Разнотык

«Разнотык» — второй сборник Михаила Зощенко. Включил четыре рассказа, опубликован в 1923 году.

Цитаты

	В камере той сидел <…> человек. Был он совершенно не в себе. Кричал, что ни сном, ни духом не виноват, масло же, дескать, у него точно было четыре фунта и мука белая для немощи матери. «Не для цели торговли, господа, а для цели матери».
	— «Старуха Врангель»

Весёлая жизнь

Недавно ещё, скажем, битый офицер, да и <…> любой дворянин битый считал непременным долгом застрелиться или застрелить обидчика. Я вот вспоминаю старичка древнего. Генерала одного пехотного. Актриска его в сердцах по физиономии дёрнула. Так что ж вы думаете? Застрелиться хотел старичок. Плакал, тосковал всю ночь… Ну, да только кончилось всё благополучно. Пережил старичок. И в дальнейшем помер от дизентерии.

… поехали. Кисловодск. Высшее человеческое парение. <…> Снял генерал квартиру, а циркачка через улицу комнату. Живут. Только замечает генерал: дама мамзель Зюзиль по этим местам не слишком шикарная, даже вовсе не шикарная. Одним словом, стерва. Генерал, например, с ней под ручку идёт, а в публике смех. Тут кругом высшее общество, а она гогочет и ногами вскидывает. <…> Циркачка подходит к столу. — Что, — говорит, — не узнали, генерал? — Нет, отчего же <…>. Очень симпатичная личность. — Ах, — говорит циркачка, — личность? И с этими словами генерала по сухонькой щеке наотмашь. Упал генерал в траву и лежит битый в тревожной позе. А лезгин схватил скатерть, сдёрнул — всё бланманже на пол рухнуло. Захохотали они оба и ушли. Стали тут курсовые подходить толпами. Собрали генерала с травы, положили на скатерть и домой отнесли.

Рыбья самка (Рассказ отца дьякона Василия)

Утром вставал поп и неукоснительно говорил такое: — Верую, матушка. И только потом преуспевал во всех делах. И можно ли подумать, что случится подобная крепость в столь незначительном человеке? Смешно. Вида-то поп никакого не имел. Прямо-таки никакого вида. При малом росте — до плечика матушке — совершенно рыжая наружность. <…> Это удивительно, какая пошла нынче мелочь в мужчинах. Все бабы в уезде довольно крупные, а у мужчин нет такого вида. Все бабы запросто несут мужскую, скажем, работишку, а мужчины, повелось так, по бабьему даже делу пошли. Конечно, таких мужчин расстреливать даже нужно. Но и то верно: истребили многих мужчин государственными казнями и войной. А остался кто — жизнь засушила тех. Есть ли, скажем, сейчас русский человек мыслящий, который бы полнел и жиры нагуливал? Нет такого человека.

Великая есть грусть на земле. Осела, накопилась в разных местах, и не увидишь её сразу…

О сборнике

	В начале моей литературной деятельности, в 21 году, я написал несколько больших рассказов. Это: «Любовь», «Война», «Рыбья самка». Мне показалось в дальнейшем, что форма большого рассказа, построенная на старой традиции, есть чеховская форма и менее пригодна, менее гибка для современного читателя, которому, мне показалось, лучше давать краткую форму, точную и ясную…
	— Михаил Зощенко, <Как я работаю>, 1930

	Первые мои литературные шаги после революции были ошибочны. Я начал писать большие рассказы в старой форме и старым, полустёртым языком, на котором, правда, и посейчас ещё иной раз дописывается большая литература.
	— Михаил Зощенко, <Автобиография>, 1932

Вчера вечером в Доме искусств был вечер <…> с участием <…> молодых <…>. Зощенко — тёмный, больной, милый, слабый, вышел на кафедру (т. е. сел за столик) и своим еле слышным голосом прочитал «Старуху Врангель» — с гоголевскими интонациями, в духе раннего Достоевского. Современности не было никакой — но очень приятно. Отношение к слову — фонетическое. <…> «Не для цели торговли, а для цели матери» — очень понравилось Ремизову, который даже толкнул меня в бок.

— Корней Чуковский, дневник, 24 мая 1921

	«Рыбья самка» <…>. Тон всего рассказа, самый выбор слов заставляли смеяться и запоминать иные, казалось бы, ничего особенно не заключавшие в себе фразы. Они возникали где-то на гребне стилистической волны, как кульминация и вывод, подспудно подготовленные и обоснованные, и, может быть, потому и выделялись, оставались в памяти, получали значение общее.
	— Михаил Слонимский, «Михаил Зощенко», 1965