Навигаторы бесконечности

«Навигаторы бесконечности» (фр. Les Navigateurs de l'infini) — короткий фантастический роман Жозефа Рони-старшего 1925 года.

Цитаты

Со всех сторон мы увидели фосфоресцирующие переливы, которые светились так нежно, что сквозь них были видны звёзды. Необычайно разнообразны были оттенки этого света. Переплетающиеся переливы образовывали светящиеся колонны — горизонтальные, вертикальные и наклонные. Они часто соединялись и были разных оттенков: от жёлтого до тёмно-фиолетового. В них трепетали светлые нити меняющегося цвета, своеобразно дрожа и переплетаясь меж собой. Эти образования были ярче, и всё же и сквозь них виднелись звёзды, но менее яркие. — Сияние почти такой же силы, как Млечный путь, — сказал Антуан. И действительно, Млечный путь было хорошо видно через светящиеся колонны и менее — сквозь сплетения из нескольких светящихся линий. Немного погодя мы заметили, что фосфоресцирующие создания довольно свободно перемещались в центре колонн, иногда быстрее, иногда медленнее, останавливались, возвращались назад. Казалось, что они пронизывали эти колонны винтообразными движениями, достигая при этом большой скорости, иногда до 12 метров в секунду. Фиолетовые создания были ещё стремительнее. — Может, это что-то живое? — понизив голос, спросил Жан. <…> Иногда, хоть и редко, светящиеся создания вырывались из колонн и чётко вырисовывались на темном фоне неба. При этом их движения становились резче и беспорядочнее. <…> Теперь мы смотрели через бинокли. Свечение в колоннах оставалось более-менее постоянным, а сияние движущихся фигур менялось так гармонично, что казалось какой-то светящейся симфонией. И ещё одно чудо поразило нас: некоторые из колонн наталкивались на звездолёт, и тогда сияние пропадало в момент прикосновения к оболочке звездолёта и снова появлялось на противоположной стороне. Разъединённые части соединялись тонкими волокнами, которые окружали наш корабль. Вообще говоря, колонны были прямые, а если попадались немного искривлённые, то совсем неприметно. Очевидно, разорванные части появились уже после того, как мы прилетели сюда, и теперь соединялись. Чтобы проверить это, мы переместили звездолёт и разбили несколько колонн. Те, что оставались позади нас, соединились довольно быстро, а тем, которые сами проходили через звездолёт, на это требовалось больше часа. Что же касается движущихся фигур, то всюду, где случался разрыв, они бросались прочь, в темноту. Некоторые оставались там, а другие снова возвращались в колонну или часть разбитой колонны. <…> — Вы, наверное, заметили, что в светящихся созданиях есть частицы бледнее, словно вакуоли в их массе… Так я зафиксировал, что движения этих существ быстрее, правильнее, и они более уверенно изменяют направление, чем больше в них вакуолей. Сравните те из них, которые имеют пять или шесть вакуолей с теми, где одна-две, разница большая. Так оно и было. Существа со многими вакуолями двигались со скоростью от 300 до 700 километров в час, а существа с одной-двумя имели почти в десять раз меньшую. То тут, то там некоторые из них останавливались. Мы заметили, что во время этих остановок нижние светящиеся линии соединялись с теми из существ, которые имели малое число вакуолей. Яркость нитей была не постоянна — они то светлели, то темнели, но мы не могли уловить в этом какую-либо ритмичность. А когда существа начинали двигаться, нити сразу же отрывались. — А знаете, что это? — спросил Антуан. — Эта изменчивость нитей — способ свободной связи между ними. Это очень похоже на разговор. Еле заметные колебания света подобны нашим звуковым. — II

De quelque côté qu’on se tournât, on apercevait des réseaux de phosphorescences — phosphorescences si pâles qu’elle ne cachaient pas les astres — et merveilleusement nuancées. Ces réseaux formaient des colonnes lumineuses — horizontales, verticales, obliques — souvent entrecroisées et dont les teintes n’allaient pas en deçà du jaune et montaient jusqu’à l’extrême violet. Des formations lumineuses y circulaient, de nuances variables, faites de filaments singulièrement entrelacés. Ces formations, légèrement plus brillantes que les colonnes, n’empêchaient pas non plus d’apercevoir les étoiles, même de faible grandeur. — À peu près l’intensité de la Voie Lactée, remarqua Antoine. Toutefois, la Voie Lactée s’apercevait moins bien à travers les colonnes que dans les nombreux interstices des réseaux. Après quelque temps, nous nous convainquîmes que les formations circulaient avec une grande liberté d’allure, accélérant, ralentissant leur marche, s’arrêtant ou revenant en arrière. Elles semblaient vriller les colonnes et pouvaient atteindre de grandes vitesses : certaines parcouraient douze kilomètres par minute. Les formations violettes étaient les plus rapides. — Est-ce que cela vit ? grommela Jean. <…> Rarement, des formations quittaient les colonnes et s’engageaient dans l’étendue noire, où leur marche se ralentissait, où leurs allures devenaient plus capricieuses. <…> Nous observions maintenant le phénomène avec les lunettes et si la phosphorescence des colonnes semblait à peu près invariable, celle des formations mouvantes variait si harmonieusement qu’on eût dit d’une symphonie lumineuse. Bientôt une nouvelle particularité nous frappa : plusieurs colonnes s’étant heurtées au Stellarium, la phosphorescence s’arrêtait à partir de la paroi rencontrée pour reprendre à la surface de la paroi opposée : au reste, les segments communiquaient par des colonnes amincies qui contournaient notre abri. Comme, normalement, les colonnes étaient droites, ou si faiblement courbes qu’on ne s’en avisait point, il nous fallait admettre que la jonction s’était faite après notre arrivée. Pour nous en convaincre, nous déplaçâmes le Stellarium, nous rompîmes plusieurs colonnes. Celles que nous laissions à l’arrière se refaisaient très rapidement, celles qui demeuraient en contact avec notre abri mettaient quelque temps à établir le raccord. Quant aux formations vivantes, partout où se produisait une rupture, elles étaient projetées dans l’étendue noire. Quelques-unes s’attardaient, d’autres rejoignaient une colonne ou les segments des colonnes atteintes. <…> — Vous avez remarqué que les formations comportent des parties plus pâles, qui forment des espèces de vacuoles dans la masse… Or, j’observe que les mouvements semblent d’autant plus rapides et plus précis, les changements de direction d’autant mieux exécutés, que les vacuoles sont plus nombreuses… Comparez celles qui ont cinq ou six vacuoles à celles qui n’en ont qu’une ou deux : le contraste est frappant. C’était exact. Les « formations » à vacuoles multiples atteignaient des vitesses de trois à sept cents kilomètres à l’heure, les formations à vacuoles uniques ou doubles atteignaient à peine le dixième de ces vitesses… Un peu partout, certaines formations s’arrêtaient : nous observâmes que, pendant l’arrêt, des rais très fins reliaient telles formations qui possédaient le même nombre de vacuoles. L’intensité des rais n’était pas stable : on la voyait croître et décroître, sans que nous pussions discerner aucun rythme. Dès que les formations se remettaient en marche, les rais ne manquaient pas de se rompre. — Savez-vous quoi ! exclama Antoine. Les variations des rais expriment des échanges spontanés… elles dénoncent vraisemblablement un langage où des vibrations infinitésimales remplacent analogiquement nos ondulations sonores !…

Как дать представление об их полной ритма и гармонии форме, которую можно было сравнить с лучшими греческими вазами! Как описать нежные оттенки их кожи, которые сразу вызывали мысли о цветах, вечерних волнах, египетских старинных эмалях! У них совсем нет таких несовершенных придатков, как наши уши, нос и губы. Поражали шесть чудных глаз! Сравнить с ними наикрасивейшие глаза на Земле всё равно, что прозрачное море с болотной мутью! В этих глазах светились все цвета лазоревых зорь, лугов, освещённых ранним солнцем, все красоты рек в лучах заходящего светила, лучшие картины озер, океанов, бурь и волн… Удивителен был шаг этих существ: двигалась каждая из трёх ног по очереди, а когда [марсиане] останавливались, ноги стояли треугольником… — III

Comment faire concevoir leur forme rythmique, comparable à celle des plus beaux vases hellènes, les nuances ravissantes de leur peau qui évoquaient ensemble les fleurs, les nuages crépusculaires, les émaux égyptiens ? Aucun de ces grossiers appendices de chair que sont nos nez, nos oreilles, nos lèvres, mais six yeux merveilleux, devant lesquels nos plus beaux yeux terrestres ne sont plus que des élytres de hannetons ou de carabes, des yeux où passaient toutes les lueurs des aurores, des prairies matinales, des fleuves au soleil couchant, des lacs orientaux, des océans, des orages, des nuées… Ces êtres marchaient étrangement, chacune des trois pattes se dressant à son tour. Quand ils s’arrêtaient, les pieds formaient un triangle étroit…

Физическая суть их любви — это ещё большая тайна, чем любовь цветов. Их объятия, а на это походит у них акт любви — что-то необычайно чистое. В этих объятиях принимает участие всё тело почти каким-то нематериальным способом. А если здесь и действует что-то материальное, то, очевидно, в форме одиночных атомов, в форме разрежённого газа. Рождение ребёнка — это настоящая поэма! Тело матери начинает светиться фосфорическим светом, который постепенно усиливается на её груди, где доходит до большой яркости. Тогда она подвешивает спереди к груди нежную повязку, похожую на большой белый цветок, и в ней растёт дитя, которое формируется и вырастает. Питание новорождённых происходит незаметно с помощью выходящего из тела излучения матери. — VII

Leur amour physique demeure une énigme plus mystérieuse que l’amour des fleurs. Leur étreinte, car leur acte nuptial est une étreinte, semble extraordinairement pure. C’est tout le corps qui aime, en quelque sorte immatériellement. Du moins, si la matière intervient, ce doit être sous la forme d’atomes dispersés, de fluides impondérables. La naissance de l’enfant est un poème. La mère est d’abord enveloppée tout entière d’un halo, qui, en se condensant sur sa poitrine, devient une vapeur lumineuse. Elle suspend alors à ses épaules une conque ravissante, une sorte de grande fleur pâle, où l’enfant se condense, prend la forme de son espèce, puis se met à grandir. Sa nourriture est d’abord invisible, émanée de la mère.

Когда она, наконец, раскрыла глаза, я на некоторое время точно остолбенел. Словно созвездия вынырнули из прибрежного тумана на берегах озера осенней ночью, а потом будто потоки света полились, как при восходе розового солнца. <…> И радость залучилась, словно ароматом с цветущих берегов обдала меня. Переживания Грации переходили в форму жестов, мягких, почти незаметных жестов, что создавало непосредственную связь между нами. — IX

Lorsqu’elle ouvrit les paupières, ce fut un tel saisissement que j’en demeurais paralysé. Les beaux yeux évoquèrent d’abord une constellation voilée par les vapeurs qui s’élèvent au bord des étangs d’automne ; puis la lumière en jaillit comme à l’aurore naissante. Elle me regardait avec une douceur étonnée qui devenait toujours plus tendre. <…> La joie rayonna comme les parfums émanent de la côte odoriférante, et les sentiments de Grâce se formaient, se métamorphosaient, exprimés par des gestes si légers que nous communiquions presque directement de conscience à conscience.

Литература

Ж. Рони. Звездоплаватели. — М.: Вся Москва, 1990. — С. 247-311.

О романе

	Автор опять использует ситуацию медленной агонии господствующей расы планеты из «Гибели Земли», но с переносом на Марс.
	Il reprend la situation de La Mort de la Terre, à savoir la lente agonie de la race dominante d'une planète, mais en la transposant sur Mars.
	— Жак Садуль, «История современной научной фантастики», 1973