Николай Михайлович Амосов

Никола́й Миха́йлович Амо́сов (1913—2002) — советский и украинский кардиохирург-новатор, академик, писатель, во время Великой Отечественной войны — хирург полевого госпиталя.

Николай Михайлович Амосов

Статья в Википедии

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

Мысли и сердце (1964)

Нельзя сходиться с детьми до операции, лучше держаться подальше. На обходе по понедельникам я только смотрю им на грудь, слушаю сердце. А в лицо стараюсь не вглядываться. Вот после операции — другое дело. Тогда их можно любить безопасно.

Все дети приятны. Чувства к ним имеют чисто биологическую природу. Когда берешь на руки ребенка, то испытываешь ощущение, которое нельзя определить словами. Почему-то до сих пор не придуманы слова.

Это трудная проблема — мамы и папы. К взрослым в послеоперационные палаты никого не пускают, чтобы «не заносили инфекцию», как мы, медики, говорим. А около детей сидят родители, хотя инфекция здесь еще страшнее. Это — уступка жалости. Нельзя, ну просто невозможно, отказать матери или отцу, когда их ребенок находится между жизнью и смертью. Некоторые, правда, помогают сестрам и няням: поднять, переложить, покормить. Персоналу работы хватает, и лишние руки всегда полезны. Но большей частью родители мешают. Ухаживать за больным нужно уметь. И нужны, кроме того, крепкие нервы. Или по крайней мере привычка. Попадаются истеричные и просто плохие люди. Им все кажется, что сестры и врачи недобросовестны, ленивы, жестоки. Чуть ли не одержимы желанием уморить их детей. Таких приходится выгонять, не обращая внимания на угрозы жаловаться. Впрочем, жалуются исключительно редко. Наверно, потом каждый все спокойно обдумает и устыдится. Слишком уж очевидна самоотверженная работа.

Бандит убивает из-за денег или просто так. Это омерзительно, и его наказывают смертью. Ревнивец убивает, потому что страдание сводит его с ума. Его наказывают легче. Иногда даже прощают. Люди все-таки уважают любовь. Впрочем, для убийцы иногда самое худшее — остаться жить. Но он вылечивается со временем. Как правило. Шофер убивает случайно. Он несчастный. «Это» набрасывается на него, как зверь, калечит его. Иногда на всю жизнь. А что делать? Нельзя же разрешить шоферам давить людей безнаказанно. Есть еще войны. И вот здесь, на самом конце — мы, хирурги. Нас никто не называет убийцами. Благородные цели. Человек в опасности, врач мужественно борется за его жизнь, ну, и иногда — проигрывает. Не сумел. Что поделаешь? … Я много думал и передумываю снова и снова. Тысячи сложных и сложнейших операций и… довольно много смертей. Среди них немало таких, в которых я прямо виноват. Нет, нет, это не убийства! Все во мне содрогается и протестует. Ведь я сознательно шел на риск для спасения жизни.

К сожалению, сами пациенты активно подавляют милосердие у медиков. Когда человек делает доброе дело, он хочет за него награды. Он даже не осознает этого, но хочет. Не денег, не подарков, но просто выражения каких-то ответных чувств. Они подкрепляют его условные рефлексы сострадания. А ведь нельзя сказать, что больные балуют нас этим. … Одна старая докторша, гинеколог, много лет проработавшая в небольшом городе и спасшая многих женщин, говорила мне: — Я же вижу, как она переходит на другую сторону улицы, если надеется, что я еще ее не заметила… Но… не обижайтесь на них. Представьте, что вам дали в долг много денег, вы не можете их вернуть и от вас их не требуют и не ожидают. Вы очень благодарны этому человеку, но разве вам приятно с ним встречаться? Чувства неоплатного должника. Пожалуй, она права. Но мне от этого не легче. Хочется получить что-то взамен. По крайней мере, хотелось раньше…

Адаптация — враг счастья. Ищите себе страсть в работе — будете счастливы. Не все время, но будете…

Как все просто и жестоко! Собрались люди и готовятся произвести какое-то действие, от которого один человек может оказаться мертвым. Если посмотреть со стороны, незнающему: усыпили, вскрыли грудь, пустили какую-то машину, сердце остановилось. Разрезали, что-то делают внутри, вставляют какую-то штуку. Зашивают, бьют током, сердце сокращается все быстрее, быстрее. Стягивают рану. Просыпается. Ожил. Чудеса! Или нет. Сердце не идет. Раз, второй, еще ток. Что-то копошатся, ругаются. Тянутся минуты, часы. Вот главный ушел. Все стихло. Зашивают, уносят. Труп. Убили. Как же так можно?! Оказывается, можно…

Человек — это машина. Ничего больше. Просто очень сложная.

Записки из будущего (1965)

Жизнь — не самоцель. Почаще задумываться: «А для чего?»

Нужно искать не то, что разъединяет людей, а то, что их объединяет. Больше мне нечего сказать.

Книга о счастье и несчастьях (1984)

Сложна жизнь, сложен человек, трудно понять даже самого себя. Истина кажется неуловимой, когда говорим о системах «типа живых». Модель «безответственна», она может невообразимо искажать истину и казаться при этом вполне логичной. Больше всего это касается словесных моделей. Математические и физические модели, особенно если они действующие, более достоверны, но и они упрощают объект с потерей его важнейших качеств. По-настоящему истинные модели те, которые я называю «полными», по которым можно воспроизвести систему. Пока это доступно только в физике, химии, технике. Стоит шагнуть в биологию — и модели не «полные», а обобщенные. По фотографиям не сделаешь лягушку. Однако и неполная истина тоже правомочна и полезна. Сделать лягушку не можем, но по научным ее моделям — сведениям из физиологии — можем управлять некоторыми функциями. Так, например, лечат больных.

Голоса времён (1998)

…Плохо остаться без дела, даже в старости. Вроде бы есть ещё силы, но знаешь: конец близок, будущего нет. Значительного дела не сделаешь — нет запаса времени. На текучку замыкаться как-то не хочется. Остаются размышления и прошлое.

Теперь модно позорить коммунистов, я — тоже участвую, но должное нужно отдавать: взнуздали коммунисты Россию! Время, сравнимое только с Петром.

Законы военной хирургии: объём помощи — от обстановки. Так, чтобы максимум общей пользы. Это значит: если много раненых — не делать сложных и длительных операций. Помогать тем, кому помощь возможна и эффективна… Жёсткие законы. А как иначе?

Трупы фашистов ещё не все убраны — валяются в подворотнях, в лёгких френчах, очень белые лица, и волосы развеваются на ветру. Ищу внутри себя чувства: нет, не жалко.

— Санитар! Дай каску! Каску… Немецкие каски вместо подкладных суден… Вон несёт санитар сразу две к двери, на улицу. — в освобожденной Калуге, январь 1942 г.

Вот и всё. Лежит мёртвый человек на столе, руки вяло свесились. Уже не нужно операции, не нужно анестезии. Убил человека… Но я же… хотел спасти. «Мало ли что хотел… И вообще: каков твой актив? Раны заживают сами собой. Природа. А ты только суетишься около. Многих ли ты реально спас?»

В ту зиму я сделал попытку вступить в «ряды ВКП(б)». Когда зимой погнали немцев и даже забрезжила победа, я зауважал партию. Это-таки сила, если из такого положения сумела повернуть вспять. Даже Сталину можно простить грехи… Кто не грешен? Комиссар Медведев с восторгом принял мою инициативу и быстро провёл через ячейку. После этого раза два меня приглашали на собрания. Потом, слышу, объявлено, а мне не говорят. Я жду… Так и прошло несколько месяцев. Сижу, не напоминаю — зачем проявлять нетерпение? Если они — партия — передумали, значит, и я без них обойдусь. Но в мае Медведев пригласил. Объяснил задержку: не утвердили в высших инстанциях, потому что поручители должны знать новенького шесть месяцев, когда часть стоит в тылу. Теперь время подошло, и мне следовало снова подать заявление… Я отказался: «Передумал». Действительно — так и было. Восторг от победы прошёл: фронт остановился. Плюс к этому узнал, что «особый отдел» шпионит за ранеными. Снова вспомнил грехи коммунистов и вождя. «Пошли вы к чёрту». Так и остался в беспартийных на всю жизнь.

Разное

Я оптимистически смотрю в будущее. Глобальные проблемы разрешатся, когда генная инженерия снимет вопрос о недостатке пищи для людей. Разговоры, что человечеству грозят экокатастрофы, по-моему, миф. Чернобыль — настоящая «панама», проблема, раздутая писателями и политиками. В России, на Урале, были гораздо более серьезные ЧП. Но советская власть успела зажать информацию об этом, не дала ей расползтись. С Чернобылем произошло по-другому. Он — миф, которому поддакивает медицина, потому что кормится за его счет. Я смотрел статистику: из 100 тысяч ликвидаторов за 15 лет умерли — десятки. Если взять естественную убыль за такой же срок, она будет аналогичной. Чернобыль не принес фатальных последствий. От лучевой болезни погибли только 29 человек, получивших смертельные дозы. Экокатастрофы — не тот фактор, что скажется на будущем человечества. — Николай Амосов. Теперь можно сказать

Источники

• Амосов Н. М. Мысли и сердце : Повесть — 2-е изд. — М.: Молодая гвардия, 1976

• Амосов Н. М. Повести. — Киев, 1984
• Амосов Н. М. Книга о счастье и несчастьях : Дневник с воспоминаниями и отступлениями / Н. М. Амосов. — М. : Молодая гвардия, 1984
• Амосов Н. М. Голоса времен. — М.:Вагриус, 1999. – (Мой 20 век)
• Николай Амосов. Теперь можно сказать // Российская газета. — 2001. — 24 ноября