоже на традиционный роман, что, вероятно, будут отмечать многие. Это — бормотание, трепет, крик, мука, рыдания, это — дрожащая, обнаженная человеческая душа, слабая и страдающая, маленькая и по-настоящему великая. Подлинная история человека, которая несомненно потрясет читателя. Кто ещё перенес столько страданий, кто ещё так любил, кто ещё так беспощадно говорил правду о самом себе! Единственным желанием Йегера была публикация этого главного его труда, чтобы жизнь его не оказалась совершенно бесцельной, существование — совсем бессмысленным, борьба за правду — напрасной. <…>
Ханс Йегер отважился сказать всю правду. Это уничтожило его. Внешне. Но он ещё найдёт соратников. В будущем, которое для нас всегда надежда.|Автор=«Ханс Йегер»}}
== Цитаты о Ремарке ==
Строка 33 ⟶ 97 :
== Примечания ==
{{примечания}}
{{DEFAULTSORT:Ремарк, Эрих Мария}}
| |||