Поэт и толпа

«Поэт и толпа» — стихотворение Александра Пушкина 1828 года. Изначальное название «Чернь» было изменено в 1836.

Цитаты

И толковала чернь тупая: «Зачем так звучно он поёт? <…> Как ветер, песнь его свободна, Зато как ветер и бесплодна: Какая польза нам от ней?» Поэт. Молчи, бессмысленный народ, Подёнщик, раб нужды, забот! Несносен мне твой ропот дерзкий, Ты червь земли, не сын небес; Тебе бы пользы всё — на вес Кумир ты ценишь Бельведерский. Ты пользы, пользы в нём не зришь. Но мрамор сей ведь бог!.. так что же? Печной горшок тебе дороже: Ты пищу в нём себе варишь.

Не для житейского волненья, Не для корысти, не для битв, Мы рождены для вдохновенья, Для звуков сладких и молитв. — конец

О стихотворении

В стихотворении «Чернь» заключается художническое profession de foi Пушкина. <…> Действительно, смешны и жалки те глупцы, которые смотрят на поэзию, как на искусство втискивать в размеренные строчки с рифмами разные нравоучительные мысли, и требуют от поэта непременно, чтоб он воспевал им всё любовь да дружбу и пр., и которые не способны увидеть поэзию в самом вдохновенном произведении, если в нём нет общих нравоучительных мест. Но если до истины можно доходить не тем, чтоб соглашаться с глупцами, то и не тем, чтоб противоречить им, — а тем, чтоб, забывая о их существовании, смотреть на предмет глазами разума.

— Виссарион Белинский, «Сочинения Александра Пушкина», статья пятая, январь 1844

Негодование поэта оправдывается тем, оттенком, который придан увещательной речи, вызывающей его на подвиг исправления сердец. <…> стих: А мы послушаем тебя, — показывает ясно, что шумливые требователи морали в поэзии очень удобно могут оставаться при своих пороках и желали бы только в воображении поиграть добродетелью. В человеке самом испорченном долго ещё сохраняется потребность как-нибудь восстановить в себе равновесие между слишком сильным злом и слишком слабым добром. Не имея ни охоты, ни силы бороться со злом в своём сердце и побеждать наклонности воли, он хочет по крайней мере дать в своём воображении полный простор добру. Отъявленный негодяй толкует иногда с большим чувством о чести и добродетели, и не всегда это бывает лишь одним лицемерием. Поэт, конечно, должен отказаться от такого служения и заключает свою речь исповедью своего истинного призвания. <…> Исповедь красноречивая и сильная! Мы не должны, однако, привязываться в ней к каждому слову или, с другой стороны, видеть в этом лирическом движении точное выражение эстетического закона. Мы согласны, что в общей исповеди поэта выразилась невольно личность самого Пушкина, особенность его природы и дарования. Но основной смысл этих стихов, что бы кто ни говорил, очень верен. Да! мы не имеем никакого права требовать чего-либо от искусства свыше того, что высказывается этими немногими словами, определяющими призвание художника. Если вдохновение не есть пустое слово, то что же иное может означать оно здесь, как не творческое созерцание жизни и истины?

— Михаил Катков, «Пушкин», 1857

• см. Дмитрий Писарев, «Пушкин и Белинский. Лирика Пушкина» (VI — VIII), 1865

• см. Георгий Плеханов, «Литературные взгляды В. Г. Белинского» (VI и VII), 1897

На основании стихотворения «Чернь» — вызвавшего столько бурь в критике, г. Мережковский торжественно возводит Пушкина в злейшие враги народные, крича, что это-то и есть величайшая заслуга поэта. <…> Не очевидно ли, что и в «Черни» Пушкин <…> лишь на минуту горького разочарования в народе. Как поэт иного духа и иного века, Пушкин знал хорошо, что навсегда отойти от народа — это значит отказаться от своего призвания <…>. Не было никакого основания ни Писареву в своё время, ни г. Мережковскому теперь брать «Чернь» как поэтическое credo Пушкина; нет нужды по поводу этого стихотворения ни уничтожать поэта, ни его возвеличивать. <…> Пушкин понимал поэзию как стоголосое эхо, дающее отзвук сердца на все явленья бытия…

— Михаил Меньшиков, «Клевета обожания», 1899